Как отнестись к его словам? На рукописи сонета поставлена дата: 8 июля 1830 г. В то время Пушкин был в Москве. Но передал ли он невесте свои стихи в те дни?
В 1830 г. в лавке купца И.В. Слёнина в Петербурге была выставлена для продажи Мадонна Рафаэля, известная под именем «бриджуотерской» (по имени прежнего владельца герцога Бриджуотера). Картина, оказавшаяся старинной копией с итальянского подлинника, привлекла общее внимание. 30 июля поэт писал невесте: «Прекрасные дамы просят меня показать Ваш портрет и не могут простить мне, что его у меня нет. Я утешаюсь тем, что часами простаиваю перед белокурой Мадонной, похожей на Вас как две капли воды; я бы купил её, если бы она не стоила 40 000 рублей»[366]. В конце месяца поэт в прозе повторил то, что в начале уже выразил в стихотворной форме. Вообще говоря, Пушкину такие повторы были несвойственны.
Письмо от 30 июля было выдержано в приличных случаю тонах («я мало езжу в свет»; «я утешаю себя…» и пр.). Но в те же самые дни поэт писал приятельнице Вере Вяземской: «К стыду своему признаюсь, что мне весело в Петербурге, и я совершенно не знаю, когда вернусь» (в Москву к невесте. — Р.С.)[367].
Прозвище «Мадонна» указывало на роль, которую поэт отводил избраннице. Женщина должна была стать прежде всего матерью его детей. Со временем прозвание стало вторым именем Гончаровой. «Я женюсь, — писал поэт Е.М. Хитрово, — на косой и рыжей Мадонне»[368]. Знакомые передавали слова поэта, сказанные после свадьбы: «Я женился, чтобы иметь дома свою Мадонну»[369]. Вяземские припоминали, что Пушкин звал жену «„моя косая Мадонна“, у неё глаза были несколько вкось»[370]. В рукописях поэта можно обнаружить не менее 14 портретов Натальи Николаевны, рисованных между 1830 и 1836 гг.[371] Исключительно выразительны болдинские портреты 1833 г. Они передают черты красоты, кротости и смирения, но также и страдания. Во все века Мадонна была воплощением гармонии. В обращении к невесте как Мадонне была толика литературного романтизма.
Поначалу поэт и его невеста пытались говорить на языке стихов. Безобразов, посетивший Полотняный завод, держал в руках девичий альбом Натальи Николаевны. «…Я читал в альбоме стихи Пушкина к своей невесте и её ответ, также в стихах, — писал Безобразов. — По содержанию весь этот разговор в альбоме имеет характер взаимного объяснения в любви»[372]. Переписка Пушкина подтверждает известие Безобразова. «Стихов твоих не читаю, — писал поэт жене в одном из писем 1832 г. — Чорт ли в них; и свои надоели»[373]. Надо ли говорить, что Пушкин относился к беспомощным виршам Натальи с неодобрением.
Гончарова питала слабость к стихам, подобно Олениной. Но у них были разные школы. Аннету окружали Пушкин, Крылов, Вяземский. Наташа принадлежала к иному кругу. Самым ярким представителем этого круга был поэт Фёдор Фоминский, студент Московского университета. Он печатал свои стихи в рукописном журнале студентов, под названием «Момус». Журнал живо откликнулся на свадьбу Гончаровой. Поэт, подписавшийся именем Фаев (Фоминский), обратился к жестокой красавице с Элегией:
Мне предпочла она другого;
Другой прижмёт её к груди! […]
…А я? меня пожрёт страданий пламень!
[…]
Стихи были помечены датой 10 января 1831 г.
Прозаическое сочинение «Два разговора об одном предмете» продолжало тему. Некто Фарсин (Фоминский), беседуя с приятелем, хвалил божественную красоту Надежды: «Самый идеал красоты не может стоять выше Надежды. …Обратись к творениям Тициана…» Сочинитель сравнивал Гончарову с Мадонной Тициана. О петербургской Мадонне Рафаэля он, видно, не знал.
Хваля Надежду, Фарсин помянул о глазах красавицы: «О! что до глаз, так они просто косые». Свою героиню московский студент называл не иначе как «моя Надежда». Но у него появился соперник — поэт Фузеин (Пушкин). Перед ним, признаёт автор, ничто «все поэты от Музея до Мицкевича включительно». Но его внешность ужасна: «Сатир! Обезьяна! Зато любимец Феба»[374].
Увлечённые литературой студенты подписывались на журналы в складчину, называя себя «акционерами предприятия». Среди этих акционеров были В. Давыдов и Сорохтин, главные женихи Натали. Кажется, сами они ничего не писали. Зато Фоминский-Фаев-Фарсин не только сочинял, но и рекомендовал себя как «известного рисовщика» студенческого журнала. Перу московского самородка принадлежал роман «Неведомые Теодор и Розалия, или высочайшее наслаждение в браке. Нравоучительный роман, взятый из истинного происшествия». Сочинение было разрешено к печати цензурой 23 октября 1831 г. Истинным происшествием, положенным в основу романа, был брак Пушкина. От былой ревности студента не осталось и следа. Его переполняло желание угодить любимому поэту, и он описал жизнь счастливых супругов в слащавых, идиллических тонах. Романист имел неосторожность преподнести своё творение Пушкину. По внешним подробностям тот угадал, что студент описал его жизнь с Натальей Николаевной. Пушкин мог простить Фоминскому нежные чувства к Гончаровой, но не простил ему бездарной прозы. В письме 10 декабря 1831 г. он сердито сообщил жене из Москвы: «Вечер провёл дома, где нашёл студента-дурака, твоего обожателя. Он поднёс мне роман „Теодор и Розалия“, в котором он описывает нашу историю. Умора!»[375]
Наташа Пушкина была поэтессой того же круга, что и её поклонник Фоминский. Её стихи, наверное, походили на творения Фаева (другой псевдоним «Простодушный»). Кому из двух поэтов удалось смутить сердце юной девы? Фоминский-Фарсин уверенно решал этот вопрос в свою пользу: «…я люблю Надежду, — и она меня любит». На долю Пушкина остались признания насчёт спокойного безразличия сердца невесты.
С некоторыми оговорками Фоминского можно причислить к сонму провинциальных поэтов, а его поклонницу Гончарову назвать уездной барышней. Своё отношение к «уездным барышням» Пушкин выразил в шутливой фразе героини неоконченного «Романа в письмах», написанного как раз в 1829 г. Героиня по имени Лиза произносит: «Теперь я понимаю, за что В[яземский] и П[ушкин] так любят уездных барышень. Они их истинная публика». Едва ли можно усомниться в том, что Наталья Гончарова была усердной читательницей стихов Пушкина.
Н.И. Гончарову удручали невоздержанные страсти поэта, а также его религиозные сомнения. В союзниках у неё был московский митрополит Филарет. Владыка упрекал поэта за то, что «страстями и сомнениями» он сам испортил свою жизнь. Взявшись за исправление зятя, Гончарова возила дочь с женихом на богослужения в московские соборы и к Иверской. По воспоминаниям ближайшей подруги невесты Е.А. Малиновской-Долгоруковой, тёща «вздумала чересчур заботиться о спасении души своей дочери», из-за чего произошла крупная ссора[376]. Под конец Пушкин смирился со своей участью. В декабре 1830 г. он прислал записку Нащокину: «Сейчас еду богу молиться»[377].
В феврале 1831 г. А.Я. Булгаков записал ходившие по Москве стихи, будто бы сочинённые Пушкиным по поводу своей женитьбы: «Хочешь быть в раю — молись; хочешь быть в аду — женись»[378]. Несколько переделав эти стихи, поэт сослался на них в неоконченном сочинении автобиографического характера: «…главною неприятностью платится мой приятель: приписывание множества чужих сочинений, как то… о женитьбе, в котором так остроумно сказано, что, коли хочешь быть умён — учись, коли хочешь быть в аду — женись»[379].
Богомольные поездки Пушкина, изумившие Москву, смягчили напряжение в кругу новой родни. Ссора с тёщей уладилась сама собой, но уже после отъезда жениха в Болдино. Гончаровы не желали расторжения помолвки. Не опасаясь потерять невесту, Александр Сергеевич готов был благословить разлуку с ней. 9 сентября 1830 г. он обратился к Плетнёву с шутливыми словами: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать. Жена не то, что невеста. Куда! Жена свой брат. При ней пиши сколько хочешь. А невеста пуще цензора Щеглова, язык и руки связывает»[380]. Богобоязненная девочка стесняла поэта с его привычками неприкаянной, вольной жизни. Но иной жены для себя он не желал.
Наряду с «прелестными» письмами Наталья отправляла в Болдино наставительные послания. На склоне лет Пушкина-Ланская припоминала, как мать заставляла её писать колкости Пушкину и исподволь готовила к роли главы дома. Советы, продиктованные Н.И. Гончаровой, касались соблюдения постов, молитв и поклонов. Наташа «плакала от этого»[381].
Свадьба поэта
Для устройства материальных дел Пушкин в первых числах сентября 1830 г. покинул Москву и выехал в нижегородское имение отца Болдино. Ему предстояло произвести раздел земли и крестьян с тем, чтобы вступить в права наследования деревней Кистенёвка с 200 душами крепостных[382]. Прожиточное имение было отдано ему Сергеем Львовичем Пушкиным. Поэт чувствовал самую острую нужду в деньгах, и ему пришлось подумать о сборе оброка с крестьян. Не имея большого навыка управления поместьем, поэт задумал наставлять крепостных с церковного амвона, используя эпидемию как предлог для поучения. 29 сентября он писал Плетнёву: «…я бы хотел переслать тебе проповедь мою здешним мужикам о холере; ты бы со смеху умер»