В сентябре 1834 г. Александр опрометчиво согласился принять в своё семейство двух взрослых сестёр Натали. Решающее значение имели материальные соображения. Пушкины платили большую сумму за наём квартиры. Сёстры Гончаровы согласились платить половину этой суммы. Приняв сестёр, Натали получила основание отвергнуть предложения мужа по поводу переезда из столицы в деревню. Семья не могла съехать с квартиры, снятой вместе с девицами Гончаровыми, как не могла сложить с себя заботы об их устройстве.
Надежды заработать на хлеб литературным трудом таяли, тогда как траты росли. Дело осложняли карточные долги.
В 1830 г. Пушкин задумал выкупить у Догановского и Жемчужникова свои векселя за 18 000 рублей.[598]
Выполнить план не удалось. В 1831 г. поэт поручил уладить дела с московскими долгами Нащокину. Речь шла о векселях на сумму в 20 000 рублей. «…Я, уплатя им (Догановскому и Жемчужникову. — Р.С.) все двадцать тысяч, останусь без гроша», — писал Нащокин. Действуя через ростовщика Рахманова, Нащокин попытался выторговать для Пушкина две-три тысячи рублей. Осуществить замысел удалось не сразу[599].
7 октября 1831 г. Пушкин писал Нащокину: «Прошу тебя в последний раз войти с ними (Жемчужниковым и Догановским. — Р.С.) и предложить им твои готовые 15 т., а остальные 5 я заплачу в течение трёх месяцев»[600]. 22 октября Пушкин сообщил, что сам виделся с Жемчужниковым и «они (Жемчужников и Догановский. — Р.С.) согласились взять с меня 5000 векселем, а 15 000 получить тотчас»[601].
Дело остановилось из-за отсутствия наличных денег. Наконец, Нащокин обнадёжил Пушкина известием, что его «знакомый ростовщик обещает ссуду» в 15 000 рублей[602]. В конце декабря 1831 г. Нащокин прислал поэту весть об окончании дела: «Твои дела Рахманов кончил, векселя получены»[603].
Сделка была скреплена записью на подлинном заёмном письме от 3 июля 1830 г. Согласно записи, 24 декабря 1831 г. Жемчужников получил 7500 рублей. Помимо того Пушкин выдал ему новый вексель на 5000 руб. Рахманов, заполучив векселя, держал их несколько месяцев. Лишь 10 апреля 1832 г. ростовщик переслал заёмное письмо Пушкину с пояснением, что письмо «по сие время мне нужно было по расчётам моим с Павлом Воиновичем Нащокиным»[604].
На выкуп векселей у Жемчужникова и Догановского было затрачено 15 000 руб. наличными. В январе 1834 г. Нащокин напомнил Пушкину, что тот должен ему «4 тысячи считая проченты»[605]. Упоминание о процентах указывает на то, что речь шла о занятой у Рахманова сумме. Старые карточные долги были в основном ликвидированы. Пушкин остался должен 5000 руб. Жемчужникову и 6000 руб. И.А. Яковлеву.
Освобождаясь от карточных долгов, Пушкин всё больше запутывался в сетях ростовщиков. Его положение к началу 1832 г. так осложнилось, что он обратился к приятелю по карточной игре Судиенко и просил в виде благодеяния ссудить ему 25 000 рублей[606]. Судиенко отказал ему.
В «Пиковой даме» поэт описал романтического героя с профилем Наполеона и душою Мефистофиля. Он никогда не брал карты в руки, хотя и был страстным игроком в душе. Случайно узнав тайну трёх карт, он вверил случаю всё своё состояние и проигрался в прах. Повесть произвела большое впечатление в обществе. «Игроки, — записал Пушкин, — понтируют на тройку, семёрку и туза»[607]. «Пиковая дама», законченная в конце 1833 г. , как бы предвосхитила происшествие следующего года, которому суждено было сыграть немалую роль в жизни поэта. Вступая в брак, Пушкин дал зарок не садиться за карточный стол и в течение трёх лет держал слово. После отъезда жены в деревню летом 1834 г. он не устоял против соблазна. Поэт избегал общества профессиональных игроков. Но прилежно посещал салон Николая Михайловича Смирнова и его жены Александры Россет-Смирновой. Хозяин дома был очень богатым помещиком и успел проиграть в карты значительную часть состояния[608].
3 июня 1834 г. Пушкин не без гордости записал в дневник: «Вечер у См[ирновых]; играл, выиграл 1200 р.»[609] Несколько дней спустя Пушкин повёл крупную игру в Английском клубе. 8 июня он сообщил жене: «Для развлечения вздумал было я в клобе играть, но принужден был остановиться. Игра волнует меня — а желчь не унимается». Поэт остановил игру из-за проигрыша. В том же письме он обещал Наталье не забывать о долге перед детьми: «…а мы Сашке и Машке постараемся оставить кусок хлеба. Не так ли?»[610]
Однако 28 июня 1834 г. Пушкин со смирением повинился перед Натальей: «Были деньги… — и проиграл их. Но что делать? я так был желчен… Всё Тот виноват, но Бог с ним»[611]. Какие деньги были у Пушкина? Он только что получил крупный заём от казны — 20 000 рублей. 19 июня Пушкин ещё имел деньги и выслал 1000 рублей Нащокину в счёт долга[612]. А 28 июня он уведомил жену о том, что проиграл все деньги.
Пушкин не случайно упомянул в письме «Того» (Николая I). Дело в том, что 25 июня он подал прошение об отставке и в состоянии глубокого эмоционального смятения ждал ответа от императора. Напряжение было слишком велико. Предчувствие больших неприятностей не давало покоя[613]. «Желчь» разыгралась, и поэт оказался за карточным столом. Крупная игра завершилась катастрофой.
В 1834 г. Пушкин, помимо жалованья и литературных заработков, получил заём из казны в 20 000 рублей. Уповая на счастливую карту, поэт делал крупные ставки. К середине 1835 г. он, по собственному признанию, был обременён «долгом чести» в 30 000 руб.[614] Эта сумма учитывала старые карточные долги (векселя на 10 000—15 000 руб.) и новые (15 000—20 000). Сумма проигрыша была много большей. До того как играть под векселя, Пушкин проиграл всю наличность.
Июньский проигрыш был одним из самых крупных в жизни поэта. Он положил начало финансовому краху, подорвавшему материальное благополучие семьи.
Поэт пытался спасти положение с помощью чрезвычайных мер. Согласно помете Пушкина на письме Соболевского, «19 июля 1834 заложено на 37 лет 74 души (за удержанием долгу) выдано 13,242 р. Платить процент 900 руб.»[615]
Если бы поэт не истратил казённую ссуду в 20 000 руб., ему не пришлось бы жертвовать наследственным родовым имением. Заклад кистенёвских мужиков позволил поправить дела, но ненадолго.
Весной 1835 г. Пушкин убедился в том, что без нового казённого займа ему не обойтись. Вновь главная проблема заключалась в том, чтобы, взяв деньги из казны, сохранить положение независимого литератора. Задача оказалась сложной, и поэт избрал замысловатый ход.
В апреле 1835 г. Пушкин решил основать газету с тем, чтобы увеличить свои литературные доходы до 40 000 рублей ежегодно. Царь отказал ему, и тогда поэт написал, что теперь он видит себя «вынужденным прибегнуть к щедротам государя, который теперь является моей единственной надеждой»[616]. По мысли Пушкина, казна должна была как бы компенсировать ему утрату верного дохода от издания газеты, а именно, предоставить ему заём в 100 000 рублей единовременно. Поэт подкреплял свою просьбу ссылкой на то, что он решил на много лет отказаться от положенного ему жалованья. Заём Пушкин предлагал рассматривать как основной капитал, ежегодные проценты с которого равны были его годовому жалованью. Заём он предполагал погасить в течение 10 лет. Трезво оценивая возможности литературного заработка, Пушкин не предлагал более платить проценты на взятую сумму[617]. Требуемая сумма должна была покрыть долги поэта (60 000) и обеспечить семью на полтора-два года. Идея единовременного колоссального займа из казны пришла в голову поэту, возможно, после получения им письма от некоего Дурова в апреле-мае 1835 г.[618]
Брат героини Отечественной войны кавалерист-девицы Дуровой, Василий Дуров был одержим навязчивой идеей заполучить 100 000 рублей. Он поражал Пушкина цинизмом и фантастическими проектами раздобывания денег[619]. Один из проектов состоял в получении денег из казны. В заметке «О Дурове» Пушкин коснулся его проекта и поставил автору один-единственный вопрос: «Как! безо всякого права?»
Мир воображаемый и мир действительный на какое-то мгновение слились воедино. Находясь во власти миража, поэт закончил письмо к Бенкендорфу, обсуждая с разных сторон вопрос о собственном праве (или отсутствии такового) на заём из казны: «Я сделал это (обратился за 125 000 в казну. — Р.С.) для очистки совести, дабы не упрекать себя, что я пренебрёг [каким-либо] способом, [который был в моей власти], который вывел бы меня из затруднения и обеспечил бы моё состояние…» Далее поэт приводил доказательства того, что назначенные ему 5000 рублей, составляющие ежегодные процентные поступления с капитала в 125 тысяч, являются слабой помощью в городе, где он тратит около 25 000 в год.
Заметка «О Дурове» стала надгробием для проекта, лишённого почвы. Незадачливому прожектёру Дурову поэт посвятил слова: «…нельзя было придумать несообразности и нелепости, о которых бы Дуров уже не подумал»