[1186]. В русской книжной торговле переводная литература доминировала долгое время.
Самые богатые лавки в Петербурге принадлежали иностранцам. Их магазины, как и русские лавки, торговали прежде всего иностранными книгами. Пушкин писал об этом : «Русские книгопродавцы всегда сумеют получать большие барыши, перепечатывая иностранные книги, сбыт которых всегда будет им обеспечен даже без вывоза»[1187].
Приобщившись к европейской культуре, дворяне усвоили снисходительное отношение к родному языку и литературе. Родная сестра Пушкина в письме к родителям сообщала, что Александр скоро издаст журнал. «Не знаю, — продолжала она, — поручусь ли я, что стану его читать, честно говоря, я более чем когда-либо терпеть не могу русские книги»[1188]. В то время это было типичным отношением к русской литературе, и оно оказывало самое непосредственное влияние на книготорговлю.
Русским издателям публикация книги обходилась дешевле, чем западным. Но продавали книги тут по таким же высоким ценам. Видимо, уровень цен на русском рынке определялся дорогими западными изданиями, поступавшими из-за рубежа. Французский язык был для дворян вторым родным языком. Поэтому дворяне охотно покупали оригинальные французские издания. Но преобладали всё же переводы с западных языков, пользовавшиеся большим спросом.
Издатели ориентировались на дворян, в первую очередь на знатное и богатое шляхетство. Богатая библиотека была непременной принадлежностью аристократического дома. Русское общество унаследовало эту моду от просвещённого XVIII века. Книги должны были украшать жилище дворянина. Их выпускали в роскошных переплётах, с золотым тиснением. Цена таких книг была очень высока. Всё это тормозило развитие книжного рынка. Даже среди дворян немногие могли тратить значительные суммы на приобретение книг.
Пользуясь отсутствием юридической защиты авторского права, неупорядоченностью практики оплаты литературного труда, книготорговцы грабили и литераторов, и книгоиздателей. Лишь постепенно, с увеличением оборотов книжной торговли, возникла почва для высоких авторских гонораров. Пушкину пришлось потратить много труда, чтобы растолковать обществу, что литературный труд требует достойного вознаграждения. В 1824 г. поэт писал по поводу предложения владельца лавки Слёнина: «Слёнин предлагает мне за Онегина сколько я хочу. Какова Русь, да она в самом деле в Европе, — а я думал, что это ошибка географов»[1189]. Стандарты оплаты труда, принятые в Западной Европе, служили недосягаемым образцом для русских литераторов.
В 1824 году Пушкин стал жертвой плутней петербургского почтового цензора Евстафия Ольдекопа, издавшего без его разрешения поэму «Кавказский пленник» и присвоившего весь доход. Ольдекоп опубликовал вместе с оригиналом наскоро составленный перевод поэмы на немецкий язык[1190].
В 1827 г. поэт в письмах к Бенкендорфу обосновал необходимость «оградить литературную собственность от покушений хищника». Его ходатайство не осталось гласом вопиющего в пустыне. Первые попытки защитить авторские права были предприняты в связи с введением нового цензурного устава в 1828 г.
Невзирая на неблагоприятную ситуацию, издательское дело в России с годами расширялось. В 1825 г. примерно шестьдесят российских типографий выпустили 323 книги, из которых 208 были оригинальными русскими, а остальные переводными. В 1833 г. было издано около 500 книг, а в 1837 г. — вдвое больше[1191]. По европейским масштабам успехи российских издательств были весьма скромными. Новых книг было мало, тиражи их невелики. Книги распродавались медленно. Большая часть тиража оставалась нераспроданной иногда многие годы.
Журналы пользовались несколько более высоким спросом по сравнению с другими изданиями. Количество их множилось из года в год. Но в большинстве своём они были недолговечны. Финалом журналистской деятельности обычно было банкротство.
Наибольшим успехом пользовалась в 30-е годы «Библиотека для чтения». Её издателем был Смирдин, а его сотрудниками были Сенковский, Булгарин и Греч. Владелец журнала приглашал самых известных авторов и платил им огромные гонорары. Понимая значение Пушкина, Смирдин попытался убедить его отказаться от идеи издания собственного журнала. В январе 1836 г. в письме к Нащокину Александр Сергеевич писал: «Смирдин уже предлагает мне 15 000, чтоб я от своего предприятия отступился и стал бы снова сотрудником его Библиотеки, но хотя это было бы и выгодно: но не могу на то согласиться. Сенковский такая бестия, а Смирдин такая дура — что с ними связываться невозможно»[1192]. Когда первый номер «Современника» всё же вышел, Смирдин взял 100 экземпляров для распродажи.
Сенковский и Булгарин ориентировали журнал на малообразованную публику с невзыскательными вкусами. Благодаря энергии Смирдина их журнал завоевал провинциального читателя. «Библиотеку» читали больше в провинции, чем в столице[1193].
Пушкин внимательно следил за книготорговлей и положением литераторов на Западе, особенно в Англии, где образование достигло больших успехов и возник устойчивый книжный рынок. Наличие читающей публики и рынка обеспечивали литературе, а именно — модным английским романам, устойчивый коммерческий успех. В отличие от Англии, в России становление литературы как общественного института, отвечавшего условиям нового столетия, только началось. Пушкин с одобрением отзывался о превращении литературы в «честную промышленность», т.е. профессиональную деятельность, приносящую твёрдый заработок[1194].
Уровень просвещения в России был невысок. В шести российских университетах училось не более 1900 студентов. Учебные заведения были доступны преимущественно дворянам. Но даже среди дворян только 5 процентов получили образование в объёме гимназии[1195]. Сказанное объясняет судьбу пушкинского «Современника». Этот журнал никак не мог соперничать с «Библиотекой для чтения», украшением которой были творения Булгарина.
«Библиотека для чтения» Смирдина имела 5000 подписчиков, булгаринская «Северная пчела» — 3400, пушкинский «Современник» — всего 600—700[1196]. Любой журнал проходил через руки подписчика, его родни — обитателей дворянских гнёзд, соседей по поместью и пр. На одну подписку приходилось до 5—10 читателей. Отсюда следует, что издания Смирдина и Булгарина завоевали добрую половину читающей России. Круг читателей «Современника» был значительно более узким.
Булгарин был плодовитым автором и успел издать собрание своих сочинений в 12 томах. Пушкин третировал его писания. В статье «Альманашник» (май 1830 г.) он воспроизвёл воображаемый диалог издателя с отставным канцеляристом, тщетно искавшим место в столичных канцеляриях:
«— Служба тебе, знать, не даётся. Возьмись за что-нибудь другое.
— А за что прикажешь?
— Например, за литературу. …пиши Выжигина.
— Выжигина? Господи Боже мой: написать Выжигина не шутка; пожалуй, я вам в четыре месяца отхватаю 4 тома, не хуже Орлова (автора вульгарных лубков. — Р.С.) и Булгарина, но покаместь успею с голода околеть»[1197].
Здесь Пушкин высмеивал Булгарина как подёнщика, наскоро лепившего роман, чтобы не умереть с голода.
Пушкин ославил Булгарина как шпиона и как автора бездарных сочинений. Не все его стрелы попали в цель. Утверждение, будто романы Булгарина скучны и не могут рассчитывать на успех у читателей, было бесспорным в широком плане, с точки зрения будущего. Однако современники Пушкина — обитатели дворянских усадеб, провинциальные господа в картузе, Буяновы и Петушковы с домочадцами — вовсе не считали плутовской роман Булгарина о Выжигиных скучным. Роман «Иван Выжигин» отнюдь не принадлежал к настоящей литературе, но он стал первым русским романом XIX века, имевшим в момент публикации коммерческий успех[1198].
Романы Булгарина пользовались успехом не только в провинции, но и в столице. По представлению Бенкендорфа Николай I весной 1831 г. наградил Булгарина бриллиантовым перстнем за роман «Пётр Иванович Выжигин» и при том разрешил предать гласности свой отзыв, что имело немаловажное значение[1199].
Пушкин, смеясь, говорил, что Булгарин плутовством выманил «высочайший рескрипт Петру Ивановичу Выжигину»[1200]. Награды, вроде перстня, были обычны в те времена, когда покровитель мог пожаловать колечко, но мог также наказать «тростию оплошного стихотворца», не успевшего сочинить оду[1201].
Булгарин удостоился царской милости после того, как в Польше вспыхнуло национальное восстание. Поляк по происхождению, он выступил решительным противником польских повстанцев — своих соотечественников. Бенкендорф собирался послать Булгарина в Варшаву в качестве правительственного агента для «усмирения умов»[1202]. Однако этот проект не был осуществлён. Пушкин не сомневался в том, что Николай I не благоволит к Булгарину. 1 июня 1831 г. он уведомил Вяземского, что Булгарин, разобиженный его эпиграммами, стал докучать императору доносами и жалобами. Говорят, шутливо завершал свой рассказ Пушкин, что именно за это государь ныне велел выслать его из столицы[1203]