.
Помощник Геккерна Геверс отметил в письме министру Верстолку от 20 апреля 1837 г.: «В письме, которое Пушкин написал моему начальнику… едва можно узнать писателя, язык которого чист и почти всегда пристоен, — он пользуется словами мало приличными, внушёнными ему гневом»[1492]. Вюртембергский посол Гогенлоэ в сообщении своему правительству указал на то, что в оскорбительнейшем письме Геккерну Пушкин употребил «выражения, которые благопристойность не позволяет повторить»[1493]. Близкий к императорской семье В.П. Литке 28 января 1837 г. записал в дневнике слова Николая I о пушкинском письме: «Государь, читавший это письмо, говорит, что оно ужасно и что если бы он сам был Дантесом, то должен был бы стреляться»[1494].
Источники русского происхождения окончательно проясняют дело. Александр Трубецкой знал о содержании бранного письма Пушкина со слов Дантеса. Пушкин, как вспоминал Трубецкой, «написал Геккерну ругательное письмо, в котором выставлял его сводником своего выблядка»[1495].
Соответствующий «титул» получила мать «ублюдка», что засвидетельствовано Геккерном.
Трубецкой был таким же близким другом Дантесу, как Александр Тургенев — Пушкину. Поэтому его показания так же важны, как дневниковые записи Тургенева. Известие Трубецкого о письме Пушкина заслуживает такого же доверия, как и его свидетельство о том, что Пушкина отвергла Дантеса во время тайного свидания.
Отослав письмо Геккерну 25 января, Пушкин изготовил две копии, в которых смягчил выражения. Судебная копия и автограф Данзаса дают следующий текст: «…вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорождённого или так называемого сына…» В подлинном тексте письма 25 января 1837 г. значилось иное: «Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему выблядку или так называемому сыну». (Пушкин употребил французское выражение, эквивалентное русскому слову «выблядок»).
Слова подобного рода свободно употреблялись П.А. Вяземским, Пушкиным, А.И. Тургеневым в их дружеской переписке. Например, в письмах к Тургеневу князь Пётр употреблял полный набор непотребных выражений[1496]. Пушкин имел случай отметить, что «откровенные оригинальные выражения простолюдинов повторяются в высшем обществе, не оскорбляя слуха»[1497]. М.А. Цявловский выделил случаи употребления Пушкиным слова «выблядок» без оттенка непристойности (в письмах брату Льву, жене Наталье, в черновиках «Путешествия в Арзрум»)[1498]. Уступая цензуре, Пушкин вычеркнул из текста «Бориса Годунова» «матерщину французскую и отечественную», в частности, фразу монаха Варлаама «Отстаньте, блядины дети!» Матерщину Пушкин шутя называл «русским титулом»[1499]. Как отметил Тодд, сквернословие Пушкина обычно не выходило из рамок добродушной грубости, позволительной «в предвикторианские времена»[1500]. Но если в дружеской переписке, в приятельском разговоре грубые выражения звучали как просторечие, то в письме послу иностранной державы они производили совсем другое впечатление.
Надо заметить, что в оскорблении матери Жоржа Дантеса был повинен не столько Пушкин, сколько сами Геккерны. Это они придумали фантастическую родословную поручику, будто бы родившемуся от внебрачной связи его матери с голландским королём. Изощрённый дипломат, барон Геккерн заставил высшее общество поверить этой небылице, позорившей ни в чём не повинную баронессу Дантес как женщину сомнительного поведения и мать ублюдка.
Отсутствие в тексте письма Пушкина от 26 января (в судебной копии и автокопии) матерного выражения неопровержимо доказывает, что названное письмо, переданное Нессельроде суду, не было идентично оригиналу, полученному министром от Геккерна и переданному Николаю I.
Теперь мы можем, наконец, дать достоверный ответ на вопрос, куда исчезли автографы Пушкина. В предписании Жуковскому царь повелел уничтожить все крамольные и непристойные сочинения, которые будут обнаружены в бумагах умершего поэта. Письмо Пушкина Геккерну от 25 января подпадало под действие этого указа. Николай I не пожелал отдать неприличное послание своего придворного в руки судей и не вернул его собственнику письма. Очевидно, он приказал уничтожить оригинал письма 25 января. Ранее он поступил точно так же с покаянным письмом, в котором Пушкин признавал себя автором «Гавриилиады».
Государь не позволил Нессельроде переслать в Голландию авторскую копию письма Пушкина от 26 января и также приказал уничтожить её. Если бы оригинал попал в руки бывшего посла, тот получил бы повод для обвинения Нессельроде в подлоге.
Картель
Геккерн был инициатором первой мистификации, бесчестившей семью Пушкина. Поэт принудил Дантеса жениться на Катерине. В итоге молодой кавалергард, изгнанный из дома Пушкина, теперь вернулся в него на правах родни. На семье образовался нарост. Поединок был попыткой избавиться от него. Положение поэта стало невыносимым после того, как он узнал о том, что окружение Геккерна и Строганова распространяют слухи о совращении им свояченицы Александрины Гончаровой.
Пушкин не мог послать Геккернам картель, так как был связан словом, данным царю. Он имел все основания бояться, что его новые родственники пропустят мимо ушей его обращение. Традиции исключали дуэль, как способ разрешения споров между близкими родственниками. Всё это побудило Пушкина прибегнуть к брани, поправшей все нормы светской благопристойности. Брань исключала возможность примирения.
25 января 1837 г. Пушкин приступил к переделке текста послания, написанного им в ноябре 1836 г. и дважды исправленного. Ноябрьская эпистолия ужаснула молодого Соллогуба. Январский вариант был более грубым и более коротким.
Поэт значительно сократил ноябрьский текст. Безапелляционные утверждения насчёт главенства посла во всех интригах уступили место более осторожным обвинениям. Фраза — «всем поведением этого юнца руководили Вы» была переделана следующим образом: «По-видимому, всем его поведением (впрочем, в достаточной степени неловким) руководили Вы.» Аналогичным образом была исправлена другая фраза. Слова: «Это Вы диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и глупости, которые он осмеливался писать» — поэт заменил предложением: «Это Вы, вероятно, диктовали ему пошлости, которые он отпускал, и глупости, которые он осмеливался писать»[1501]. Появление слов «вероятно», «по-видимому» симптоматично.
В ноябрьском письме значилось: «Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам… вы говорили, бесчестный вы человек…» и пр. В новом тексте обращение «бесчестный вы человек» было вычеркнуто.
Некоторые поправки стали необходимы после свадьбы Дантеса. Поэт потребовал, чтобы посол не обращался к членам его семьи с «отеческими», т.е. родственными увещеваниями[1502]. В исправленном тексте значилось: «Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания»[1503].
Уже в одном из вариантов ноябрьского письма поэт выдвинул условием мира разрыв каких бы то ни было отношений между его семьёй и семьёй Геккерна: «…надо, чтобы все отношения между вашей семьёй и моей были порваны навсегда»[1504]. В январском письме это условие было сформулировано более жестко и категорично: «…я не могу терпеть, чтобы моя семья имела какие бы то ни было сношения с вашей»[1505]. Эти слова подводили итог длительным попыткам Пушкина пресечь любые контакты с Дантесом. Что касается Катерины Гончаровой, она целиком приняла сторону Геккернов[1506].
При объяснении причин дуэли поэт сказал Соллогубу: «я не хочу, чтобы их имена (Натали и Дантеса. — Р.С.) были связаны вместе»[1507]. В январском письме поэт обвинял Дантеса и требовал от отца «положить конец всем этим проискам» сына. В одном из вариантов ноябрьского письма далее следовал текст: «Я не могу позволить, чтобы рыцарь [?] без страха [?] Г-н… я знаю цену вам обоим, вы же ещё меня не знаете»[1508]. Фраза подверглась исправлению. В тексте, датированном 26 января, Пушкин опустил иронические слова о «рыцаре без страха» и дописал: «Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой — и ещё того менее, — чтобы он волочился за ней и отпускал ей казарменные каламбуры, в то же время разыгрывая преданность и несчастную любовь, тогда как он просто трус и подлец»[1509]. В авторской копии он заменил слова «трус и подлец» (qu’un lache et qu’un chenapan) словами «негодяй (плут, трус) и подлец» (qu’un pleutre et qu’un chenapan)[1510]. «Рыцарь без страха» сначала превратился в «труса», а затем в «негодяя».
В письме от 25 января поэт подтвердил, что Дантес сыграл во всей истории жалкую роль, а чувства, вызванные в душе Пушкиной «великой и возвышенной страстью» молодого человека, угасли в презрении и отвращении[1511]. Приведённые строки ограждали репутацию Натали от каких бы то ни было подозрений.