С сими мнениями генерал-адъютант Бистром, препровождая в Аудиториатский департамент Военно-судное дело о поручике де Геккерне и подполковнике Данзасе, в отношении своем присовокупил, что при ревизии этого дела в штабе Гвардейского корпуса замечены упущения:
1) что не спрошена по обстоятельствам, в деле значащимся, жена умершего камергера Пушкина;
2) не истребованы к делу записки к ней поручика барона Геккерна, которые, между прочим, были начальной причиной раздражения Пушкина;
3) не взято надлежащего засвидетельствования о причине смерти камергера Пушкина;
и 4) что не истребован был в суд особый переводчик для перевода писем и записок с французского языка, а сделаны те переводы самими членами суда с многими ошибками, почему, хотя бы и следовало возвратить означенное дело для изъясненных пополнений, но как главные преступления подсудимых достаточно объясняются, то, дабы не замедлять в дальнейшем его представления, он, генерал-адъютант Бистром, решился препроводить оное в таком виде, в каком есть.
ЗАКОНАМИ ПОВЕЛЕНО:
Воинского устава артикулами
139
Все вызовы, драки и поединки через сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтоб никто, хотя б кто он ни был, высока или низкого чина, прирожденный здешний или иноземец, хоть другой кто, словами, делом, знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызывать, ниже на поединок с ним на пистолетах или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так кто и выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них, кто будет ранен, или умерщвлен, или хотя оба не ранены, от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить.
140
Ежели кто с кем поссорится и упросит секунданта (или посредственника), оного купно с секундантом, ежели
пойдут и захотят на поединке биться, таким же образом, как и в прежнем артикуле упомянуто, наказать надлежит.
Сверх того к делу сему относятся статьи Свода законов: 9-го тома – 168-я и 15-го тома 173-я, 174-я, 332-я, 334-я и с 349-й по 357-ю.
Приличных законов более нет.
Начальник отделения Шмаков
Помощник столоначальника Д. Иванов
Определение генерал-аудиториата, последовавшее 16-го марта 1837 года, по Военно-судному делу о поручике бароне де Геккерне и инженере-подполковнике Данзасе
На подлинном докладе собственной его императорского величества рукой написано:
«Быть по сему, но рядового Геккерна, как не русского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты».
НИКОЛАЙ С.-Петербург 18-го марта 1837 г.
Верно: столоначальник Иванов
Доклад с извлечением по сему делу принял.
20-го марта 1837 г.
13-го класса Романов
Генерал-аудиториат по рассмотрении Военно-судного дела, доставленного от командующего Отдельным гвардейским корпусом г-на генерал-адъютанта Бистрома, произведенного по высочайшему повелению при лейб-гвардии Конном полку над поручиком Кавалергардского ее величества полка бароном де Геккерном и состоящим при с. – петербургской Инженерной команде по строительной морской части инженер-подполковником Данзасом, сужденными первый за дуэль с камер-юнкером двора его императорского величества Александром Пушкиным, а последний за нахождение при оной секундантом, находит следующее:
Предшествовавшие сей дуэли неудовольствия между камер-юнкером Пушкиным и поручиком бароном Егором Геккерном возникли с довольно давнего времени. Поводом к сему, как дело показывает, было легкомысленное поведение барона Егора Геккерна, который оскорблял жену Пушкина своими преследованиями, клонившимися к нарушению семейственного спокойствия и святости прав супружеских. В ноябре месяце прошлого 1836 года неудовольствия сии возросли до того, что Пушкин вызывал Геккерна на дуэль, однако ж после сам же уничтожил свой вызов, узнавши, как видно из письма его к чиновнику французского посольства виконту д’Аршиаку, что Геккерн решился жениться на свояченице его, фрейлине Гончаровой.
За всем тем и после женитьбы Геккерна на девице Гончаровой неудовольствия к нему Пушкина не только не погасли, но день ото дня усиливались еще более. Письмо Пушкина к отцу Егора Геккерна, министру нидерландского двора барону Геккерну и объяснения его с секундантами перед дуэлью обнаруживают, что Егор Геккерн и после свадьбы не переставал при всяком случае изъявлять жене Пушкина свою страсть и дерзким обращением с нею в обществах давать повод к усилению мнения, оскорблявшего честь как Пушкина, так и жены его; кроме того присылаемы были к Пушкину безымянные равно оскорбительные для чести их письма, в присылке коих Пушкин тоже подозревал Геккерна, чего, впрочем, по следствию и суду не открыто.
Напоследок, 26-го января сего года, Пушкин по получении безымянных писем послал к отцу подсудимого Геккерна, министру нидерландского двора, письмо, наполненное поносительными и обидными выражениями. В письме сем Пушкин, упоминая о неприличном поведении подсудимого Геккерна в отношении жены его, Пушкина, писал, что жена его, удивленная низостью Геккерна, не могла удержаться от смеху и что досада, которую она имела на эту сильную и высокую страсть, погасла в самом холодном презрении и заслуженном отвращении. Причем, коснувшись и самого министра Геккерна, укорял его, что он родительски сводничал своему сыну и руководил его поведением и, внушая ему все те жалкие выходки и глупости, которые он позволял себе писать, сам, подобно старой развратнице, сторожил жену его, Пушкина, на всех углах, чтобы говорить ей о любви к ней незаконнорожденного своего сына и даже тогда, когда он оставался дома больной венерической болезнью, говорил ей, что сын его умирает будто бы от любви к ней. В заключение Пушкин, изъявляя желание, чтобы Геккерны не имели никакого сношения с его семейством и прекратили предосудительные свои в отношении к нему поступки, назвал Егора Геккерна подлецом и негодяем.
Следствием сего письма был вызов на дуэль, предложенный Пушкину от Геккернов через находившегося при французском посольстве виконта д’Аршиака. По изъявленному Пушкиным на это согласию избраны секундантами: со стороны Егора Геккерна помянутый д’Аршиак, а со стороны Пушкина инженер-подполковник Данзас.
По предварительному условию дуэль назначена была на другой день: 27-го января в 4 часа пополудни, в роще по Выборгскому тракту, за комендантской дачей. Между секундантами положено было стреляться соперникам на пистолетах в расстоянии 20 шагов, так, чтобы каждый имел право подойти к барьеру на пять шагов и стрелять в соперника, не ожидая очереди. По прибытии на место секунданты, зарядив по паре пистолетов, отдали по одному из них противникам, которые по сделанному знаку тотчас начали сходиться. Первый выстрелил Геккерн и ранил Пушкина в правый бок. Пушкин упал на месте, но, несмотря на то, приподнявшись с земли и переменив пистолет, который засорился снегом, другим, в свою очередь, тоже произвел выстрел и ранил Геккерна в руку, но неопасно. На сем кончился поединок. Пушкин от полученной им раны умер.
Подсудимые поручик Геккерн и подполковник Данзас, сознаваясь первый в произведении с Пушкиным дуэли, а последний в том, что находился при оной со стороны Пушкина секундантом, в оправдание свое приносят:
1) поручик Геккерн, что в ноябре месяце 1836 года он вызван был Пушкиным на дуэль без всякой другой причины, кроме той, что он, Геккерн, до женитьбы своей, довольно часто, посылая к жене Пушкиной книги и театральные билеты, прилагал к ним короткие записки, в числе коих находились некоторые с такими выражениями, кои могли возбудить щекотливость Пушкина как мужа и дали повод упомянуть об них в письме к нидерландскому министру от
26-го января. После же сего вызова, который сам Пушкин, увидя ошибку свою, уничтожил, он, Геккерн, никаких сношений с ним и женой его, кроме обыкновенных вежливостей при встрече в обществах, не имел; безымянных писем не посылал и никаких слухов, до чести жены Пушкина касающихся, не распространял;
и 2) подполковник Данзас, что он о всем происходившем у Пушкина с Геккернами до 27-го января совершенно ничего не знал, а сего числа, встретясь с Пушкиным на дороге, был приглашен им съездить к виконту д’Аршиаку для бытности свидетелем при имевшемся быть у них разговоре, на что он, Данзас, не предугадывая никаких важных последствий, и согласился, и уже в бытность у д’Аршиака, после объяснения с ним Пушкина, узнал, что у них дело шло о дуэли и что Пушкин поручает ему, Данзасу как секунданту со своей стороны, переговорить с д’Аршиаком, который в то же время обратился к нему, Данзасу, с вопросом о согласии его на это. После такого неожиданного со стороны Пушкина предложения, сделанного при секунданте с противной стороны, он, Данзас, не мог уже отказаться от участия в том, тем более что Пушкин с детства был его товарищем и другом, при том он, Данзас, не терял еще тогда надежды примирить соперников, в чем, к сожалению, не успел.
В доказательство же того, что он, Данзас, до встречи
27-го числа с Пушкиным ни о чем не знал, ссылается на письмо Пушкина к д’Аршиаку, из которого ясно видно, что Пушкин утром того дня не имел еще секунданта, а сверх того после дуэли виконт д’Аршиак сказывал ему,
Данзасу что Пушкин накануне этого несчастного дня на бале у графини Разумовской предлагал быть с его стороны секундантом находящемуся при английском посольстве г-н Мегенсу но сей от того отказался.
Из письма Пушкина к д’Аршиаку и записок сего последнего к Пушкину действительно видно, что Пушкин 27-го числа поутру не имел еще с своей стороны секунданта и предоставлял противнику своему избрать для сего, кого он хочет, обещая заранее его принять, на что, однако ж, секундант противника не согласился. Обстоятельство же относительно приглашения Мегенса по делу не открыто, ибо ни Мегенс, ни д’Аршиак о том не спрошены, и последний, как видно, вскоре после дуэли отправился за границу.