Целый день я тружусь в кузнице, методом проб и ошибок пытаясь добиться какого-то результата, а в перерывах осматриваю стены, поскольку запасы серебра у меня на исходе. Когда солнце начинает клониться к горизонту, вытираю со лба пот. Осталось совсем немного. Я почти рядом, об этом мне шепчут духи моих предков. Я на пороге чего-то грандиозного.
Только вот серебро уже заканчивается. Как и стены в кузнице. Мне остается проверить только небольшой дальний угол. Уже особо ни на что не надеясь, я провожу руками по стене и вдруг нащупываю вделанный в камень замок, скрытый в тени. С бешено бьющимся сердцем осматриваю его и быстро подыскиваю инструмент, чтобы сломать. Этот замок ничуть не похож на бабушкин, стоящий на двери хранилища в нашей семейной кузнице, и вскоре мне поддается.
Я распахиваю потайную дверь, за которой обнаруживается узкая комната, освещенная янтарным светом заходящего солнца, который проникает сквозь пыльное окно, вырубленное высоко в стене. Вообще-то я искала кладовую вроде той, где мы дома хранили запасы серебра, однако нашла нечто несравненно лучшее.
Рабочий кабинет.
В моей семье все приемы и рецепты испокон веков передавались из уст в уста, а здешний кузнец, скорее всего, был обучен архивному делу, потому что делал записи, как и женщина в мастерской. На полках над письменным столом громоздятся пыльные тома. На столе бок о бок под толстым слоем пыли дремлют два журнала в кожаных переплетах.
– Что у нас здесь? – шепчу я.
В правом ведется учет всех металлов, поступающих в кузницу и покидающих ее стены. В левом же…
Я медленно перелистываю страницы. Внутри все сжимается от волнения. Я беспокойно переминаюсь с ноги на ногу, а потом мысленно ликую про себя. «Вот оно!»
В четко изложенных заметках прописан способ изготовления кровавого серебра – металла, предназначенного как для сохранения магии в крови, так и для ее передачи. И, судя по всему, в своих экспериментах я была не так уж далека от истины. Нужно лишь внести пару правок. Конечно, рано или поздно я бы сама к этому пришла, но записи сэкономили мне время.
Прикусив губу, я осматриваю кабинет, хотя здесь почти ничего нет кроме книг. Ни крупицы серебра. Пусть для каждого опыта я брала совсем немного металла, но работала целый день как одержимая, и запасы закончились.
Я кручу кольцо на мизинце. Снять его – почти как оторвать частицу себя. И предать свою семью.
– Ты бы понял, правда? – шепчу я, уставясь на кольцо. Может, Дрю каким-нибудь образом тоже меня слышит? – Да, понял бы, – убеждаю себя, направляясь обратно в кузницу.
Не давая себе возможности передумать, быстро кладу его в тигель и ставлю в огонь.
При виде того, как тает кольцо, у меня сжимается сердце. Это первое созданное мною изделие, подарок для нас с братом. Меня наполняют эмоции и вместе с кровью вытекают из руки. Работая, я оплакиваю семью, вкладывая в бесконечные удары молота все свои тревоги.
Простит ли меня Дрю за все, что я сделала? А мама? Узнают ли они меня, когда я вернусь? Если вернусь…
Перед глазами все расплывается. Я уже больше не попадаю по металлу, а бью просто по наковальне. Шмыгнув несколько раз, вытираю глаза и нос. И когда все же заканчиваю работу, даже не могу вспомнить, как создала кинжал из кровавой стали. Конечно, не лучшее мое изделие, но я не вижу смысла тратить время на совершенствование оружия, созданного исключительно ради эксперимента.
Для начала я роняю кинжал. Он сохраняет форму, на лезвии не остается вмятин. Издаваемый им звук неотличим от того, который при падении исходит от диска. И все же лучше не обнадеживать себя раньше времени. Однако при виде плодов своего труда, обретших форму прямо у меня на глазах, с трудом удается сдержать радостное возбуждение.
Цвет, правда, немного не тот. Диск выглядит лишь самую малость тусклее, чем чистое серебро, и линии на нем тонкие. Кинжал же словно бы покрыт налетом, по цвету напоминающим ржавчину.
Нужно еще кое-что попробовать.
За сегодняшний день на коже появилось больше порезов, чем во время неудачной ночной тренировки с Дрю. Но каждая рана того стоила, пусть даже постепенно сила Рувана исчерпала себя и заживление замедлилось. Впрочем, даже без его крови во мне по-прежнему есть магия. Просто для ее использования нужен подходящий инструмент.
Я крепко сжимаю кинжал в правой руке и провожу лезвием по предплечью. Судорожно вздыхаю, но не от боли.
Сущность Рувана – его магия и сила – вытекает из меня вместе с кровью. Тела касаются невидимые ладони, по форме и размеру подозрительно похожие на ладони Рувана. Они обводят плечи, скользят вниз по рукам. И в то же время поднимаются от лодыжек к бедрам. Я вздрагиваю.
Это ощущение вскоре проходит, но воздух вокруг становится заметно холоднее. Дыхание вырывается изо рта облачком пара, как будто температура в комнате – или в моем теле – действительно понизилась. Туман от моего дыхания сливается в неясную фигуру женщины, которая смотрит на кузницу. Но стоит мне моргнуть, и она исчезает, а дымка становится красной.
Покрывающая лезвие кровь собирается на ржавых разводах металла и жадно впитывается внутрь с такой легкостью, как будто сам кинжал сделан из мыльного камня. Лезвие становится красноватым. Я медленно рассекаю им воздух… нет, это вовсе не игра света.
Кинжал на самом деле испускает слабое свечение.
Непроизвольно взвизгнув, я слегка подпрыгиваю на месте от восторга. Теперь мама и Дрю меня непременно простят. Как только я расскажу им, что сделала. Хотя… а что это вообще такое? И что означает слабое свечение? Наверняка вампиры сразу бы все поняли, я же…
«Я выковала магию».
По оружию струится сила и с каждым поворотом лезвия на миг задерживается в воздухе. Она неугомонна и будто молит об освобождении, но я понятия не имею, как выпустить заключенную в кинжал магию. И постепенно она начинает угасать, а лезвие снова тускнеет. Кинжал становится таким же, как в тот миг, когда я только сняла его с наковальни.
Мне хочется снова надрезать себе руку и увидеть, как он светится, однако я сдерживаю себя – отчасти из-за странных ощущений. Пока я понятия не имею, что делать с новым оружием, но что-нибудь придумаю. Возможно, в тех заметках или в журнале, который я нашла в кабинете, есть какие-нибудь указания на этот счет.
Хотя выяснением смысла моего эксперимента я займусь позже, ведь скоро проснутся остальные.
Убрав из кузницы все следы своих опытов, я возвращаю оставшиеся слитки в кабинет и плотно закрываю дверь. Но огонь в горне гасить не спешу.
Выполняя обещание, данное вампирам после возвращения из старого замка, приступаю к заточке их оружия. Если они узнают, что я проработала здесь целый день без всяких результатов, то что-нибудь заподозрят. К счастью, за время нашей вылазки оружие не слишком затупилось, и я вожусь с ним совсем недолго. Заслышав приближающиеся шаги, раскладываю его на столе, а кинжал прячу.
Само собой, я расскажу о нем вампирам… но сперва мне бы хотелось показать его Рувану. В качестве предложения мира, учитывая, что вчера мы с ним не слишком удачно расстались. Вспомнив ощущение его присутствия внутри и вокруг меня, я вздрагиваю. Мне уже не терпится увидеть его реакцию. Он будет гордиться и…
Я разочарованно вздыхаю, поняв, что сюда направляется не он. Судя по тому, насколько спокойным я его ощущаю, Руван все еще спит. Сейчас в нем нет той неуемной энергии, наполняющей мой мир, которая всякий раз при его приближении искрит подобно молнии.
Это не Вентос, шаги слишком легкие. Хотя Уинни двигалась бы еще легче. Лавенция не издавала бы столько шума. Я пытаюсь угадать, кто это, и останавливаюсь на Кэллосе. Но ошибаюсь.
– Ты рано встала, – замечает Куин.
– Я даже не ложилась. – Я отхожу от стола с инструментами. Конечно, с оружием вампиров можно еще повозиться, но второпях лучше ничего не делать, чтобы не испортить. Надеюсь, они все равно ничего не поймут. – Я немного увлеклась.
– Понятно. – Куин осматривает оружие и смело проводит большим пальцем по поверхности одного из лезвий.
– Осторожно, я их только что заточила. Не хотелось бы объяснять Рувану, что случилось с его верным слугой.
– Если бы я хотел покончить с собой, порезавшись серебряным лезвием, то давно бы это сделал. – Куин убирает руку.
– Куин, я могу кое-что спросить?
– Только если позволишь потом и мне задать вопрос. Один твой, один мой. – Он бросает на меня напряженный взгляд.
– Договорились. Что такое «долгая ночь»? – Судя по разговорам вампиров, она связана не только с проклятием.
– Долгая ночь началась после наложения проклятия. – Подойдя к окну, Куин смотрит на заходящее солнце. Он слегка морщится, но все равно стоит в его лучах, словно бросая вызов. – Проклятие быстро проникло в нашу кровь. Вампиры покинули все города и поселки, лежащие за горами, и пришли в Темпост в поисках лекарства, однако нашли в главной крепости еще больше умирающих.
Я тоже подхожу к окну и встаю рядом с ним, но Куин по-прежнему смотрит на раскинувшийся внизу город. Точнее, на виднеющееся вдали большое здание со сводчатой крышей и четырьмя колокольнями по углам.
– Во время так называемого заката многие из нашего народа погибли. И когда они превратились в поддавшихся, за ними начали безжалостную охоту ликины, живущие к северу и северо-западу от нас. По мере усиления проклятия ликины все более активно уничтожали наш народ, заявляя при этом, что действуют во имя защиты всего Срединного Мира. Все случилось так быстро, что у нас даже не было времени обратиться за помощью… Хотя я сомневаюсь, что стаи этих чудовищных волков позволили бы передать нам какие-либо припасы. Они увидели, кем мы стали, и преисполнились решимости не позволить никому из нас сбежать.
– Значит, долгая ночь – просто образное название трудных времен, выпавших на долю вампиров?
– Это уже два вопроса.
– Нет, один, – бросаю на него взгляд искоса. – Уточнение не считается дополнительным вопросом, поскольку ты говоришь загадками, а я хочу во всем четко разобраться.