– Со мной все хорошо. А это открытие стоит любой боли. – Его слова прогоняют любые угрызения совести.
– А что оно нам даст?
– Не знаю, но кое-кто может что-то подсказать.
Выпрямившись, Руван направляется к выходу из кузницы. И я, точно зная, кого он собрался отыскать, просто провожаю его взглядом. Затем, даже не пытаясь согнать с губ улыбку, возвращаюсь к работе.
Двадцать семь
Кэллос засыпает меня вопросами, не успокаиваясь даже после того, как я в подробностях рассказываю всю историю обнаружения кабинета и проделанной мной работы. В конце концов замолчав, он несколько долгих минут внимательно изучает кинжал и записи в журнале. Я же тем временем вновь берусь за молот.
– Сейчас вернусь, – неожиданно бросает Кэллос и стремительно выбегает за дверь.
– И часто с ним такое? – От ответов на бесконечные вопросы Кэллоса начинает першить в горле.
– Частенько, – усмехается Руван. – По крайней мере, когда что-то полностью его увлекает. Кэллос наш придворный ученый и архивариус, так же, как при Солосе был Джонтан.
– Ясно. – Я проверяю плавящийся в горне металл.
– А над чем сейчас работает наш кузнец?
Не очень привычное обращение; в Охотничьей деревне к этому званию всегда добавляли «дева», будто подчеркивая, что мне скоро предстоит выйти замуж. Однако мне даже нравится. И отчего-то бремя забот, которые давят на плечи, становится немного легче.
– Хочу попробовать выплавить еще один вариант серебра.
– Второй прорыв в области металлов за два дня? – Сложив руки на груди, Руван прислоняется к одному из столов. Похоже, он впечатлен, и меня наполняет гордость.
– Посмотрим. – Впервые в жизни у меня есть доступ к почти неограниченным ресурсам. – Это для Вентоса.
– Вряд ли он расстанется со своим палашом.
– Вентос отлично им владеет, ему незачем менять оружие. Однако взять с собой палаш в мой мир он не сможет.
– Почему?
– Потому что их не ковали уже несколько поколений. – Я ставлю на стол узкую длинную форму для жидкого металла. – На такое оружие уходило слишком много серебра, и его запасы быстро истощались. Серебряные рудники лежат далеко на северо-западе, а торговцы в наших краях появляются редко. Поговаривают, что моря на севере кишат чудовищами. Поэтому нам приходится расходовать имеющиеся запасы как можно экономнее. Во времена моей прабабушки палаши переплавляли, чтобы изготовить оружие поменьше.
Руван внимательно слушает, глядя на меня сияющими глазами – будто видит перед собой самое очаровательное создание на свете.
– Значит, ты делаешь для него новое оружие?
Кивнув, я беру щипцы и готовлюсь снять тигель с огня.
– И для себя тоже. В случае малейших подозрений человека в Охотничьей деревне заставляют порезать себя серебряным лезвием – просто чтобы убедиться, что перед ними не вампир, укравший чье-то лицо. Мы же не хотим, чтобы с Вентосом что-то случилось.
– Само собой.
– Поэтому я пытаюсь создать нечто, способное сойти за серебро, но с достаточной долей примесей, чтобы оно не навредило Вентосу.
Руван на мгновение отвлекается на пламя, которое вспыхивает само собой, когда в охлажденную форму изливается поток золотистого жара. Поставив тигель рядом с горном для охлаждения, я откладываю щипцы и беру молоток.
– Это завораживает, – бормочет он, не сознавая, что сейчас, увлеченный бесчисленными тайнами и возможностями, скрывающимися в нагретом металле, выглядит как никогда привлекательно.
– Согласна, увлекательный процесс, но мое мнение необъективно.
– Возможно, но это не значит, что ошибочно. – Руван переступает с ноги на ногу и прочищает горло. – Ты смогла бы меня этому научить?
– Обычно обучение кузнечному ремеслу занимает около десяти лет. После этого ты сможешь изготавливать самые простые вещи. Еще пять-десять лет – и сможешь взяться за молоток и даже попробовать работать с серебром или с чем-нибудь еще довольно сложным.
Конечно, это не моя кузница, но во мне слишком глубоко укоренились заложенные с детства устои. Любой, кто хочет освоить кузнечное ремесло, должен пройти определенный путь, где для каждого шага есть своя причина.
– Пятнадцать лет, чтобы работать с серебром? Ты трудилась в кузнице с самого рождения?
– Такое ощущение, что да, – фыркаю я. – Хотя на самом деле я начала там работать в пять лет.
– Совсем малышка, – задумчиво протягивает Руван.
– Не для Охотничьей деревни. – Металл медленно остывает, и золотой оттенок сменяется янтарным. – Там никто не надеется на долгую жизнь, хотя многим удается дожить до старости. По крайней мере, не охотникам. Деревенские жители боятся только одного – вампиров, в остальном все заботятся друг о друге. – Я бросаю взгляд в его сторону. – И хотя жизнь там вполне удобная, если не обращать внимания на постоянный страх, жители знают, что дни их сочтены и, возможно, от смерти отделяет всего одно полнолуние. Обычно к тринадцати годам юношей и девушек уже считают полноценными мужчинами и женщинами. В таком возрасте охотникам разрешено отправляться на охоту. Что же касается меня, я начала работать в кузнице в пять. Подметала, носила воду, подавала маме какие-то вещи. Все эти мелкие поручения спокойно может выполнять и ребенок. Но эта работа укрепила мое тело и помогла привыкнуть к обстановке и звукам кузницы. Так что позже я спокойно смогла перейти к другим заданиям.
– А сколько тебе сейчас лет?
Вопрос Рувана меня удивляет. Неужели он до сих пор не знает? Однако я едва не роняю щипцы, осознав, что и сама не имею понятия, сколько лет ему. Когда-то я считала повелителя вампиров древним существом, но Руван довольно молод. И все же, сколько ему лет на самом деле?
– Девятнадцать. – С помощью щипцов я вынимаю только что выплавленный брусок металла из формы и кладу на наковальню. В нем еще сохранился жар, пробегающий по поверхности красными искрами, и поэтому заготовка медленно сгибается вокруг рога наковальни, формируя основу будущего серпа. – А тебе?
– С учетом сна или без? – застенчиво уточняет Руван.
– Ну, и то и другое.
– Если отбросить долгую ночь, мне двадцать четыре, – сообщает он. – А вместе с долгой ночью – примерно три тысячи сто двадцать четыре.
– Что…
– Долгая ночь длится уже более трех тысяч лет. Все эти годы мы находились в стазисе, чтобы не поддаться действию проклятия. Но они воспринимаются как считаные мгновения. – В его словах ощущается тяжесть, остающаяся в воздухе даже после того, как я вновь кладу заготовку в горн. Я вспоминаю, как Куин рассказывал о спящих куколках.
Прежде чем мы успеваем продолжить разговор о долгой ночи или прожитых годах, возвращается Кэллос.
– В записях, которые вы принесли, упоминается нечто подобное. – Он открывает одну из книг, в которую вставлены разрозненные листы пергамента. Это те самые заметки, которые мы нашли в мастерской старого замка. Кэллос кладет на стол рядом с журналом кузнеца еще две книги, написанные тем же почерком, что и некоторые из заметок. – Здесь говорится о том, что магия крови, заключенная в металл, используется для сохранения и передачи силы.
Вытерев руки, я подхожу ближе и просматриваю указанную страницу. На одной ее стороне – грубый набросок двери, которую я открыла в старом замке. Не совсем точная копия, но довольно похожая; вероятно, более ранний вариант. На противоположной стороне есть несколько записей – вроде сообщений, которыми обмениваются двое разных людей. Один явно автор тех заметок в мастерской; другой, судя по всему, кузнец – почерк такой же, как в его журнале. Они обсуждают технические условия и детали того, как создать что-то вроде волшебной двери, способной пропускать магию крови.
– Этими свойствами обладают диск и дверь.
– Именно. Здесь есть официальное послание короля Солоса, записанное Джонтаном, в котором излагается идея о том, как можно собирать и хранить кровь, которую во время праздников полнолуния бесплатно давали жители Срединного Мира, чтобы потом использовать ее для увеличения силы вампиров. Я вспомнил об этом, только когда увидел записи. Возможно, этот металл и сделанные из него кинжалы как раз решали подобную задачу. – Кэллос кивает на одну из книг. – Смотрите, вот запись, сделанная рукой Джонтана. И эти заметки написаны тем же почерком. Почти не сомневаюсь, что мы обнаружили инструмент, который наши предшественники планировали использовать для укрепления вампиров.
Склонившись, я рассматриваю записи. Да, вот почерк, похожий на тот, на который указывает Кэллос. Однако здесь есть кое-что еще.
– Если бы вампиры смогли полноценно использовать собранную кровь, им не понадобились бы люди. Именно поэтому человек решил поработать с ними и отыскать для этого способ, – замечаю я. Не зря я еще в мастерской заподозрила, что записи вели двое. – Видите? Вот почерк Джонтана, а здесь – чей-то еще. Он встречается в записях из мастерской и на полях журнала кузнеца. Наверное, это она.
– Уинни рассказала мне о твоей теории насчет человеческой женщины, – деликатно начинает Кэллос, протирая очки. – Но я скорее склонен поверить, что записи сделаны рукой короля Солоса. Кстати, потрясающая находка! Как известно, этот мужчина никогда ничего не писал, предоставив заниматься этим Джонтану.
Такое чувство, что он пытается меня утешить.
– Я знаю, это дело рук женщины. – Я поворачиваюсь к Рувану для поддержки. Он же знает о моих снах. А ведь сегодня ночью мне, кажется, тоже что-то снилось. Или я выдаю желаемое за действительное?
– Мы по-прежнему считаем, что эта женщина была для Солоса скорее… частью эксперимента, чем партнером, – хмурится Руван.
– Вряд ли…
– Солос не стал бы работать с человеком, – убеждает Кэллос.
Подавляя желание его поправить, я не свожу пристального взгляда с Рувана. Помнит ли он сон из старого замка? Но повелитель вампиров молчит, и мое сердце пропускает удар.
Не обратив внимания на напряжение между нами, Кэллос продолжает:
– Эти открытия поистине невероятны! Подумать только, все это время в старых мастерских короля Солоса скрывалось еще больше лорий крови. На подробное изучение записей уйдет не одна неделя, но они настоящий кладезь информации. Может, здесь даже найдется что-то, входящее в первые тома, посвященные магии крови, которые в свое время были утеряны. Вдруг удастся их восстановить, собрав воедино все записи Джонтана о начальных периодах работы Солоса?