– Я рада видеть брата. И нервничаю из-за того, что предстоит сделать. Взбудоражена, поскольку проклятию скоро придет конец.
Больше добавить я ничего не успеваю. Плавным движением Руван легко, словно пушинку, подхватывает меня на руки. Я тут же инстинктивно обвиваю его шею руками. Теперь его лицо совсем близко от моего. Я ощущаю биение его сердца; кровь, бегущую по венам у него на горле. Вспоминаю, насколько прежде мы были близки и как много еще не сказали друг другу. Непроизвольно облизываю губы. О, если бы нам выпало хоть немного больше времени, чтобы побыть наедине.
– А я уж решил, будто причина во мне.
– С чего ты взял? – поднимаю я бровь.
– Потому что стоит мне приблизиться, твои мысли ускоряют бег. – Руван слегка вытягивает шею, почти касаясь своим носом моего.
Итак, мои худшие опасения сбываются. Я связалась с мужчиной, от которого почти ничего невозможно скрыть.
– Мы отстали от остальных, – выдавливаю я. Как и в прошлый раз, мы застываем на месте, тогда как все прочие давно нас обогнали.
– Точно.
Руван прыгает вперед, перелетает через пропасть и легко приземляется на балку, которая поддерживает другое крыло замка.
Сперва я страшилась подобной высоты, но сейчас понимаю: Руван не допустит, чтобы со мной что-то случилось. Его объятия дарят уверенность и безопасность, и я с удовольствием любуюсь арками и колоннами замка во всей их разрушающейся красе.
– Должно быть, этот замок когда-то выглядел потрясающе, – бормочу себе под нос, но ветер доносит мои слова до ушей Рувана.
– Воистину. Однако к моменту моего рождения после смерти короля Солоса успело пройти довольно много времени. Из-за проклятия и распрей в борьбе за трон замок уже начал приходить в упадок. Потом мы погрузились в сон, а когда проснулись… все вокруг походило на оживший кошмар, – печально вздыхает он.
И я в очередной раз пытаюсь представить, каково это: завернуться в магический кокон и пробудиться три тысячелетия спустя в мире, от которого осталась только ветхая оболочка. Все прекрасные места, воспоминания о которых еще живут в их памяти, теперь лежат в руинах. О, мои несчастные друзья-вампиры.
– Когда проклятие падет, вампиры восстановят замок? Или уйдут жить в другое место?
– Мы вернем себе прежний дом и сделаем его еще лучше, чем раньше. В этом я не сомневаюсь.
– Надеюсь, я смогу это увидеть, – выдыхаю я.
– Если таково твое желание, я об этом позабочусь.
Вновь войдя под своды замка, мы прекращаем разговор. Остальные уже успели спуститься в святилище. Дрю рассматривает статую над алтарем.
– Она почти такая же, как в нижнем зале крепости, – тихо произносит брат, но его слова, эхом отдающиеся от стен в похожем на пещеру зале, слышат все окружающие.
– Ту крепость тоже строил король вампиров, – поясняет Кэллос. – И, само собой, создал в ней помещение, посвященное продвинутым искусствам крови.
– Кто бы мог подумать, что им будут пользоваться даже спустя три тысячи лет после образования Грани, – бормочет Уинни.
– Только статую короля Солоса там заменили на этого выродка.
– На статую первого охотника, Терсиуса, – мрачно поясняет Дрю. – Который очень похож на мужчину-ворона.
– Хотя выглядит она такой же древней, как эта, – замечает Вентос.
– Значит, мужчина-ворон и вправду жил в одно время с Солосом, – тихо размышляет Уинни.
И мне вдруг приходит в голову вопрос, о котором я прежде даже не задумывалась.
– Вроде бы вампиры не живут вечно?
– Само собой, нет, но с помощью кровных ритуалов можно укрепить тело вампира. Изначально эксперименты с кровью проводились как раз для того, чтобы научиться продлевать нам жизнь. Однако, как и при обращении человека в вампира, цена таких обрядов оказалась слишком высока, – отвечает Кэллос.
– А вообще хоть кто-то добился успеха?
– Нет, и после побега группы людей такие опыты запретили. – Кэллос качает головой. – Для них требовалось огромное количество крови… взятой силой, что полностью противоречит истинным знаниям. Насильно взятая кровь далеко не так эффективна и без должного глубокого очищения годится только для отдельных ритуалов.
«Насильно взятая кровь противоречит истинным знаниям…»
Эти слова я слышала и раньше. Если Солос первым проник в тайны крови и определил их основные правила, то почему тогда держал в плену людей и ставил на них эксперименты? Неужели он действительно контролировал их разум, заставляя добровольно отдавать ему кровь? В этом нет смысла. Я внимательно смотрю на статую, желая, чтобы она сейчас ожила и поведала секреты мужчины, по образу которого ее изваяли.
Но прежде чем я успеваю высказать свои сомнения вслух, Руван направляется к выходу, который ведет в жилую часть замка.
– Ладно, пойдемте. Кузница в той стороне.
Все дружно следуют за ним.
Вампиры остаются в главном зале, чтобы тут же взяться за работу. Руван, отговорившись усталостью, поднимается в свои покои. Мне хочется пойти за ним, но Дрю обещали показать кузницу. К тому же у нас с братом есть время только до захода солнца.
Вдвоем мы направляемся в оружейную, где он, как и я, восторгается старинными инструментами охотников, а после с удивлением изучает саму кузницу.
В детстве брату не слишком нравилась сама атмосфера кузницы – вероятно, потому, что ему приходилось заниматься там делом, для которого он не был создан. Но сейчас Дрю осматривает все с блеском в глазах, проводит кончиками пальцев по наковальне, внимательно разглядывает инструменты, как будто собирается сам взяться за работу. Потом – как и я в нашей семейной кузнице – подходит к горну и кладет на него руку, ощущая остаточное тепло.
Запах горячего металла, дыма и сажи навсегда поселился в наших душах. И пусть Дрю выпал другой путь, мы с ним вылеплены из одного теста.
Наконец закончив осмотр, брат поворачивается ко мне.
– Ты чувствуешь себя здесь как дома, – печально, с какой-то тоской замечает он.
– Ну это же кузница. Рядом с горном я всегда как рыба в воде. – Усевшись на один из столов, я болтаю ногами в воздухе.
– Нет, дело не только в этом. Тебе среди них комфортно. Теперь ты похожа на них, стала сильнее и быстрее двигаешься. У тебя округлилось лицо. Ты выглядишь более расслабленной. – Быстро осмотрев мою работу, Дрю складывает руки на груди и прислоняется к столу напротив меня. – Похоже, выбравшись ненадолго за пределы нашей кузницы, ты наконец-то зажила собственной жизнью.
– Ты так говоришь, будто мне следовало уже давно уехать из Охотничьей деревни.
– Тебе бы это пошло на пользу.
– Ну, права выбора мне никто не давал. Ни насчет деревни, ни в отношении кузницы. – Я пока не слишком понимаю, к чему клонит брат. – Ты ведь отлично знаешь мое положение.
– Мне бы хотелось, чтобы у нас с тобой все сложилось иначе, – качает головой Дрю. – Именно поэтому в числе прочих причин я и учил тебя сражаться.
– Ты занимался со мной, чтобы я могла защитить нас с мамой.
– Верно. Но в глубине души я надеялся, ты поймешь, что способна на большее. Ты ведь не просто талантливый кузнец, Флориана. Возможно, мне хотелось придать тебе сил, чтобы ты, когда будешь готова, смогла противостоять обстоятельствам.
Мысли и слова брата вызывают во мне странное, не слишком приятное чувство – как будто я наглоталась живых червей, которые недовольно извиваются внутри меня, вызывая тошноту. Не то чтобы он был не прав. Напротив, в конечном счете я сама пришла почти к тем же выводам. И от этого мое замешательство только усиливается.
– Такова была моя судьба. И я не могла изменить ее, пока… – Я замолкаю, уставясь на гигантский разверстый зев горна, и почти вижу Рувана, прислонившегося к одному из соседних столов и молчаливо поддерживающего меня во время работы. – Пока не осознала, что судьба на самом деле, как металл. Она лишь создает впечатление несгибаемой, но стоит нагреть ее и посильнее надавить, и можно придать ей любую форму по своему желанию.
Дрю искренне, печально улыбается. Впервые наши с ним пути расходятся. Мы не враги, но теперь сражаемся на разных сторонах. И пусть по-прежнему плечом к плечу идем вперед и стремимся к одному и тому же, у каждого на самом деле собственные цели.
– И я заметил, что теперь, меняя собственную судьбу, ты уже не так сторонишься внимания поклонников.
Я с трудом сглатываю. Неприятное ощущение в животе только усиливается.
– Нет у меня никаких поклонников.
– Серьезно? – вскидывает брови Дрю. Я киваю. – А повелитель вампиров об этом знает?
– Мы не… я не… это вовсе не… просто кровная клятва…
Как объяснить то, что мне самой с трудом удалось осознать? И пусть я справилась с неуверенностью, пустившей корни в глубине души, но выслушивать мнение Дрю на этот счет сейчас не готова.
– Ты никогда не умела лгать, Флор. – Брат отталкивается от стола и, подойдя ближе, смотрит мне прямо в глаза. От его неодобрения никуда не деться.
Внезапно я словно вновь превращаюсь в маленькую девочку и пищащим голосом прошу:
– Только не говори маме.
Дрю начинает хохотать. Так громко и неистово, что с трудом удерживается на ногах. Я густо краснею, наверное, сейчас напоминая по цвету горящие угли.
– О, Флор, думаешь, я стал бы рассказывать о таком маме? – Брат качает головой. – Для чего, если здесь не о чем говорить?
– Не о чем говорить? – тихо повторяю я.
– Вряд ли это увлечение к чему-то приведет, – прямо говорит Дрю, не понимая, насколько глубоко меня ранит. – Как только проклятию придет конец, ты вернешься в Охотничью деревню. Может, мы даже поедем с тобой к морю, как мечтали еще в детстве, ведь перед нами будет открыт весь мир.
Неприятные ощущения внутри прекращаются, призрачные черви словно замирают в мучительной неподвижности. Однако теперь становится больно дышать, начинают неметь пальцы.
«Побережье… когда-нибудь мы поедем к морю», – обещали мы друг другу в детстве, когда еще не понимали, как устроен окружающий мир. Хотя, возможно, скоро эти мечты станут реальностью. Я раз и навсегда освобожусь и от Охотничьей деревни, и от вампиров и смогу отправиться, куда захочу. Мне бы стоило радоваться. Почему же я все глубже тону в скопившейся внутри пустоте?