ть ошибку дворецкого, как вдруг хриплый голос приказал:
– Стой, где стоишь.
В углу кабинета, рядом с сигарным столиком, возвышалось вольтеровское кресло с широким подголовником. Голос шел оттуда. Сундуков растворился в массивных подушках, торчал краешек брючины с лакированным носком ботинка. Лицо скрывал изгиб спинки.
– В том, что случилось, твоей вины нет, на тебя зла не держу. Сам виноват. Нельзя было глаз спускать… Не думал, что так быстро решатся. Моя ошибка, только моя. Понимаешь?
В иной ситуации Ванзаров не спустил бы фамильярного обращения. Сейчас не время тешить гордыню. Он должен признать, что считает себя виноватым в том, что случилось. Хотя бы потому, что проспал. Не поверил отцовской интуиции. Не нащупал вероятного убийцу. Оплошал со всех сторон. Должен, но не смог.
– Одно прошу, Родион, не говори, что Альбертик… что он… что это безвинная смерть…
– Пока не знаю.
– Понятно… Что ж, хорошо… О чем я… Какое хорошо… Вот какой у меня к тебе разговор будет, Родион… – Филипп Филиппович говорил ровно и спокойно, словно ничего не случилось. – Мне теперь только одно нужно знать: кто? За это готов на все. Найди мне того, кто это сделал, а заодно – кто придумал, если такой имеется. Настоящего виновника найди. Чистокровного. Сможешь?
– Убийца еще в доме, – ответил Ванзаров. – Необходимо срочно…
– Об этом не беспокойся. Уже распорядился. Никто не выскользнет. Гости дорогие сидят под замком в своих комнатах, а люди надежные и проверенные, есть у меня такие, их стерегут. Полицию не вызывай, сам справься, до вечера найди. Хоть весь дом переверни. Твои приказания будут исполняться немедленно. Ты теперь хозяин. Над всеми жизнями хозяин. Ничего не стесняйся. Будет надо – на заднем дворе сарай имеется, а там козлы и плетки приготовлены. Если кому язык развязать надо – не стесняйся. Хоть мужику, хоть бабе. Никого не жалей. Прикажи – все исполнят как надо. О последствиях не думай. Все на себя возьму. Только настоящего… мне найди. Кто бы он ни был. А дальше я сам…
Присутствие Ванзарова, вероятно, спасло чью-то спину от порки. Хотя и так понятно, кому бы досталось в первую очередь. Старую няньку не пощадили бы. Он не стал отвергать пытки, убеждая, что логика куда страшнее. Только сказал:
– Сделаю все, что смогу.
– Хорошо… Теперь еще одно, чтоб не забыть. За труды твои получишь десять тысяч, сразу как виновника укажешь. Не сомневайся. Слово даю.
– О деньгах не может быть речи. Это дело чести.
Скрипнули подушки, Сундуков появился из укрытия. Ворот разодран, в прорези сорочки виднелась волосатая грудь. Глаза грозного владельца замка покраснели, как у затравленного зайца. Невероятно, что безжалостный зверь способен на такие чувства. Ванзаров отвел взгляд.
– Спасибо тебе, Родион Георгиевич, ты настоящий… Да что там… Иди, все в твоих руках. Справься до вечера. Трудно мне себя успокоить, не наделать бы беды… Более не задерживаю. – И Сундуков исчез в кресле.
Первым делом Ванзаров заглянул в детскую. Кроме Тасича, склонившегося над телом, никого не нашел. Столпотворение слуг растворилось. Зато около гостевых дверей прохаживался дюжий молодец. Завидев Ванзарова, замер по стойке «смирно». Нельзя придумать лучше условий для сыскной полиции: все подозреваемые разделены и находятся под арестом. Пригодятся, когда дойдут руки.
В комнатку няньки Ванзаров вошел без стука. Федора подняла на него проплаканные глаза и промолчала. Чиновник сыска не собирался утешать, быть милым или ласковым. Напротив, затребовал подробный отчет о том, что происходило после ланча.
Нянька ничего не скрывала.
…Вытащив детей из столовой, Федора повела их в детскую и оставила там. Альберт принялся за подарки, Лидочка взялась за книжку. Видя, что они нашли себе занятие, няня побежала на кухню выпить отвар, ее мутило, заодно узнать, когда будет готов детский полдник. Когда вернулась, Альбертик мирно играл с черепахой, Лидочка читала. Девочка попросилась погулять. Нянька отвела ее на задний двор, оставила под присмотром кухарки. Потом что-то задержало, и она не сразу вернулась. Но как только заглянула в комнату, сразу поняла, что с Альбертом что-то не так. Мальчик съежился, жаловался, что ему холодно. Няня потрогала лоб: температуры не было. Ребенок лег на ковер, поджав ноги, закашлялся, его вырвало. Федора уложила Альбертика в постель и побежала на кухню за теплым питьем. Когда вернулась, одеяло было в ошметках слизи. Няня испугалась не на шутку, бросилась за госпожой Сундуковой. Мальчику становилось хуже буквально с каждой минутой, мать пыталась помочь ему, тут уже весь дом забегал. Только когда Альберт обмяк, послали за доктором.
Рассказывала Федора медленно, но ерзала на кровати, словно не могла усидеть на одном месте.
– В котором часу кормили детей?
Нянька тяжко вздохнула:
– Позавтракали около десяти, потом полдник, а потом следовало обедом кормить.
– Дети не ели примерно с двенадцати?
– И зачем вам только это, барин…
– Все это время они находились под вашим присмотром. Что делали?
– Да как обычно: гуляли, бегали друг за дружкой, в лесок меня потянули…
– Кто-нибудь угощал их конфетами, печеньем или пирожками?
– Что вы, барин, кто посмеет к хозяйским деткам приблизиться, – удивилась Федора. – За это головы не сносить. Все знают, что бывает…
– Мать с ними общалась до обеда?
– Как утром зашла, поцеловала обоих, так и не возвращалась. Все на мне…
– Последнюю пищу Лидия с Альбертом принимали вместе?
– Друг у дружки изо рта вырывали, шалили. Чай пролили на скатерть. Дети ведь… ох, господи!
– Поднимитесь, – резко потребовал Ванзаров.
Федора не поняла, чего от нее хотят, приказ был повторен. Она тяжко сползла с перины. Засунув руку между матрацами, Ванзаров выудил пузырек темного стекла с притертой крышкой. Склянка наполовину заполнена белесым порошком. Поднеся находку няньке так близко, чтобы читалась этикетка с латинским названием, Ванзаров спросил:
– Что это?
Она слепо сощурилась:
– Неужто яд крысиный?
– Как у вас оказался мышьяк?
Нянька отшатнулась, схватилась за грудь, упала на стул:
– Да что же ты, миленький… Неужели подумал… что я… Альбертика моего… Да я же его выкормила вот этой грудью, он же мне как родной… Что же ты удумал, изверг, что я ребенка отравлю? Кровиночку мою… Всю душу вложила… Да как мог такое… Пожалей старуху…
Жалости не нашлось. Ванзаров потребовал прекратить истерику.
– Вас пока не обвиняют. Повторяю: откуда в вашей кровати взялся пузырек с ядом?
Нянька так и держалась за сердце.
– Откуда мне знать! Целый день за детьми бегаю, дверь никогда не запираю, красть у меня нечего… Кто хочешь заходи… Сегодня такая суета, никто бы и не заметил… За что же со мной так? Только добро людям делала…
– Иногда делать добро опасно, – заметил чиновник сыска, но тут же спохватился, что такие мысли неуместны. – Кто-нибудь заходил в детскую?
– Разве смотрела… Если бы знала… Постой-ка… – Федора встрепенулась. – Когда возвращалась, видела, что из детской вышла…
– Просто скажите: кого заметили?
– Барышня.
– Кто именно?
– Маргаритка, сестра хозяйкина, – выдохнула няня и, пожалев, что проговорилась, зажала рот.
Слово – не воробей. Сыскная полиция его поймала. Интересовало другое.
– Родственники Сундукова дом хорошо знают? Где что лежит?
– Отчего же не знать. Каждое воскресенье наезжают. За ними никто не присматривает. Ходят где хотят…
– Где хранился флакон с мышьяком?
– В кладовой, где же еще…
Ванзаров потребовал показать место. Немедленно.
Придерживаясь за стены, Федора прошлепала в кухню, пустую от поваров, но наполненную брошенными кастрюлями и сковородками, прошла и встала около распахнутого проема кладовки. Из темной глубины пахнуло букетом съедобных запахов.
Бесполезно описывать сундуковское изобилие. Тут было все: от мешков гречневой крупы до копченых окороков, подвешенных к потолку. В английском замке это хранится в подвале, но петербургские почвы настолько пропитаны болотами, что самый надежный погреб отсыревает. Незачем и копать.
Федора указала большой стеллаж с химикатами, нужными в быту. Круглая отметина в пыли нашлась на второй полке снизу. Флакончик не беспокоили давно.
– Дверь все время нараспашку? – спросил Ванзаров.
– Чего запирать, всякую минуту что-то требуется. То одно, то другое, гоняют людей почем зря. Это сейчас приказали из людской нос не показывать…
Он предъявил солонку:
– Чья вещица?
Толком не взглянув, няня опознала часть большого обеденного сервиза на двадцать четыре персоны. Пользовались им редко, добро простаивало. Чиновнику сыска потребовалось и его осмотреть. Все так же срочно.
Нянька отвела в проходную комнату рядом с обеденным залом.
Буфет резного дерева размером с избушку поблескивал лакированными дверцами. В верхних отделениях покоились стопки тарелок с золотым кантом. В нижних – мелочь для парадных приемов и ряды хрустальных солонок на крохотных серебряных подносах. В дальнем ряду не хватало одной. Ванзаров не поленился залезть, встав на колени. Солонку вынули так, чтоб при беглом осмотре недостача не обнаружилась. Логика упрямо бубнила свое, но Ванзаров отмахнулся. Приказав няне не показываться из своей каморки, он взбежал на второй этаж.
Страж указал нужную дверь и отпер замок.
– Родион Георгиевич! Какая радость!
Голос Настасьи Мироновны был плаксив и жалок. Она походила на кучу старого тряпья, забытую в кресле. Алоизий, находившийся подле матушки, меланхолично скатывал из бумажки шарики и швырял в окно.
– Этот изверг не посмел вас остановить! Как славно! А нас, видите, заперли, держат прямо под арестом, шагу не ступить. Я, конечно, понимаю, такое горе, но приличия надо соблюдать… Говорят, в доме уже рыщет сыскная полиция!
– Не рыщет, а занимается розыском преступника, – поправил Ванзаров. – Это наша служба.