Я четко, стараясь придерживаться фактов, описала жертву, рану, испуг ротвейлера и служебной собаки.
Мой собеседник выслушал, не показав эмоций. Наконец спросил:
– Кто мог напасть? Говорите честно.
Меня удивило требование честности в такой ситуации. А как я еще могу действовать, выполняя свою работу?
– По характеру раны трудно наверняка определить, кто убийца, – ответила я.
– А ваше личное мнение?
– Понятия не имею, кто бы это мог быть, – пожала я плечами в полной растерянности.
– Вокруг жертвы есть следы?
Я снова пожала плечами и сказала, что как раз собиралась это выяснить, когда меня позвали.
– Хорошо, я найду вас позже, Авдотья…
– Криминалист Чернова, – поправила я.
Мой странный собеседник шагнул в кусты и будто растворился в них. Если бы не шорох веток, можно было бы решить, что никого здесь и не было.
Что-то странное я почувствовала во всем этом. Честно говоря, мне просто стало не по себе. Малоприятное чувство, должна заметить.
Среди оперов, травивших горло табаком, я нашла Замахина и спросила, что это был за тип и откуда взялся на нашу голову. Юра выпустил струю ядовитого дыма и, лениво разгоняя его ладонью, усмехнулся:
– Привет, звезда криминалистики. В чем вопрос?
– Ты сказал, что меня вызывает какой-то начальник. – Я указала в сторону кустов.
– Я сказал? – удивился Замахин. – Какой начальник? В кустах?! А говорили, ты не пьешь. Только трупы уважаешь. Когда успела поддать?
– Для розыгрыша место и ситуация неподходящие. Говори, кто это был?
Замахин кинул под ноги недокуренную сигарету:
– Доша…
Опять эта фамильярность… Я едва сдержалась, чтобы не ответить ему.
– Как я мог сказать тебе что-то, когда только что поздоровался с тобой? Элементарно, Авдотья, душа моя.
Разговор становился бессмысленным. Его следовало оборвать немедленно, пока меня не записали еще и в сумасшедшие.
Я отдавала себе отчет, что это «мутное» дело наши коллеги постараются закрыть как можно скорее. Взять убийцу для них проще простого. На помойке найти собаку, экземпляр покрупнее, пристрелить и привезти тело к нам на экспертизу.
Что касается жертвы нападения, то опера к ней жалости не испытывали вовсе. У них вообще мало что вызывало жалость. Как я вскоре выяснила, растерзанный мужчина был не лучше бешеного пса: некий Иван Мягков (кличка Мякиш), мелкий бандит, успевший легализовать бизнес. Несколько раз попадал за драки и стрельбу в общественном месте, но суды были подозрительно мягки к его проступкам. За ним числилось кое-что посерьезней, но доказать ничего не смогли. Выходило так, будто бродячая тварь свершила правосудие – это мне уже потом пояснили коллеги из РУВД, чтобы я не особо проявляла рвение.
Чтобы не допустить беззакония, я тщательным образом провела осмотр тела. В заключении отметила особенности раны: чистые, ровные края, словно обработанные хирургическим инструментом; отсутствие чужеродной слюны, что еще раз доказывало: человек погиб не от нападения животного. Во всяком случае, такое ранение не могло нанести ни одно животное, обитающее в городе, включая самые крупные породы собак. Это я подчеркнула особо. Конечно же, я не могла написать, что Ивана Мягкова убило какое-то фантастическое существо. Меня бы просто не поняли. Но и того, что я написала, было вполне достаточно. С такими выводами нашим сыщикам будет трудно притащить в суд шкуру убитой дворняги. Пусть меня за это ненавидят, но такие факты нельзя будет оспорить. Закончив работу, с чувством исполненного долга я собралась домой.
Он вошел слишком тихо. Как призрак. Когда он оказался в лаборатории и сколько времени находился у меня за спиной, я не знаю. Я повернулась, чтобы уходить, и увидела его. Он стоял почти вплотную и смотрел на меня сквозь свои черные очки. Я опять ощутила неприятную волну щекотки, будто искры прошли по всему телу. Мой пульс резко подскочил, но я не подала виду, что меня удивило его появление. Глупо было бы задавать вопрос: «Как вы сюда попали?» Уж если он был здесь, значит, кто-то его впустил, значит, он имел право войти.
Я спросила, что ему нужно. Не ответив на мой вопрос, он произнес:
– Странное дело, не так ли, эксперт Чернова?
Так меня еще никто не называл. Не скрою: мне было приятно, что он назвал меня экспертом.
– Что вы имеете в виду? – спросила я и почувствовала, что мой пульс подскочил еще сильнее. Такого со мной не случалось со времен тренировок по легкой атлетике.
– Рана довольно необычная. – Его реплика прозвучала скорее как утверждение, а не как вопрос.
– Откуда вы… знаете? Я не давала вам читать заключение.
– Так что же вам мешает?
Листы заключения были распечатаны, но не подписаны: я люблю просматривать их на следующий день, чтобы исключить малейшие ошибки. Только после тщательной проверки я ставлю на них свою подпись.
– Хотите почитать? – Я протянула моему странному посетителю пачку листов.
Но он и пальцем не шевельнул.
– Прочтите вы.
– Послушайте! – Меня возмутило его нахальство. По-хорошему, я вообще не должна была показывать ему свое заключение. – Это не входит в мои обязанности, – резко ответила я. – Читайте уж сами.
– Боюсь, не смогу разобрать напечатанный текст.
Юмор не является моей сильной стороной. Скажу больше: ученый не должен шутить. Иначе он рискует потерять ощущение важности дела, которым занимается. И тут меня что-то подтолкнуло, что-то дернуло за язык.
– Попробуйте снять черные очки.
Едва я это сказала, как тут же пожалела. Недопустимая дерзость с моей стороны. Разве можно так разговаривать с незнакомым человеком, явно старше меня не только по возрасту, но и по званию.
Однако мой гость не обиделся. Он снял очки.
Мало какая аномалия в человеческом теле может меня испугать. И то, что я увидела, не испугало, нет. Просто это оказалось для меня неожиданностью: на том месте, где должны были быть глаза, я увидела грубые шрамы, какие образуются от сильного термального воздействия. После такой травмы остаются пустые глазницы… Очевидно, глаза он потерял очень давно, потому что раны давно зажили. Он был слеп… Настолько, насколько это возможно. Однако как-то же он жил в полной, беспросветной и безнадежной тьме?!
Мне стало ужасно стыдно, захотелось попросить прощения, точно я была провинившейся школьницей.
– Считайте, извинения приняты, – сказал он, надевая очки. – Понимаю ваш строго научный интерес: как слепой так двигается?
Я не верю, что можно читать чужие мысли. Я ученый. И, как ученый, считаю, что это невозможно. Наверняка он угадал то, что я постеснялась спросить. Скорее всего, оценил логику моего поведения, не более. Тогда, получается, психология не лженаука?
– Поможете в этом деле, раскрою вам секрет.
Его реплика прозвучала так, словно он опять угадал ход моих мыслей.
– Что значит «поможете в деле»? – спросила я, стараясь не уступать сомнениям.
– Опера РУВД не справятся. А у вас получится.
– Какое предположение привело к такому выводу?
– Вы самый подходящий кандидат. Единственный.
– Не понимаю.
– Все просто: вы не верите ни во что, кроме науки, – последовал ответ. – В нынешней ситуации это большое преимущество.
– Неужели?
– Вы не верите и не боитесь. Вам не знакомы ни суеверия, ни страхи, ни фантазии. В детстве вы не боялись ни темноты, ни привидений, ни того, кто живет под кроватью, ни волосатого гнома, шуршащего в шкафу. Вы большая редкость в наше время: чистый рациональный мозг, самодовольный и защищенный от сомнений.
– Это вы комплимент мне сделали?
– Как вам будет угодно.
Мне понадобилась лишняя секунда, чтобы подобрать слова:
– Я занимаюсь наукой, а не домыслами. Красивые рассуждения – не повод бросаться головой в омут какой-то авантюры.
– Но вам же хочется сделать великое открытие?
Удар был слишком точен, чтобы ему противостоять. Я сжала губы.
О том, что я мечтала сделать открытие, не знал никто. Как он догадался о моей сокровенной тайне? Да, я хотела совершить великое открытие, которое бы стало ключом к потаенным знаниям о человеческом организме.
– У вас аналитический ум, сильный характер и бесстрашие, – продолжил он, не дождавшись от меня ответа. – Такие качества редко встречаются у девушек. Их надо использовать.
– Согласна. Что надо делать? – спросила я, даже не подумав, словно меня кто-то подтолкнул.
– Быть там, где и когда будет нужно.
– Без разрешения моего руководителя не имею права.
– Об этом не беспокойтесь.
По-хорошему, мне нужно было бы отказаться, но я чувствовала внутри сопротивление: мне хотелось отвечать согласием на все, что предлагал этот человек. Он явно обладал даром убеждения или гипноза, да как угодно назовите его способность подчинять людей своей воле.
– Помогать надо факультативно? – спросила я.
– Хорошее определение.
– Я не знаю, как к вам обращаться.
– Меня называют Фауст, – ответил он.
Я невольно скривилась. Фауст! Надо же такое придумать. Нашел за каким именем спрятаться. Однако нас это сближало. Ведь средневековый доктор тоже отдавал все силы науке и познанию мира.
– Что вам известно о жертве? – спросил он.
Я изложила все, что узнала от оперов о малоприятном типе по кличке Мякиш. Фауст слушал внимательно. Рассказывать ему было трудно – лицо его оставалось неподвижным, как у статуи. Наконец, исчерпав все факты, я замолчала. Фауст кивнул:
– Кое-что добавлю: Мякиш переругался со всеми соседями. Он выгуливал пса на детской площадке без намордника и хамил каждому, кто попадался на пути. В общем, крутой пацан. Вы забыли нечто важное, эксперт Чернова.
– Никто не видел, как это произошло, – сказала я. – Свидетелей нет.
– Свидетелей нет, – повторил Фауст. – И это странно. Казалось бы, поблизости много людей: пара старушек у подъезда, молодая мать гуляла с коляской, компания молодых лоботрясов сидела на скамейках. А никто ничего не слышал. Мякиш упал как подкошенный.