Лондон, конечно же, не был единственным местом в Британии, где встречались друг с другом дуэлянты, хотя он видел, вероятно, больше дуэлей, чем какой-то другой уголок страны. Шотландцы дрались на полях или на болотах под Эдинбургом. Согласно сэру Вальтеру Скотту, писавшему о 30-х гг. восемнадцатого века, Холируд-Парк радовал глаз и сердце дуэлянта, служил отличным местом для боя, будучи «глубокой, дикой и богатой травой долиной, усыпанной огромными валунами и обломками камней»{459}. В 1790 г. сэр Джордж Рэмзи получил смертельную рану от капитана Макрэя из-за ссоры по поводу лакея на Масселбург-Линкс. Англичане тоже сражались у моря: на берегу в Брайтоне, в Госпорте, в Саутси, в Диле и в Плимуте. Вообще же они дрались там, где казалось всего удобнее: в Остерли-Парке, в Каусе и в замке Карисбрук на острове Уайт, на Бэгшот-Хид, в Ливерпуле, в Брайдлингтоне, в Эппинг-Форест, в дюнах выше Бата — там, где представлялась возможность укрыться от любопытных глаз и строгих очей находившихся при исполнении обязанностей полицейских. Валлийцы тоже бились в поединках чести. Провинциальную тишину Тенби нарушила дуэль, ставшая в 1839 г. следствием долговременной тяжбы по вопросу собственности. В 1799 г. Сэм Фортьюн сложил голову в Хаверфордуэсте на дуэли из-за ссоры, разыгравшейся вокруг какой-то несущественной мелочи. Некий Джон Бенион, похоже, убил человека при подозрительных обстоятельствах на дуэли около Ньюкасл-Эмлин в 1814 г.
Однако Хайд-Парк, со своей стороны, оставался, по меньшей мере, до конца восемнадцатого века местом проведения многих дуэлей. Он располагался близко к фешенебельным особнякам Мейфэра (дорогой район лондонского Уэст-Энда. — Пер.), предоставляя вместе с тем дуэлянтам изрядную уединенность для спокойного разрешения их разногласий. В 1763 г. Уилкес и Мартин пешком добрались до места рандеву в Хайд-Парке. Около 1760 г., как узнаем мы из литературы, «парк пользовался печальной репутацией места, в коем орудовали разбойники и где в стороне от глаз людских и без опасности постороннего вмешательства проходили дуэли»{460}. Капитан Гронау, засевший за воспоминания в 60-е гг. девятнадцатого века, оставил описание Хайд-Парка таким, каким выглядел он в дни юности автора.
В 1815 г. он казался куда более деревенским, чем в сегодняшнее время. Под деревьями паслись коровы и олени, дорожки попадались нечасто, и ничто в иных местах его не говорило о том, что там ступала пресловутая нога человека, которая, где только можно, уничтожает любые намеки на красоту и шарм природы. Если вы осматривались, стоя на какой-то возвышенности, монотонные ряды домов не напоминали вам о близости большого города, и Хайд-Парк с его атмосферой более походил на тот, каковым создал его Бог, а не на затянутое дымкой, серое и пропитанное угольной пылью место в извечных полусумерках сегодняшнего Лондона{461}.
Немецкая путешественница, посетившая Лондон в начале девятнадцатого столетия, подтверждала воспоминания Гронау о сельской идиллии парка и поражалась показной роскошью зрелища, открывавшегося там ее глазам по воскресеньям после обеда, когда «весь светский мир ездит, скачет верхом или просто прогуливается там». Она уверяла читателя, будто в парке в такое время собирались приблизительно до 100 000 человек{462}.
Несмотря на всю первобытность Хайд-Парка на заре девятнадцатого века, кажется очевидным, что на изломе столетий он стал выходить из моды как место встреч дуэлянтов. Капитаны Кларк и Иннес дрались в Хайд-Парке в марте 1749 г., хотя, вероятно, выбери они уголок подальше, Кларку бы удалось избежать суровой руки правосудия. Как мы уже отмечали, Уилкес и Мартин схлестнулись в Хайд-Парке в 1763 г., а Бэйт Дадли и де Моранд — в 1778 г.; правда, в обоих случаях им мешали прохожие, и дуэлянтам приходилось менять дислокацию. К 1800 г. желающие подраться предпочитали другие места — выяснять отношения в Хайд-Парке становилось все более рискованным.
Питт стрелялся с Тирни на Патни-Хид в 1798 г., как и Кэннинг с Каслри в 1809 г. Монтгомери и Макнамара столкнулись в Чок-Фарм в 1803 г., хотя сама ссора произошла в Хайд-Парке. Лорд Пэйджет и полковник Кадоган обменялись выстрелами на Уимблдон-Коммон в 1809 г., тогда как в тот же год лорд Фолкленд пал от руки мистера Пауэлла в Чок-Фарм. Словно бы желая лишний раз подтвердить, что Хайд-Парк перестал быть обиталищем дуэлянтов, некий Томас Смит написал в 1836 г. памфлет, озаглавленный «Исторические воспоминания Хайд-Парка», в которых содержались сведения о известных дуэлях, происходивших в парке. Как следует из записок Смита, поединки в Хайд-Парке к 1836 г. сделались прошлым и теперь принадлежали истории. В георгианский период неспособность уголовного права проводить сильную линию в отношении дуэлей приводила к значительным противоречиям. Что до положения дуэлянта в смысле закона, сомнения теоретически отсутствовали. Сэр Флетчер Нортон, генеральный атторней, открывая в 1765 г. судебное дело «корона против лорда Байрона», напоминал Палате лордов:
Совершенно ясно, что… если случается ссора, но затем стороны имеют время охладить пыл, однако потом все же дерутся и один погибает, уцелевший виновен в убийстве. Или же если характер, который носило деяние, выдает порочность намерений и гнусность замысла, тогда это будет убийством{463}.
Все действительно совершенно ясно. Правда, не всем. Более того, как предписывал дуэльный этикет, поединок не должен был начинаться сразу же после ссоры, а потому дуэлянты, следовавшие кодексам, неизбежно подпадали под статью уголовного права. Рациональная установка в диктате этикета, безусловно, имела целью остановить дуэль, не дать, возможно, пьяным и излишне возбужденным дуэлянтам столкнуться друг с другом под влиянием момента — промежуток, предусмотренный в процедуре, позволял назначить секундантов и предоставлял время разрешить противоречие без боя. Но закон гласил, что если дуэлянт получил отсрочку для охлаждения страстей, уцелевший после поединка становился убийцей.
Так или иначе, присяжные неохотно обвиняли дравшихся на дуэлях господ в убийствах, при условии, если теми соблюдались все формальности. Именно так и происходило, даже когда дуэлянты имели много времени — несколько дней в отдельных случаях — для охлаждения страстей, что, с точки зрения закона, однозначно позволяло трактовать смерть в следовавшем затем поединке как убийство. И в самом-то деле, все только осложнялось тем парадоксальным явлением, что дуэлями, обычно вызывавшими нехорошее подозрение жюри, оказывались те бои, в которые стороны вступали в порыве гнева. Как раз вследствие поединка при таких условиях в 1808 г. майора Кэмпбелла обвинили в убийстве капитана Бойда. Хотя именно на такие дуэли — в теории, по меньшей мере — закон закрывал — или должен был закрывать — глаза. Таким образом, приходится признать, что право скорее поощряло пьяные потасовки, в которых, хотя и к сожалению, кто-то погибал, но осуждало дуэлянтов, соблюдавших предписанный этикет.
В январе 1830 г. Ричард Ламбрект убил Оливера Клэйтона на дуэли в Баттерси-Филдс. Поединок разгорелся в темноте, никто из участников не видел цели, но Клэйтон, тем не менее, погиб. Ламбрект и двое секундантов — Фредерик Кокс и Генри Бигли — впоследствии предстали перед выездной сессией суда присяжных в Кингстоне по обвинению в убийстве Клэйтона. Не вызывал сомнения тот факт, что роковой выстрел сделал Ламбрект, и судья, подводя итоги слушания, сказал жюри, что у него нет оснований снижать статью с намеренного убийства до нечаянного. Несмотря ни на что, присяжные вынесли приговор «не виновны»{464}.
Нежелание жюри осуждать обвиняемых дуэлянтов иллюстрируют два шотландских дела 20-х гг. девятнадцатого века: процесс над Джеймсом Стюартом, убившим в 1822 г. в поединке сэра Александра Босуэлла, и суд над Дэйвидом Лэндейлом за убийство в 1826 г. на дуэли Джорджа Моргана. В обоих случаях присяжные без всякого сомнения оправдали фигурантов. В случае со Стюартом жюри даже не понадобилось уединяться для обдумывания приговора. Точно так же и в деле Лэндейла присяжные вынесли вердикт «немедленно и единодушно», не покидая зала. В последнем случае задачу заседателей облегчил судья, лорд Джиллис, который в своем напутственном слове фактически дал жюри указание оправдать Лэндейла. Все это, несмотря на тот факт, что защита даже не пыталась утверждать, что Лэндейл не убивал Моргана{465}. Три приведенных выше примера показывают, как трудно бывало прокурорской стороне добиться справедливых приговоров по дуэльным делам.
Всю степень сложности задачи тех, кто стремился к непременному искоренению дуэлей, показывают некоторые статистические данные, согласно которым в правление Георга III отмечалось 172 заявленные дуэли. Из 344 главных участников 69 погибли, а 96 были ранены, таким образом остается 179 человек, не получивших, что называется, ни царапинки{466}. Цифры представлены историками, изучавшими дуэли, и, хотя нет никаких способов проверить точность выкладок, они, тем не менее, красноречиво говорят о недейственности уголовного права в отношении дуэлянтов. Если посмотреть на дело иначе, можно сказать, что данные показывают то, до какой степени власти фактически поощряли поединки чести в Британии при Георге III. Из 172 дуэлей за 60 лет лишь 18 закончились судами, при этом из этого количества семерых обвиняемых признали в неумышленных и только троих в умышленных убийствах; двоих из троих казнили{467}