Согласно действующим правилам, перед проведением допроса свидетели приводились к присяге «каждый по своей вере».
Обвиняемые и подсудимые к присяге не приводились. Именно поэтому к письменной присяге приводились лишь свидетели: Верзилина М. И., И. Соколов, И. Козлов, И. Смирнов, И. Вертюков.
Мартынов, Глебов, Васильчиков к присяге не приводились, а значит, могли утаить некоторые обстоятельства по расследуемому делу.
Законодательством гарантировалась определенная защита прав обвиняемых и подсудимых. В целях своей защиты они могли давать любые показания, в том числе и неправдивые, без приведения к присяге, а задача следствия и суда состояла в их проверке и оценке.
Присяга являлась сильнейшим гарантом того, что свидетель будет давать правдивые показания. Как указывает Устимович в книге «Записки военного судопроизводства для юнкерских училищ», «обряд присяги, в коем признание имени Божия сильно действует на умы большинства людей, а особенно простых и набожных, как религиозная гарантия, вместе с гражданскою, состоящею в наказаниях за лжеприсягу, склоняет к показанию истины; потому-то закон присяжным показаниям придает безусловную веру, а бесприсяжным ставить не во что. Присяжное показание верный, а иногда и единственный путь установить достоверность преступления и открыть преступника, а потому следователь обязан всех, которые способны свидетельствовать под присягой, провести к ней»[28].
Текст присяги в рассматриваемое время для православных верующих был установлен следующий: «Я нижепоименованный, обещаю и клянусь Всемогущим Богом и пред Святым его Евангелием Честным и Животворящим Крестом в том, что по делу, по которому я ныне во свидетельство призван и спрашиваем буду, имея показать самую сущую правду, не наровя ни на какую, ни для дружбы, вражды и корысти ниже страха ради сильных лиц, а так как перед Богом и судом Его Страшным в том ответ дать могу. В чем, да поможет мне Господь Бог душевно и телесно в сем и будущем веке. В заключение же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь».[29]
М. Ю. Лермонтов. Воспоминание о Кавказе. 1838
После такой присяги сомнительно, что допрошенные в качестве свидетелей Столыпин и Трубецкой могли дать показания, не соответствующие действительности, то есть отрицать свое участие в дуэли.
Таким образом, поскольку никто не был заинтересован в установлении факта участия Столыпина и Трубецкого в дуэли: ни командование, а соответственно и следствие, ни обвиняемые Мартынов, Глебов и Васильчиков, ни сами Столыпин и Трубецкой, – в ходе следствия они допрошены не были.
В исследованиях, посвященных дуэли Лермонтова с Мартыновым, в вину участникам дуэли вменяется то обстоятельство, что Мартынов, Глебов и Васильчиков ввели следствие в заблуждение, указав на то, что расстояние между барьерами составляло 15 шагов, в то время как в действительности это были 10 шагов.
Также ими было скрыто от следствия условие трех выстрелов, по которому Мартынов имел возможность с трех попыток с близкого расстояния поразить Лермонтова.
Глебов писал Мартынову: «Теперь покамест не упоминай об условии трех выстрелов; если же позже будет о том запрос, тогда делать нечего: надо будет сказать правду».
Однако эти обстоятельства не являлись определяющими в оценке действий Мартынова и секундантов и не могли оказать решающего значения на степень наказания виновных.
Некоторыми исследователями дуэли Лермонтова с Мартыновым также утверждается, что Лермонтов к моменту выстрела Мартынова уже разрядил свой пистолет в воздух и Мартынов стрелял в безоружного человека, чем фактически совершил обыкновенное убийство.
В обоснование данных выводов приводятся следующие доказательства.
На вопрос Следственной комиссии: «Не заметили ли вы у лермонтовского пистолета осечки или он выжидал вами произведенного выстрела?..» – Мартынов ответил: «…хотя и было положено между нами считать осечку за выстрел, но у его пистолета осечки не было…».
Однако ответ Мартынова о том, что у Лермонтова не было осечки, еще не свидетельствует о том, что выстрел Лермонтовым был действительно произведен.
Исследователь Э. Герштейн полагает, что показания Васильчикова не являются достоверными.
Она пишет: «Это обстоятельство должно было привлечь внимание Следственной комиссии. Но, как ни странно, заявление Васильчикова не подверглось проверке. Вопросы о том, когда и при каких обстоятельствах Васильчиков разрядил пистолет убитого, Мартынову и Глебову не задавались»[30].
Вместе с тем каких-либо оснований не верить Васильчикову – нет, а просчеты следствия не могут быть положены в основу выводов об обстоятельствах дуэли.
В соответствии с требованиями безопасности после использования оружие должно быть разряжено. Это общепринятое правило. Кроме того, в опровержение указанных утверждений о выстреле Лермонтова в воздух можно привести также следующие доводы.
Согласно дуэльным правилам, стрелять в воздух имел право только противник, стреляющий вторым. Противник, стреляющий вторым, имеет полное право ответить на первый выстрел противника, обращенный в воздух, действительным выстрелом, причем в таком случае дуэль считается состоявшейся по дуэльным законам.
Правило это связано с тем, что выстрел в воздух первого из противников морально обязывает другого к подобному поступку.
На дуэли с Эрнестом де Барантом Лермонтов дождался выстрела противника и только после этого разрядил свой пистолет в сторону. Даже в этом случае выстрел Лермонтова в воздух едва не послужил поводом для повторной дуэли с де Барантом.
Вероятнее всего, на дуэли с Мартыновым Лермонтов планировал, как и на дуэли с де Барантом, выстрелить в воздух.
Какие-либо достоверные доказательства, подтверждающие, что Лермонтов выстрелил в воздух до выстрела Мартынова, отсутствуют.
Кроме того, как уже упоминалось, со слов Лермонтова всем было ясно, что он стрелять в Мартынова не будет.
Таким образом, стрелял Лермонтов в воздух или не стрелял, для оценки последующих действий Мартынова принципиального значения не имеет.
Согласно официальному заключению, сделанному в ходе следствия, Глебов был секундантом Мартынова, а Васильчиков – Лермонтова.
Этот вывод был основан на следственных показаниях Мартынова и Глебова, и он был положен в основу официальных выводов, сделанных следствием и судом.
Однако впоследствии Васильчиков в воспоминаниях пояснил, что ни Лермонтов, ни Мартынов не имели конкретных секундантов.
По словам Васильчикова, он заряжал пистолет для Лермонтова, а для Мартынова – Глебов. Только этим и были обусловлены показания, данные на следствии.
Можно согласиться с этими словами Васильчикова. В то время он уже писал о том, что на самом деле на поединке присутствовали также Столыпин и Трубецкой, и искажать факты о том, кто чей был секундант, смысла не было.
Если все же рассуждать о том, кто у кого из дуэлянтов был секундантом, то можно предположить, что секундантом Лермонтова, скорее всего, был А. А. Столыпин.
А. В. Востриков в «Книге о русской дуэли» так пишет о выборе секунданта:
«На роль секунданта, как правило, приглашался человек, авторитетный в данном обществе чести и хорошо знающий дуэльный ритуал. Он своим честным именем гарантировал исполнение требований ритуала и тем самым достижение цели поединка…
Для успешного выполнения «адвокатской» функции предпочтение при выборе секунданта отдавалось человеку близкому. Так, естественным считалось приглашение в качестве секунданта брата, реже – отца или другого родственника…
Еще более распространенным было приглашение в секунданты друга (чаще всего при этом и сослуживца). С одной стороны, друг лучше знает дуэлянта и сумеет защитить его интересы. С другой стороны, в узком кругу друзей и сослуживцев формируется близкое отношение к чести и представление о дуэльном ритуале. Кроме того, принадлежность секунданта и принципала к одному обществу чести (например, полку, роду войск, гвардии и т. п.) отчасти гарантировала, что на дуэли будет защищена не только личная честь, но и честь этого общества»[31].
Васильчиков, скорее всего, не мог быть секундантом Лермонтова из-за тех колких стихов, которые он писал в адрес Васильчикова.
В. И. Чиляев, в доме которого жили Лермонтов и Столыпин, писал, что с определенного момента нахождения в Пятигорске Васильчиков стал относиться к Лермонтову негативно.
М. Ю. Лермонтов. Нападение. 1838
Секундантами Лермонтова могли быть как Трубецкой, так и Глебов. Однако Глебова за такие его личные качества, как честность, мягкость и добродушие, Лермонтов искренне любил, поэтому его кандидатура является наиболее вероятной.
Перед дуэлью 15 июля именно Глебов приехал в Железноводск к Лермонтову, вместе с ним обедал, после чего они вдвоем отправились на дуэль. Как было тогда принято, обычно дуэлянты прибывали к месту поединка в сопровождении своих секундантов.
Доказательством того, что показания Мартынова и секундантов, данные на следствии о том, кто действительно являлся секундантами Лермонтова и Мартынова, не правдивы, является следующее обстоятельство.
Ответы Мартынова существуют в двух редакциях: до получения записки от Глебова и после нее.
В этой записке Глебов просил изменить показания, содержащиеся в ответе Мартынова, в части того, что Глебов приехал на место дуэли на беговых дрожках вместе с Васильчиковым.
Глебов понимал, что по дуэльным правилам совместная езда противостоящих секундантов на место дуэли недопустима, – иначе могут обвинить в сговоре, и в связи с этим Глебов предлагает Мартынову в ответе на 4-й вопрос следствия указать, что Васильчиков приехал не вместе с ним на дрожках, а отдельно верхом.
О нестыковках в показаниях обвиняемых о распределении обязанностей секундантов свидетельствует также то, что на место Лермонтов приехал в сопровождении Глебова, то есть, по официальной версии, с секундантом своего противника.