йчас отправился к «бабушке». Перед ней стоял портрет любимого внука. Граф, обращаясь к нему, сказал, не предупреждая ее ни о чем: «Ну, поздравляю тебя с царскою милостию». Старушка сейчас догадалась, в чем дело, и от радости заплакала. Лермонтова перевели тогда в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк…».
Отрицательное и негативное отношение некоторых историков к лицам, которые утверждали или участвовали в утверждении приговора (в частности, к командующему войсками Кавказской линии и Черномории генерал-лейтенанту П. Х. Граббе, подписавшему «Мнение» от 7 ноября 1841 года № 21990 по приговору, военному министру А. С. Чернышеву, докладывавшему о движении дела императору, главному начальнику Третьего отделения А. Х. Бенкендорфу, опосредованно принимавшему участие в расследовании уголовного дела и вынесении приговора), – обусловлено мягкостью этого приговора.
В. Ф. Тимм. Конный портрет императора Николая I. 1840
В. Э. Вацуро в статье «Новые материалы о дуэли и смерти Лермонтова» указал: «И Граббе, и Траскин отлично понимали, что наказание Мартынова в конечном счете все равно зависит не от них, что дело пойдет на высочайшую конфирмацию, судьба участников дуэли будет решена в Петербурге. Дуэльный же кодекс чести внеиндивидуален; какова бы ни была тяжесть утраты, между уголовным убийством и убийством на поединке в сословном сознании лежала непроходимая грань. То же сословное сознание настоятельно требовало всеми возможными средствами избавлять секундантов от уголовных преследований, которым они подвергались добровольно во имя того же кодекса чести. Это знал любой дворянин, признававший право поединка, – от разжалованного в солдаты Дорохова до генерала Граббе и флигель-адъютанта Траскина. Но все они знали и другое: что совершилась трагедия и что виновник ее судится теперь не правовым, а моральным судом, не ведающим ни оправдания, ни конфирмации».
При оценке личности этих военно-политических деятелей нужно иметь в виду распространенное мнение, что в ходе войны на Кавказе П. Х. Граббе проявлял излишнюю жестокость, генерал А. С. Чернышев был возведен в графское достоинство и получил пост военного министра от Николая I только «за особое рвение при допросе декабристов», а А. Х. Бенкендорф являлся исключительно «душителем свободы».
Вместе с тем биографии этих людей свидетельствуют о других событиях, связанных с их жизнью, которые характеризуют их как людей отважных и принесших значительную пользу России.
Малоизвестный факт, что А. С. Чернышев и П. Х. Граббе стояли у истоков рождения российской военной разведки, созданной перед вторжением армии Наполеона в Россию военным министром Барклаем де Толли, который лично подбирал первых офицеров разведки.
На самое сложное направление – должность военного агента при российском посольстве в Париже – был отправлен кавалергард Александр Чернышев. Одновременно с Чернышевым в заграничную командировку в качестве военного агента в Мюнхен был направлен поручик Владимирского полка Павел Граббе. В Париже Чернышев провел неоценимую работу, раздобыл множество секретных документов, связанных с предстоящим вторжением Великой армии и составом вооруженных сил Наполеона.
До начала открытых сражений с французами Граббе был командирован Барклаем де Толли в качестве парламентера во французскую армию с тайным поручением разузнать о месте главной французской армии и численности ее. Это рискованное поручение было блестяще исполнено, причем он лично доложил императору о результате своих наблюдений.
П. Х. Граббе, А. С. Чернышев и А. Х. Бенкендорф принимали активное участие в войне 1812 года, а также в Заграничном походе русской армии 1813–1814 годов.
Состоя адъютантом у генерала Ермолова, а потом у генерала Милорадовича, Граббе участвовал во всех значительных сражениях Отечественной войны, в том числе в сражении при Смоленске, под Витебском, при Бородине, Тарутине, Малоярославце, под Вязьмой и Красным. По отступлении Наполеона Граббе был командирован в партизанский отряд Вальмодена, с которым участвовал в набегах, произведенных на разбросанные части французской армии.
Генерал А. С. Чернышев также участвовал в боевых действиях в 1812 году. С легким конным отрядом он был направлен в герцогство Варшавское для действий в тылу австрийского корпуса Шварценберга. С этого времени начиналась партизанская деятельность Чернышева, причем ему приходилось командовать не только мелкими, но и весьма значительными отрядами; особенно известно взятие им города Касселя в 1813 году, обороняемого французами под командованием генерала Алликса.
Во время Отечественной войны 1812 года Бенкендорф сначала был флигель-адъютантом при императоре Александре I и осуществлял связь главного командования с армией Багратиона, затем командовал авангардом отряда барона Винцингероде. Во время преследования неприятеля он находился в отряде генерал-лейтенанта Кутузова, был в разных делах и взял в плен трех генералов и более 6 000 нижних чинов. Значительное участие непосредственно в боевых действиях Бенкендорф проявил в 1813–1814 годах. В частности, в кампанию 1813 года Бенкендорф начальствовал летучим отрядом, нанес поражение французам при Темпельберге, принудил неприятеля сдать на капитуляцию город Фюрстенвальд и вместе с отрядом Чернышева и Тетенборка вошел в Берлин. Переправившись через Эльбу, Бенкендорф взял город Ворбен и, состоя под начальством генерала Дорнберга, способствовал поражению дивизии Морана в Люнебурге.
Не менее интересна была жизнь этих людей и вне службы.
Так, например, П. Х. Граббе в конце 20-х годов познакомился с декабристами и даже участвовал в Союзе спасения до 1821 года. Хотя с этого времени в подобных организациях он больше не состоял, в 1825 году по делу декабристов Граббе, как бывший участник Союза спасения, был арестован, но его вскоре отпустили в связи с невиновностью.
Будущий военный министр Чернышев в молодости принимал участие в дуэлях, одна из которых получила широкую известность.
А. Х. Бенкендорф в 1824 году, когда было в Санкт-Петербурге самое знаменитое наводнение, лично вместе с военным губернатором Санкт-Петербурга генералом М. А. Милорадовичем спасал людей из воды.
Необходимо заметить, что ни Чернышев, ни Бенкендорф никоим образом не могут быть отнесены к числу лиц, расположенных к Лермонтову. Они принадлежали к избранному кругу приближенных Николая I и были прекрасно осведомлены о том, как относился к Лермонтову император.
Однако было бы неправильным утверждать о наличии со стороны Чернышева и Бенкендорфа какого-либо специального преследования Лермонтова.
Особое отношение к Лермонтову следует отметить со стороны Николая I.
В своих воспоминаниях П. П. Вяземский, со слов флигель-адъютанта полковника Лужина, отметил, что Николай I, отзываясь о смерти Лермонтова, сказал: «Собаке – собачья смерть».
Вместе с тем, по мнению исследователя Д. А. Алексеева, была возможна неправильная трактовка французской фразы «Tell vie, tell fin (mort)», дословный перевод которой: «Какова жизнь, такова и кончина».
Кроме того, каких-либо подтверждений этим словам императора не существует.
Напротив, после кончины поэта в прессе за подписью Николая I появилось следующее: «Получено с Кавказа горестное известие: Лермонтов убит на дуэли. Жалею его. Это – поэт, подававший великие надежды».
Император Николай I недолюбливал Лермонтова, и эта антипатия была взаимной. После знаменитого стихотворения «Смерть поэта», посвященного гибели Пушкина, было бы удивительно, если бы Николай I испытывал к Лермонтову теплые чувства.
Что касается интриг в отношении Лермонтова, очень маловероятно, чтобы император – по канонам того времени первый дворянин России – мог допустить возможность сведения личных счетов подобным способом с поэтом-поручиком лишь за его стихи.
Исследователь обстоятельств смерти Лермонтова журналист В. Хачиков так пишет об участии Николая I в смерти поэта:
«Таким образом, внимательно и непредвзято рассмотрев все обстоятельства весны и начала лета 1841, увидим, что так называемые «ненависть» и «гнев» императора есть не более чем недовольство нарушениями различных правил поведения, которые он установил для своих подданных. Отсюда и более или менее резкая реакция в каждом из этих случаев. В подтверждение этой мысли сошлемся на мнение А. Марченко: «Читателю, недостаточно представляющему себе психологическую и бытовую атмосферу тех лет, подобная реакция может показаться болезненно-маниакальной. Но это, увы, не так: ничего исключительного в поведении Николая I нет и на этот раз. Нет даже пресловутого самодурства. Есть лишь маниакальная приверженность уставу и порядку – черта, кстати, характерная для всех сыновей Павла I. Пренебрежение порядком – вот что, по мнению императора, главное в поведении Лермонтова, вызвавшее и его гибель»[58].
Черновой автограф стихотворения М. Ю. Лермонтова «Смерть поэта». 1837
Военная судьба Лермонтова
Не случайно, что практически все великие русские поэты в период существования дуэли в России принимали участие в дуэльных поединках. Но самыми активными участниками дуэлей были представители офицерского сословия.
Лермонтов в своей жизни был и поэтом, и офицером, а следовательно, его участие в дуэльных поединках было для того времени вполне закономерным.
В какой-то мере военная судьба Лермонтова была предопределена уже с рожденья.
Основателем рода Лермонтовых был шотландец Георг Лермонт, который служил у поляков, а в 1613 году перешел на службу к российскому государю. Гувернером у Лермонтова был отставной наполеоновский гвардеец Жан Капе, который в последующем был заменен французом Жандро, полковником (по другим сведениям, капитаном) наполеоновской армии, взятым в плен в 1812 году и оставшимся в России. Михаил Лермонтов особенно любил его за рассказы о Наполеоне, о сражениях, в которых он участвовал, в том числе и о Бородинском сражении. В последующем в творчестве Лермонтова появятся стихотворения, посвященные двум темам, первая из которых – Наполеон и его судьба: «Наполеон» (1829), «Наполеон» (1830), «Эпитафия Наполеона», «Св. Елена», «Воздушный корабль», «Последнее новоселье»; вторая – победа русского народа в Отечественной войне 1812 года: «Поле Бородина», «Два великана», «Бородино».