– Женщину? Будет тебе! Да и потом, наша главная задача – опровергнуть эту ужасную ложь, – добавил Годфруа. – Не забывай, что человек, которого называют соблазнителем мадемуазель Филиппины, готов публично выступить против этих гнусных слухов.
– А ведь ты прав, черт подери! К дьяволу старуху, пусть веселится на своем шабаше сколько душе угодно, нам она не нужна.
– Что будем делать?
– Пойдем к мадам Федье, которой мы должны нанести визит и извиниться за несколько странное поведение в ее салоне вчера вечером. Кроме того, мне нужно ее кое о чем расспросить.
Несколько минут спустя юные американцы уже сидели в салоне мадам Федье.
– Сударыня, вы должны нас простить, – сказал Мэн-Арди. – С самого раннего детства мы, сами того не сознавая, привыкли питать к графине де Блоссак уважение, считая ее святой. Услышав в тот вечер ее возмущенный голос, я не сдержался и устроил скандал.
– Я не держу на вас зла, смутьян вы этакий.
– Позвольте выразить вам за это нашу бесконечную благодарность.
– Что до меня, дети мои, то я очень сожалею о том, что в тот вечер произошло в моем доме. Эта мадам Газен не умеет держать язык за зубами, вот и натворила бед.
– У нее есть сыновья?
– Да, Ролан, но не ищите с ними ссоры.
– Однако…
– Я вам запрещаю. Я уверена, что малышка Филиппина сущий ангел. Чтобы доказать это, я хочу устроить в понедельник званый вечер и пригласить на нее мадам де Женуйяк с детьми.
– А мадам Газен?
– Мадам Газен, друг мой, останется дома.
– Мадам, покорно прошу вас разрешить мне привести на этот вечер одного большого любителя танцев.
– С удовольствием, любезный мой друг. Кто он такой?
– Перед тем как ответить на ваш вопрос, я хотел бы попросить вас все же позвать мадам Газен.
– Что за странные фантазии?
– Мадам, сделайте это ради меня.
– Раз уж вы к этому так стремитесь, я пойду вам навстречу, хотя боюсь, что с вашей стороны ее ждет какой-то подвох.
– Нет, я всего лишь хочу повергнуть ее в смущение.
– Давайте вернемся к нашему танцору.
– Что до этого, мадам, покорнейше прошу вашего соизволения не называть его имени и призываю вас положиться на меня.
– Нет, дитя мое, то, что вы от меня требуете, в Америке, может, и возможно, но здесь просто недопустимо.
– Но ведь вы, моя дорогая мадам, с ним не знакомы.
– Неважно. Скажите, как его зовут?
– Жак Лефор.
– Он ваш друг?
– Совершенно верно, мадам.
– Приводите его, дитя мое, я вам разрешаю.
Ролан не осмелился назвать мадам Федье настоящее имя человека, которого хотел буквально на несколько минут привести к ней домой. Покидая дом, он обратился к Мэн-Арди и сказал: – А теперь положимся на милость Господа! Пойдешь к Маталену и предупредишь его, чтобы в понедельник, в половине десятого вечера, он был в нашем полном распоряжении.
– Уже бегу!
– Отлично! Я же отправлюсь к мадам де Блоссак, расскажу о том, что мы сделали, и поделюсь нашими открытиями. А еще поведаю о том, что я наметил на понедельник, чтобы в будущем никто и слова не смог сказать против дочерей госпожи де Женуйяк.
X
В следующий понедельник в доме мадам Федье был праздник. Все комнаты заполонили собой милые, радостные гости. С самого начала собравшихся почтили своим присутствием графиня де Блоссак, ее дочь, а также Филиппина и Эрмина. Их сопровождали четыре юных американца.
Коарасс вошел под руку с главой семейства, Мэн-Арди – с маркизой де Женуйяк, а младшие братья наших героев – с юными девушками.
Хозяйка дома, по всей видимости, предварительно сделала приглашенным внушение, потому что все тут же бросились к вновь прибывшим и оказали им самый радостный прием – будто хотели изгладить малейшие воспоминания о той глупой выходке, жертвой которой они стали.
Когда после первого обмена комплиментами маленькие сверстницы дочерей мадам де Женуйяк увлекли их за собой, мадам де Федье взяла Коарасса под руку и сказала:
– Ваш друг, стало быть, не пришел?
– Пока нет, мадам, но у меня есть все основания полагать, что он не заставит себя долго ждать. А мадам Газен здесь?
– Еще нет. Глядите-ка, вот и она.
И в зал, в сопровождении своих сыновей и дочерей, действительно вошла чересчур говорливая мадам Газен.
Первым гостем, на которого она обратила внимание, переступив порог, была графиня де Блоссак. Мадам Газен удивилась и на мгновение замерла, будто спрашивая себя, какой линии поведения придерживаться в подобных обстоятельствах, но после минутного размышления пошла дальше и выбрала место, где ее всем было хорошо видно.
– Мне кажется, – сказал Ролан, обращаясь к Мэн-Арди, – что пришло время пригласить нашего маркиза.
– На мой взгляд, еще рано, – ответил Годфруа. – Все веселятся, появление Маталена произведет эффект разорвавшейся бомбы, и когда он уйдет, вечеринка тут же закончится.
– Что ты предлагаешь?
– Пусть все еще пожуируют часок-другой. А потом ты нанесешь сокрушительный удар.
– Так тому и быть.
Примерно через полтора часа после этого разговора, в тот момент, когда в толпе танцующих воцарилось относительное затишье, на пороге возник лакей в пышной ливрее, в обязанности которого входило объявлять о прибытии гостей.
– Господин Жак Лефор, – возвестил он.
– Ну что ж, поглядим, – сказал Коарасс.
Персонаж, только что заявленный как Жак Лефор, в сопровождении Ролана подошел к хозяйке дома.
По салону тут же поползли шепотки.
– Но ведь этот господин Лефор – не кто иной, как маркиз де Матален, – сказал один из сыновей мадам Газен – достаточно громко для того, чтобы его все услышали.
Коарасс, до слуха которого эти слова долетели тоже, отступил на два шага назад. Его примеру инстинктивно последовала и мадам Федье, в результате чего маркиз остался один стоять посреди салона.
– Да, мадам, я маркиз де Матален и прошу прощения за то, что меня представили здесь под чужим именем, – заявил он патетическим тоном. – Я знал, что такого дуэлянта, как я, вы в своем доме не приняли бы, но мне обязательно нужно было на глазах у всего высшего света опровергнуть самую подлую и гнусную ложь.
– Сударь, что вы хотите этим сказать?
– Мадам, мне стало известно, что у вас в салоне, помимо вашей воли, зародился мерзкий, презренный слух. Этот слух запятнал честь одного почтеннейшего семейства, но также бросил тень на меня. Поэтому я явился, чтобы перед всеми приглашенными сюда гостями, которые были свидетелями нанесенного оскорбления и в этом качестве должны также выслушать извинения, уличить во лжи тех, кто пошел на подобные измышления – с учетом того, что нас слушают совсем еще юные дамы и господа, в подробности этих сплетен я вдаваться не буду. Я никогда не имел чести, слишком для меня большой, быть представленным этому семейству, и если и совершал в своей жизни ошибки, то хотя бы никогда не отягощал свою совесть подобной подлостью.
Матален обвел взглядом сонм окружавших его юных девушек, залившихся краской румянца, и добавил:
– Мои слова настолько правдивы, что сейчас, разговаривая с вами, я не могу указать вам на уважаемых членов семейства, ставшего жертвой этой гнусной клеветы.
Маркиз поклонился мадам Федье и продолжил:
– Теперь, мадам, мне остается лишь еще раз извиниться за ту уловку, к которой мне пришлось прибегнуть, чтобы выполнить священный долг.
– Но сударь…
– И испросить у вас разрешения удалиться.
Не дожидаясь ответа, Матален уже направился было к двери, но в этот момент в самом темном углу салона встала пожилая дама и направилась к нему.
– Только что, господин маркиз, вы совершили замечательный поступок, – сказала она, обращаясь к нему.
Кто была эта женщина? Увидев ее, Матален стушевался и на мгновение будто окаменел.
Затем на губах маркиза обозначилась мимолетная улыбка, он тут же взял себя в руки, низко поклонился мадам Федье, с насмешливым видом раскланялся с пожилой дамой и вышел.
Столкнувшись в передней с Коарассом, он спросил:
– Ну что, вы мной довольны?
– Совершенно доволен, сударь, – ответил Ролан.
– Окажите любезность, ответьте мне на один вопрос.
– Слушаю вас.
– Кто та пожилая дама, которая обратилась ко мне, когда я уходил? – спросил Матален.
– Насколько мне известно, ее зовут баронесса де Мальвирад.
– Что вы говорите! – ответил маркиз и ушел.
Те же, кто остался в салоне мадам де Федье, пребывали во власти смятения и волнения.
Появление бретера, его пламенные слова, уверенность, с которой он опроверг распространяемые мадам Газен слухи, вперив в нее взгляд во время своей маленькой речи, наконец, сам его поступок, предполагающий в этом человеке глубинную искренность и порядочность, – все это было предметом сыпавшихся со всех сторон комментариев.
И поскольку сила, откуда бы она ни исходила, обладает привилегией привлекать на свою сторону слабых, присутствовавшие не замедлили ощутить в душе симпатию к герою имевшего только что место приключения.
А многие девушки, тайком бросившие на Маталена быстрый взгляд, даже сказали себе, что к этой паршивой овце, пожалуй, не стоит относиться с таким пренебрежением.
Вполне естественно, что никто даже не сомневался, что постановщиком этой сцены был Ролан де Коарасс.
Посреди салона все так же вела оживленные беседы старая баронесса де Мальвирад. Она незаметно приблизилась к мадам де Блоссак, которая не отпускала дочерей от себя, будто пытаясь прикрыть их своими распростертыми крыльями.
– Я обращаюсь к мадам графине де Блоссак, не так ли? – спросила она одновременно благородным и бесцеремонным тоном, которым так любили щеголять дворяне до Революции.
– Да, мадам.
– Мы с вами, пожалуй, незнакомы. Я баронесса де Мальвирад. За двадцать пять лет, проведенных в изгнании, во Франции обо мне многие забыли.
– Вот как! Значит, вы, госпожа баронесса, жили в эмиграции?
– Да, я вернулась вместе с королем. А сюда приехала из Парижа. При дворе очень многие питают ко мне расположение.