Баронесса поиграла светловолосыми кудряшками Эрмины, не сводившей с нее своего внимательного взгляда, и добавила:
– Можете располагать мной по своему усмотрению.
Эта женщина высокого роста выглядела совершенно старой. Ее вытянутое лицо, слегка пожелтевшее, но все еще сохранявшее правильность черт, было изборождено морщинами, которые сверху донизу пересекали щеки, будто деля их на отдельные части. Безгубый рот и тонкий, острый, крючковатый нос выглядели немного пугающе. Из-под совершенно седой, но все еще пышной шевелюры проглядывал широкий, хотя и несколько сужавшийся к вискам, лоб.
Наконец, у баронессы были серо-стальные глаза, которые, несмотря на то что она вовсю пыталась погасить их блеск, поражали и притягивали взор.
Она была одета по последней моде и в этом наряде, который больше подошел бы молодой женщине, выглядела настолько нелепо, что все поневоле задавались вопросом, не преследовала ли мадам де Мальвирад, явно не лишенная здравого смысла, какую-то тайную цель, пытаясь выглядеть легкомысленнее, чем на самом деле.
– Я хорошо знала вашего мужа, господина де Блоссака, – сказала она Саре.
– В самом деле? – ответила графиня.
Даже теперь по прошествии долгого времени, она была не в силах сдерживать дрожь, когда речь заходила о графе Филиппе.
– Да, он был очаровательный кавалер, заставлявший учащенно биться не одно женское сердце.
– Но мадам…
– Ах! В нашем возрасте мы имеем право на подобные воспоминания. Я даже помню, что юных девушек, принадлежавших к бордоской знати, постигло некоторое разочарование после того, как все узнали о вашем тайном браке.
– Госпожа баронесса, – промолвила мадам де Блоссак, – вы напомнили мне о единственном периоде моей жизни, когда я была счастлива, несмотря на все нависшие надо мной опасности.
– Охотно вам верю, – уныло и почти даже мрачно ответила странная дама. – Ведь что может быть лучше, чем любить и быть любимой? В последний раз я видела его на костюмированном балу у интенданта Камю де Невиля. Но давайте не будем об этом, если вас гнетут воспоминания о тех временах. Значит, две эти очаровательные девочки – ваши внучки?
– Да, мадам, – ответила графиня, явно чувствуя в груди стеснение, но была не в состоянии объяснить себе его происхождение.
– Они просто прелестны, – продолжала баронесса, пытаясь их обнять.
Филиппина робко уступила, но когда пожилая дама нагнулась к Эрмине, чтобы запечатлеть у нее на лбу поцелуй, ребенок вырвался, обежал бабушку сзади, бросился в объятия матери и сказал:
– Матушка, матушка, я боюсь, глаза этой дамы внушают мне страх.
Мадам де Женуйяк улыбнулась и ласково побранила дочь за то, что та убежала. Затем подвела ее обратно к баронессе и промолвила:
– Мадам, простите моей маленькой дикарке ее фантазии, она не против того, чтобы вы ее обняли.
– Нет, я не хочу, не хочу! – запротестовало дитя.
Баронесса вновь склонилась к девочке, и если бы кто-нибудь к ней в этот момент внимательно присмотрелся, его бы поразила улыбка, злая и почти даже жестокая, в которой расплылись ее губы.
Эрмина проявила строптивость. Своими маленькими ручками она оттолкнула от себя морщинистую физиономию, тянувшуюся к ее свежему личику, и в конце концов добилась, чтобы мадам де Мальвирад отказалась от всяких попыток ее поцеловать.
Ее крики произвели маленькую сенсацию. Многие гости стали подходить ближе, чтобы выяснить, в чем дело. В их числе были и братья Коарассы, и отпрыски шевалье Мэн-Арди.
– Все, что касается графини де Блоссак, должно интересовать нас в самую первую очередь, – незадолго до этого сказал Годфруа. – Тот факт, что этому семейству кто-то пытается навредить, не вызывает никаких сомнений, так что мы должны быть начеку.
Именно по этой причине друзья, услышав первые крики Эрмины, подошли ближе. Ролан наклонился к девочке, обнял за плечи и спросил:
– Что с вами, дитя мое?
– Ох! Да, ты можешь меня поцеловать, ты красивый! Но старуха – не хочу!
– Тс-с! При господах так говорить нельзя! – с улыбкой ответил молодой человек и встал.
– Ах, мадам! – воскликнула в этот момент баронесса де Мальвирад. – Эти молодые красавцы окружили вас кольцом личной стражи.
– Кто бы что ни говорил, они – наши преданные друзья, – ответила графиня.
Годфруа окинул баронессу внимательным взглядом и сказал:
– Вы правы, мадам, мы вчетвером представляем собой личную стражу графини де Блоссак. И уверяю вас, каждый, кто встанет у нас на пути, поступит крайне опрометчиво.
– Эге, мадам, да ваш юный защитник – настоящий Амадис[10]. Как его зовут?
– Годфруа де Мэн-Арди, – ответил молодой человек.
Услышав это имя, мадам де Мальвирад отступила на шаг и, несмотря на желтизну лица, страшно побледнела.
– Что с вами, баронесса? – спросила мадам де Блоссак.
– Нет-нет, ничего, просто немного закружилась голова. Не обращайте внимания, после Кобленца такое со мной случается часто. Нахлынет, как удар молнии, и отпустит, как порыв ветра. Ну вот, все уже прошло.
– Тем лучше.
– Мы, кажется, говорили о Мэн-Арди. Когда-то в Керси я знала один замок с таким названием. А остальные ваши личные стражи?
– Это, мадам, отпрыски графа де Коарасса, старший Ролан и младший Кловис. Четвертый – мой собственный брат, он немного моложе меня.
В глазах пожилой дамы промелькнул быстрый, как мысль, проблеск.
– Благодарю вас, сударь, что представили мне их. И позвольте добавить – они само очарование.
На том разговор и закончился.
Несмотря на описанные нами события, вечеринка в салоне мадам де Федье завершилась очень весело.
Вот только ближе к полуночи один из сыновей мадам Газен подошел к Мэн-Арди и попросил уделить ему несколько минут.
– К вашим услугам, сударь.
– Это вы организовали этот жалкий вечерний спектакль с участием Маталена?
– Не я один. Хотя должен признать, я тоже приложил к этому руку.
– С какой целью, сударь?
– Прошу прощения, – решительно возразил Годфруа. – Давайте не будем ничего предполагать, не говорить о намерениях, а просто оценим факты.
– Давайте. В том, что сегодня произошло, лично я усматриваю нечто вроде урока, который вы хотели преподать моей матери.
– Для этого, сударь, вы должны обладать превосходным зрением.
– Не смейтесь, прошу вас.
– Ладно, довольно, к чему вы клоните?
– К тому, что я не потерплю, чтобы кто-то вмешивался в мои дела, равно как и в дела моих близких.
– А если кто-то все же вмешается? Что вы тогда сделаете?
– Накажу наглеца.
– Это вызов на дуэль?
– Теперь уже я, в свою очередь, должен заметить, что сообразительности вам не занимать, – ответил юный Газен.
– Великолепно, но давайте не будем так шуметь. Завтра утром я всецело в вашем распоряжении.
– Соблаговолите оставить свой адрес.
– Мне почти что стыдно, ведь я живу в совершенно убогом квартале, практически за чертой города, но уж как есть, так есть. Улица Тан-Пассе, особняк бывшего президента Бланкфора.
– Прекрасно, сударь, завтра в десять часов мои секунданты будут у вас.
– Принять их для меня будет большой честью.
На этом молодые люди расстались и Годфруа вновь подошел к Ролану.
– Мне везет больше, чем тебе, – сказал он.
– Почему?
– В последние двое суток ты рвался драться на дуэли, но все безрезультатно. Я же не искал ссоры, но она нашла меня сама.
– Тебя вызвали на дуэль? Но кто?
– Сын мадам Газен.
– Ха! Ну что же, ты доставишь мне огромное удовольствие, преподав ему хороший урок.
– Ограничимся тем, что приведем его в бешенство.
На следующий день маркиз Жак де Матален сидел в шезлонге у себя в спальне и размышлял о том, как заставить де Вертея скрестить с ним шпагу. В этот момент вошел слуга, достопочтенный Каде, и принес ему письмо, источавшее аромат муската и росного ладана, которые в те времена были в большой моде.
Матален вдохнул запах благоухающей записки.
– Кто же эта несчастная, которая так нуждается в любви? – спросил он себя, когда лакей удалился.
Затем повертел послание в руках с видом человека, не понаслышке знающего, какое это удовольствие – не распечатывать полученное письмо сразу.
– Пахнет и в самом деле чудесно, – прошептал он. – Неужели из-за этой добродетельной тирады, которую я произнес у мадам де Федье, меня ждет новое любовное приключение? Было бы забавно.
Маркиз сломал печать, бросил взгляд на подпись и разочарованно скривился.
– Увы! – произнес он. – Любовь не имеет никакого отношения к этому посланию, которое вполне можно назвать верхом грациозности. Напротив, оно скорее написано в приступе ненависти. Впрочем, какая разница! О чем же мне пишут?
«Мой дорогой маркиз…»
– Звучит, надо признать, немного дерзко, – заметил маркиз, – ладно, почитаем дальше.
«Мой дорогой маркиз,
Если вы желаете поближе познакомиться с госпожой де Мальвирад, она с удовольствием примет вас в своем особняке, в доме 42 по улице Жарден-Пюблик. Баронесса надеется, что, увидев ее, вы, в отличие от вчерашнего вечера, не удивитесь. Вашего визита она будет ждать сегодня или послезавтра с трех до пяти часов. Вы проявите крайнюю учтивость, если не заставите ее слишком долго томиться в предвкушении встречи с вами».
И подпись: «Баронесса де Мальвирад».
– Неужели эта старая ведьма прислала мне любовное письмо? Чьей же изящной рукой ей пришлось воспользоваться, чтобы изобразить эти премилые завитушки?
Маркиз немного помолчал и продолжил:
– Неважно, баронесса приглашает меня к себе, а судя по тому, что мне довелось вчера увидеть, она может поведать мне множество самых интересных вещей. Заставлять даму ждать с моей стороны было бы неприлично, я отправлюсь к ней сегодня же.
И маркиз не откладывая в долгий ящик тут же занялся своим туалетом, надел самый элегантный костюм, обильно надушился Португальской водой