Когда Годфруа явился к баронессе де Мальвирад, его тут же провели в уже известную нам гостиную, где пожилая дама, облачившись в красный шитый золотом пеньюар, оказала ему самый теплый прием.
Но Годфруа оставался серьезен и невозмутим.
– Мадам, – вдруг сказал он, – мы одни?
– А почему вы спрашиваете, дитя мое?
– Потому что я намереваюсь поведать вам о вещах, предназначенных исключительно для ваших ушей, и если…
– Нет, друг мой, нас никто не подслушивает, это исключено. Но о чем вы хотите мне рассказать с таким торжественным видом? Стойте! Держу пари, что я догадалась.
– Не думаю, госпожа баронесса.
– Вы немного напроказничали, деньги, которые дал вам папочка, закончились…
– Нет, мадам, дело не в этом, – ответил Мэн-Арди тоном более важным и торжественным, чем когда-либо.
– Значит, в деле замешана любовь?
– Опять не угадали, мадам.
– В таком случае, друг мой, говорите, я вас слушаю.
Годфруа подошел к приотворенной двери, захлопнул ее и запер на засов.
Увидев это, Меротт вздрогнула и спросила себя, уж не дошел ли этот Мэн-Арди в своей дерзости до того, чтобы покончить с ней одним ударом.
Но тот вернулся, придвинул стул ближе к ее шезлонгу и спокойно сел рядом. Меротт, несмотря на грозившую, как ей казалось, опасность, не двинулась с места.
– Госпожа баронесса, – в упор сказал он ей резким, недвусмысленным, но в то же время сдержанным тоном, – вы окажете мне огромную честь, если поверите, что я, в силу своей сообразительности, давно догадался, что вы вынашиваете планы мести или расплаты.
При этих словах мнимая баронесса де Мальвирад окинула Годфруа проницательным взглядом и голосом, явно не вязавшимся с ее словами, сказала:
– Дитя мое, какой дьявол мог внушить вам эту безумную мысль. Какая месть? Какая расплата?
– Мадам, я не тешу себя надеждой, что вы с первого раза откроете мне свою тайну. Но если я требую от вас откровенности, то только потому, что мне есть что предложить взамен.
– Вы определенно сошли с ума, господин де Мэн-Арди.
– Дослушайте меня до конца, – продолжал Годфруа, совершенно не смущаясь и сохраняя всю свою уверенность. – Я знаю достаточно, чтобы утверждать, что господин де Матален в этом деле выступает вашим пособником и сообщником.
– Пособник, сообщник… Неучтивые слова, которых я не понимаю, хотя и вижу, что они содержат в себе все признаки неуважения к моей персоне.
– Господин де Матален, – невозмутимо продолжал Годфруа, – ни на что не годный глупец, не обладающий ни смелостью, ни ловкостью, ни хладнокровием.
– Продолжайте, друг мой, – подбодрила его Меротт, – меня чрезвычайно веселят ваши темные истории.
«Вот оно! – подумал Мэн-Арди. – Она хочет прознать, как много мне известно. Неужели мой план сработал?»
И вслух продолжил:
– В течение сорока восьми часов я обязуюсь опорочить и смертельно ранить вашего Маталена.
– Моего Маталена! – повторила баронесса и разразилась хохотом. – Постойте! Это, случаем, не тщедушный герой той замечательной сцены, которая разыгралась у мадам Федье? Это и есть «мой Матален»? Вы просто прелесть, продолжайте.
– Мадам, вы, по всей видимости, считаете, что я богат и приехал во Францию вести праздное существование молодого повесы. Но это не так. Денег нам с братом и друзьями, при нашем образе жизни, хватит на год. За это время нам надо разбогатеть либо посредством брака, либо иным способом.
Меротт больше не говорила ни слова, глядя на Годфруа своими безжалостными глазами. На губах ее блуждала улыбка.
– Одним словом, госпожа баронесса, мы пребываем в поиске счастья и не страшимся никаких трудностей, – продолжал он. – Сначала мы примкнули к мадам де Блоссак, потому что у нее есть дочь и две внучки, на которых можно жениться. Но если нам встретится что-нибудь получше…
– Друг мой, какой милый вы мне рассказываете роман.
– Это не роман, я пришел с предложением занять место Маталена и избавить вас от врагов.
– Вы не шутите? – спросила Меротт, подумав, что столь решительные молодые люди тоже могли бы сослужить ей хорошую службу, как и Матален.
В то же время она была слишком осторожна и поэтому опасалась подвоха.
Ответ Годфруа на ее вопрос «Вы не шутите?» прозвучал на удивление искренне:
– Я более чем серьезен.
Тогда баронесса, приняв решение, всецело сообразующееся с благоразумием, встала с шезлонга, с величественным, царским видом, и испепелила Годфруа своим жутким взглядом, который, признаем сразу, поверг его в робость.
– Послушайте, сударь! – сказала она. – Вы принимаете меня за цыганку, за какую-то бандершу, да еще имеете наглость мне об этом говорить? Так знайте, вы предложили баронессе де Мальвирад гнусную, постыдную сделку!
– Баронессе, которой никогда не существовало.
– Знаете, сударь, стоит мне позвать слуг и вам не поздоровится.
– Вряд ли вам стоит так кичиться своими слугами, мадам.
– Убирайтесь! Я поставлю мадам де Блоссак в известность о том, что вы охотитесь за самыми богатыми вдовушками из числа французской знати.
Годфруа встал.
– Отказываясь заключать с нами союз, вы объявляете войну, – сказал он. – Ваши бретеры прекрасно знают, как мы умеем обращаться со шпагой. Совсем скоро вы узнаете, как мы умеем срывать планы интриганов. До свидания.
С этими словами Мэн-Арди гордо покинул гостиную. И пока Меротт, засомневавшись, раздумывала над тем, не окликнуть ли его, чтобы принять выдвинутые условия, Годфруа быстро спустился по лестнице и вышел из дома.
Закрывая за собой тяжелую дверь, молодой американец увидел двух человек, явно намеревавшихся войти в особняк.
Первым из них была женщина лет пятидесяти, черты лица которой выдавали в ней израильтянку, вторым – замочных дел мастер.
В голове юноши тут же родилась смелая до безрассудства идея. Он остановил мастера и спросил не к баронессе ли тот направляется. Услышав утвердительный ответ, попросил одолжить инструмент и позволить пойти вместо него.
Мэн-Арди уже понял, что отныне ему будет чрезвычайно сложно проникнуть в этот дом, но несмотря на это, ему было жизненно необходимо изучить все его закоулки – на тот случай, если нужда заставит попасть туда, будь-то в дверь или окно.
Кроме того, он чувствовал, что, обратившись к баронессе с подобным предложением, повел дело крайне бездарно, и теперь сгорал от желания отыграться.
Обладая врожденными способностями стратега, Годфруа сказал себе, что изучение вражеской территории представляется делом первостепенной важности.
К тому же некое тайное предчувствие вселяло в него надежду на то, что в результате своего смелого демарша он сможет чего-то добиться, поэтому решение было принято незамедлительно.
Мастер, у которого Мэн-Арди одолжил молоток и другие инструменты, относился к категории тех безучастных ко всему работяг, которые никогда не упускают неожиданно подвернувшегося барыша.
Он быстро понял, что Годфруа изо всех сил стремится получить желаемое, и поэтому решил содрать с него за подобную «блажь» как можно больше.
Поэтому он немного поупирался, завел разговор о своем долге, сказал, что, если подлог будет раскрыт, баронесса как клиентка будет потеряна для него навсегда, но Мэн-Арди заткнул ему рот, сверкнув парой золотых монет.
Несколько минут спустя мастер был согласен на все.
– Ну что ж, пойдемте, – сказал Годфруа.
– Куда?
– Как «куда»? Туда, где мы сможем спокойно обменяться одеждой. Чтобы походить на трудягу, мне понадобятся ваша хлопчатая сорочка, блуза и штаны.
– Но в этом случае я их лишусь и останусь в убытке!
– Нет, ведь я дам вам свой редингот, жилет и шляпу.
На этот раз мастер возражать не стал, и через десять минут Годфруа с перепачканным сажей лицом, грязными руками и взъерошенной шевелюрой вновь предстал перед баронессой.
Узнать его и в самом деле было невозможно.
Чтобы лучше загримироваться, юноша присыпал волосы белой пудрой, что придало ему вид сорокалетнего мужчины.
На стук в дверь открыл привратник.
– Ну наконец-то! – воскликнул он, завидев «мастера». – Для вас есть работенка.
– А то! – ответил тот, прекрасно имитируя бордоский акцент. – Что у вас?
– Во-первых, нужно снять небольшую дверь на втором этаже, рядом с покоями госпожи баронессы, во-вторых, переставить пару замков и, наконец, сделать ключ.
– Ведите, приятель.
– Нет, я отлучаться не могу, но позову слугу, он и покажет вам дорогу.
Пять минут спустя Годфруа уже успел обойти почти весь дом. Он снял искомую дверь, что оказалось делом совсем нетрудным, затем стал копаться в замке. Слуга, которому не было никакого интереса наблюдать за ним, оставил молодого человека одного.
Тогда, вместо того чтобы продолжить работу, которая его в немалой степени озадачила бы, Годфруа составил точный план коридоров и дверей. Он, крадучись, обошел весь дом, заглянул во все его уголки и изучил выходы.
Обнаружив в инструментах мастера свечу, Мэн-Арди воскликнул:
– Черт меня подери! Не иначе как само Провидение оказывает мне знаки внимания.
И молодой человек, не терзаясь угрызениями совести, снял со всех замков слепки.
Покончив с этим, Годфруа уже собрался было постучать немного молотком по ригелям и скобам, отвинтить все, что можно было, создать, наконец, хоть какую-то видимость работы, оставляя за собой право впоследствии прислать настоящего мастера, который устранил бы все последствия его необдуманных действий, но тут взгляд юноши упал на дверь, доселе им незамеченную.
Она располагалась в самом конце темного коридора и вела в кабинет, второго выхода из которого не было. Юноша вошел и остановился, раздумывая над тем, для чего предназначалась эта комнатка, которой хозяйка дома, вероятно, не пользовалась.
Внезапно до его слуха донесся какой-то шепот. Мэн-Арди, конечно же, прислушался и вскоре услышал беседу, которая, как ему показалось, велась где-то совсем рядом.
Говорила баронесса – он сразу узнал интонации ее голоса.