– Не обращайте внимания, – сказала мадам де Блоссак, на этот раз не проявив привычной для нее проницательности. – За последние четыре дня несчастная Филиппина ужасно переволновалась, поэтому не удивительно, что ваши слова спровоцировали приступ дурноты, который в то же время принес ей облегчение.
Филиппина не стала опровергать слова бабушки, хотя волнение ее объяснялось не нервным напряжением, а совершенно иной причиной.
Говоря следователю о своей любви к мадемуазель де Женуйяк, Матален был вправе добавить, что она платит ему взаимностью. Ведь мы вынуждены с сожалением признать, что это действительно так.
В угоду коварным планам Меротт бретер уже давно кружил вокруг семейства де Женуйяк. Куда бы ни направились Филиппина и ее мать – на прогулку ли, в церковь ли – дуэлянт неизменно оказывался где-то поблизости.
Юной девушке понадобилось совсем немного времени, чтобы обратить внимание на предпринимаемые маркизом демарши. Она вспомнила его благородный поступок в салоне мадам де Федье, когда сей молодой человек опроверг распространяемые о ней слухи.
Сила, пусть даже грубая, никогда не отталкивала женщин, поэтому Филиппине польстило, что в ее защиту, чтобы реабилитировать, выступил человек, внушавший страх всему Бордо.
До этого на нее не обращал внимания ни один мужчина, поэтому, когда она увидела, что Матален ходит за ней, как привязанный, ее охватило неописуемое волнение.
Когда же девушка уверилась, что бретер действительно пытается за ней ухаживать, это волнение переросло в радость.
Столь юные создания как Филиппина редко могут устоять перед первым влюбленным взглядом, перед первой страстной улыбкой молодого человека, независимо от того, насколько искренни намерения, которыми он руководствуется.
Не в состоянии разобраться в чувствах и мыслях, удовлетворяя свое маленькое тщеславие, Филиппина превратила этого мерзавца Маталена в объект своего тайного обожания и культа.
Тот, по-прежнему намереваясь послужить Меротт, на этом останавливаться не стал и дошел до того, что как-то вложил в руку девушке, по сути ребенку, записку. В тот день Филиппина совершила большую ошибку – во-первых, даже не подумав рассказать обо всем матери, а во-вторых неосмотрительно приняв послание бретера, в котором тот живописал свою страсть и которое она втайне от всех постоянно перечитывала.
Поспешим добавить, что все грехи юной девушки этим и ограничились. А заодно признаем, что Матален принадлежал к ее кругу, был маркизом и поэтому ей ничто не препятствовало стать его женой.
Беда лишь в том, что хотя поведение этого молодого человека было, как мы только что видели, всего лишь удовлетворением самолюбия, Филиппина принимала его за искреннюю страсть, поэтому когда полковник отозвался о нем неблагоприятно, это уязвило ее до глубины души.
Из груди девушки вырвался вздох и она прибегла к извечному женскому средству – разрыдалась.
Ах! Если бы Матален – накануне дезертировавший из рядов приспешников Меротт и начавший преследовать свои собственные интересы, совершив крутой разворот под влиянием грез о миллионах Самюэля – так вот если бы Матален знал, что творится в этом юном, бесхитростном и неопытном сердце, ему бы это крайне польстило.
Но в этот момент он был занят совсем другим делом.
Объяснив причину рыданий Филиппины, мадам де Блоссак повернулась к полковнику и сказала:
– Как? Неужели это малыш Матален?
– Да, мадам, Матален. Он прилагает отчаянные усилия, чтобы отыскать мадемуазель Эрмину.
– Ах! – воскликнула мадам де Женуйяк. – Если он это сделает, то может просить у меня все что угодно… Клянусь, я ни в чем не смогу ему отказать.
Услышав эти слова, Филиппина подняла на мать свои прекрасные глаза, в которых стояли слезы, и будто поблагодарила ее, прекрасно зная, чего в виде вознаграждения попросит у нее Матален.
– Мадам, – продолжал полковник, – перед тем как отправляться на поиски девочки, мы решили засвидетельствовать вам свое почтение и сообщить то, что нам стало известно.
– А почему в последние два дня не появляются ни Годфруа, ни Ролан, ни их братья?
Услышав этот вопрос, Робер де Сезак и Монсегюр, не в силах поверить, что мадам де Блоссак единственная во всем Бордо не знает, что накануне приключилось с Роланом, а третьего дня с Мэн-Арди, лишились дара речи и не нашли ничего другого, кроме как отделаться какой-то невнятной ложью.
– Тысяча извинений, мадам, – наконец сказал майор несколько грубее обычного, чтобы скрыть охватившее его волнение. – Но мы не имеем права долее заставлять ждать блюстителей порядка, нам нужно присоединиться к господину де Кери и его жандармам.
– Да пребудет с вами Бог, господа.
– Сжальтесь, верните мне ребенка! – взмолилась несчастная мать, вконец обессилевшая от выпавших на ее долю жестоких страданий. – И тогда я буду благословлять вас до конца своих дней.
Военные раскланялись и десять минут спустя их лошади уже били копытами у ворот Форт дю Га.
Экспедиция, снаряженная на поиски Эрмины и Мэн-Арди, выглядела внушительно.
Первыми скакали четверо конных жандармов, за ними следовал первый экипаж с помощником королевского прокурора де Кери. По бокам от него, рядом с дверцами, гарцевали на лошадях майор и Робер де Сезак, которые вели с судейским беседу.
Во второй карете ехал Матален и два охранявших его жандарма. Замыкали шествие еще одна четверка блюстителей порядка.
Кортеж на полном ходу проскочил Пессак и оказался в ландах. На этой песчаной равнине от быстрой скачки, к сожалению, пришлось отказаться. Колеса на шесть дюймов погружались в песок, и чтобы добраться до уже упомянутого нами уединенного домика, понадобился целый час.
Кратчайший путь до места назначения указывал Матален.
Поскольку Меротт предупредили, домишко, как читатель уже, вероятно, догадался, оказался пустым. Войти в него не составляло никакого труда – двери даже никто не потрудился закрыть на ключ.
Под руководством Маталена, которого вывели из кареты, жандармы, помощник прокурора и наши друзья военные перевернули лачугу вверх дном, но так ничего и не нашли.
По мере осознания всей тщетности предпринятого демарша Матален все больше бледнел и нервничал, чувствуя, что в затеянном им противостоянии с Меротт он вполне может оказаться проигравшей стороной, и поэтому исступленно продолжал поиски. Лицо де Кери тем временем с каждой минутой темнело, в глазах загорелись первые проблески гнева.
– Обвиняемый нас просто разыграл, – наконец сказал молодой судейский, обращаясь к Роберу де Сезаку и майору Монсегюру.
– Разыграл?! – взорвался Матален.
Наверное, он хотел добавить что-то еще, но, немного подумав, пришел к выводу, что в сложившейся ситуации от него требуются не слова и утверждения, а единственно доказательства. И тогда бретер вновь взялся за поиски.
– В подвале смотрели? – спросил он.
– Да.
– Они должны быть где-то совсем рядом, я чувствую, – сказал он. – Могу в этом поклясться и поспорить на что угодно. Увидев нас на этой голой равнине, Меротт спряталась.
Но все было напрасно, обыск ни к чему не привел. Тогда помощник прокурора в порыве неконтролируемой ярости приказал жандармам:
– Наденьте на него наручники.
Матален вздрогнул и хотел было оказать сопротивление, но что он мог сделать? Через минуту ему сковали руки и усадили обратно в карету.
Когда экспедиция под руководством де Кери ни с чем вернулась в Бордо, уже было темно. Время от времени молодого законника душил слепой гнев, с уст Монсегюра то и дело срывались отборные ругательства.
– Дьявольщина! – наконец воскликнул он. – Нужно было остаться там, в ландах. Ну ничего. Завтра утром, господин помощник королевского прокурора, я разузнаю, где скрывается эта гадина, можете не сомневаться.
– Послушайте! – сказал Матален. – Прикажите арестовать злодея по имени Жюдисель. Он живет на болоте и если его разговорить… Впрочем, он и сам все расскажет, если вы сообщите, что его выдала Меротт, не желая платить обещанного вознаграждения.
Как видим, Матален стал проявлять себя человеком сноровистым. Опасность заставляла его быть изобретательным.
– А ведь обвиняемый подал нам прекрасную идею, – сказал де Кери. – Капрал Матерон, эту задачу я поручаю вам.
Жандарм по-военному отдал честь.
– Возьмете с собой четверых решительных парней и окружите дом этого бандита. Если таковой, конечно же, существует, – добавил законник, глядя на Маталена.
– Уж за что, а за это я отвечаю.
– Если же его, по случаю, не окажется дома, спрячетесь поблизости и, как только он появится, схватите. А пока препроводите обвиняемого в тюрьму.
Маталена, к его большому неудовольствию, вновь посадили под замок. Помощник королевского прокурора раскланялся с Робером и Монсегюром и отправился докладывать о результатах операции своему непосредственному начальнику.
– Скажи-ка, Монсегюр, – спросил полковник, оставшись наедине с майором, – ты собираешься рассказать мадам де Блоссак, что нас постигла неудача?
– Кхе-кхе! – кашлянул старый вояка. – Столь неприятные обязанности мне не по нутру.
– Как поступим?
– Право же, полковник, мы же не говорили ей, что должны вернуться этим вечером. Плохие новости вполне можно сообщить и завтра.
– Что тогда будем делать?
– До полуночи – все что пожелаете. Потом я намереваюсь вновь заняться поисками.
– Если ты не против, давай навестим Ролана де Коарасса и узнаем, как он себя чувствует.
– Давайте.
Обильно поужинав, – от загородного воздуха у офицеров-кирасиров разыгрался аппетит, – они неспешно направились на улицу Тан-Пассе. Нет нужды говорить, что Кловис, Танкред и даже Ролан, который поправился настолько, что даже мог стоять на ногах, встретили их с распростертыми объятиями.
XXII
Рана Ролана, показавшаяся такой серьезной в тот вечер, когда его заманили в ловушку, на деле оказалась не столько опасной, сколько курьезной.