– Прошу прощения, – ответил полковник, – но руководство нашей экспедицией скорее должен осуществлять Монсегюр, он знает эти края, в то время как мне они совершенно незнакомы.
– Мой полковник прав, поэтому я, без ложной скромности, принимаю командование на себя.
Пока майор занимается приготовлениями к штурму замка, заглянем внутрь и посмотрим, что же там происходит.
Меротт, так замечательно выбравшая эти руины, чтобы провести в них одну-единственную ночь, на рассвете намеревалась их покинуть и направиться в Пойяк, для чего накануне отдала соответствующие распоряжения.
Двое находившихся при баронессе злодеев, которые должны были сопровождать ее до порта, где ей предстояло сесть на корабль, представляли собой что-то вроде сеидов, слепых исполнителей чужой воли. Наполовину сообщники, наполовину слуги, они были преданы ей, как собаки.
Минувшим днем, накануне ночи, когда произошли уже известные нам события, один из них отправился в Бордо, чтобы получить у Жюдиселя, разбойника, мельком нами уже виденного, фальшивый паспорт, которым Меротт собиралась воспользоваться, чтобы покинуть Францию.
В поисках Жюдиселя он провел целый день, но так его и не нашел. Встретились они лишь в десять часов вечера, когда уже опустилась ночь. Бандит отдал паспорт Меротт, выписанный на имя мадам Альварес, а гонцу сказал:
– Напомни баронессе о ее обещании.
– Она тебе что-то обещала? – спросил тот.
– Не твоего ума дело. Просто скажи ей: «Жюдисель велел напомнить о вашем обещании». Она поймет.
– Хорошо.
– А теперь проваливай. Времени у тебя в обрез, на рассвете вы должны быть уже в пути.
С этими словами Жюдисель указал посланцу Меротт на дверь. Тот не заставил упрашивать себя дважды и направился к выходу. Но в этот момент дверь с грохотом распахнулась и в комнату ввалились пятеро крепких жандармов.
Едва завидев треуголки стражей закона, гонец, проявляя редкое присутствие духа, вскарабкался по крутой лестнице на чердак и закричал:
– Жюдисель! Негодяй, ты предал нас!
Услышав имя Жюдиселя, жандармы тут же набросились на него и крепко связали. Покончив с этим, они также хотели взять и второго, по которому, как они справедливо предположили, тоже плакала виселица.
Один из них бросился вверх по лестнице, которой до этого воспользовался гонец Меротт. Но в тот самый момент, когда он уже достиг лаза на чердак, две могучие руки схватили ее и опрокинули. Лестница вместе со своей ношей грузно упала на пол.
Несчастный жандарм, чуть не убившись, растянулся на полу.
– Проклятье! – закричал капрал. – Жандармы, приготовить пистолеты! Теперь держите лестницу, я пойду первым.
На этот раз страж закона беспрепятственно поднялся на чердак. Но напрасно он обшаривал каждый уголок, все было бесполезно. Сообщник Жюдиселя бежал через слуховое окошко, затем, преодолевая лужи и рвы, направился прямиком в Кодеран, оттуда в Буска, а там до дороги на Бланкфор было уже рукой подать.
Когда он вернулся в замок, было четыре часа утра. Меротт уже встала и теперь ждала его.
– Что-то ты припозднился.
– Жюдиселя сцапали, – ответил гонец в свое оправдание.
– Да! – только и сказала мегера.
Губы ее дрогнули в едва заметной улыбке.
– Размазня, а не человек. – сказала она. – Впрочем, если Жюдиселя схватили, его песенка спета. У него за душой слишком много премилых грешков, чтобы выйти сухим из воды.
– Ха! – отозвался злодей. – Я никогда его не любил. А теперь с ним и делиться не надо, так что нам достанется больше.
– Как раз это я и хотела сказать, – прошептала Меротт, бросая на сообщника насмешливый взгляд.
– Вот паспорт.
– Какое счастье, что он успел тебе его передать.
– Какие будут приказания?
– Приготовь два экипажа. В одном из них найдешь дорожный сундук с просверленными в нем отверстиями. Запрешь в нем…
– Странствующего рыцаря. Отлично!
– Будешь править каретой, в которой поеду я. В роли кучера другой выступит Луизо.
– А малышка?
– Я ее кое-чем напою и она всю дорогу будет спать. Проснется наша мадемуазель де Женуйяк, лишь когда мы уже будем в море. Ничего не забудь и не мешкай. Жюдисель может заговорить, и тогда о путешествии нам придется забыть.
– Не беспокойтесь, этого Годфруа я запру в сундуке в мгновение ока. На все остальное мне потребуется десять минут.
С этими словами злодей бросился в башню, где заперли Годфруа. Но каково же было его изумление, когда он увидел, что застенок опустел, а узника и след простыл.
– Ах! Millo Dious! – воскликнул бандит. – Старухе явно будет не до смеха. Но делать нечего, докладывать все равно надо.
Едва злодей произнес эти слова, как к нему присоединился дружок, кучер второй кареты Луизо, увидел, что тот застыл на пороге, в замешательстве раскрыв рот от удивления, и спросил, что случилось.
– Я… я… а ты сам, что, не видишь?
– Да в чем, в конце концов, дело?
– Годфруа, странствующий рыцарь, как называет его старуха.
– Ну?
– Не нукай! Он испарился, растворился в воздухе, исчез, как шарик фокусника.
– Diou bibant![22] Ничего себе!
Теперь настала уже его очередь лишиться речи и замереть на месте, совершенно не зная что делать.
Своим прихвостням Меротт внушала неподдельный ужас. Им не раз приходилось видеть, как эта женщина в самых разных обстоятельствах действовала исключительно смело и ловко. Роль баронессы она сыграла великолепно, к тому же платила со столь завидной регулярностью, что они боялись ее не меньше, чем правосудия.
– Ступай, доложишь старухе, – сказал Луизо.
– Но я, право, ничего не знаю.
– Ха!
– И что она со мной после этого сделает, тоже неизвестно.
– Я бы на твоем месте не осмелился бы, – продолжал Луизо.
– И что бы ты делал?
– Не знаю, но к ней точно не пошел бы.
– Она велела мне запереть его в черном дорожном сундуке, том, что с дырочками, ты знаешь.
– Тогда считай, тебе повезло! – воскликнул Луизо.
– Почему это?
– Возьми несколько камней, оберни их тряпками, чтобы не слишком гремели, положи в сундук, а Меротт скажи, что это ее странствующий рыцарь.
– Слушай, а ведь это мысль!
– Причем мысль замечательная, я вправе ею гордиться!
– Эй! Луизо! Сегинас! – донесся снизу крик Меротт. – Скоро вы там?
– Идем! Идем! – грубо ответили помрачневшие, совершенно сбитые с толку бандиты.
– Уже пять часов, вы что, не видите?
– Через десять минут все будет готово, – отозвался тот, кого Меротт назвала Сегинасом.
Чтобы не потерпеть краха, майор Монсегюр самолично расставил четырнадцать оказавшихся у него в подчинении солдат так, чтобы они образовали собой вокруг замка сплошное кольцо осады.
Было условлено, что по заранее оговоренному сигналу – когда прокукарекает петух – все двинутся в сторону замка. При этом майор отдал приказ стрелять в каждого, кто попытается вырваться.
Петухом пропел все тот же Монсегюр, демонстрируя талант, о котором никто даже не подозревал. После этого жандармы, полковник, де Кери и четверо юных американцев медленно и бесшумно, как дикие звери в джунглях, заскользили вперед.
Кольцо постепенно сжималось. Сам Монсегюр уже давно ждал их во рву у подножия одной из башен.
Когда все приблизились на расстояние, достаточное, чтобы полностью окружить замок, майор поставил трех жандармов нести караул с той стороны, где стены вздымались высоко, исключая всякую возможность бегства.
Едва его приказ был выполнен, до слуха наших героев донесся голос Меротт, звавший Сегинаса и Луизо.
Воспользовавшись этим моментом, полковник бесшумно перелез через разрушенную стену и в непроглядной ночной тьме – рассвет еще не наступил – пополз к двери, через которую пробивался слабый свет.
Безжалостное кольцо вокруг Меротт сжималось и последний час этой гадюки был уже близок.
Майор прекрасно понимал, насколько важно было схватить ее до того, как она решится на какой-нибудь отчаянный поступок.
От этого могла зависеть жизнь мадемуазель Эрмины де Женуйяк.
На этот раз ей вырваться не удастся. Танкред, Кловис и один из жандармов подползли к ней так близко, что даже могли коснуться ее платья.
Что же касается Меротт, то по ней было видно, что она ни о чем не подозревала.
Майор уже собрался было встать и зычно крикнуть, но тут лже-баронесса, к всеобщему изумлению, вдруг исчезла, будто сказочный персонаж.
То ли она прошла через стену, то ли ее поглотила земля, но старуха пропала, не оставив по себе никаких следов.
– Не женщина, а сущий дьявол, – прошептал вконец ошарашенный Монсегюр.
Затем подполз к тому месту, где еще совсем недавно стояла Меротт и вдруг нащупал лестницу. Это заставило его задуматься.
Вполне возможно, что эта лестница вела в какое-нибудь подземелье, выход из которого мог располагаться где-то совсем в другом месте. Поэтому злодейка могла воспользоваться этим спасительным для нее ходом и, таким образом, ускользнуть от преследователей.
Неожиданно из-за двери донесся громкий крик. Затем вновь наступила тишина. Но длилась она недолго – послышались два голоса: женский, изрыгавший проклятия, и мужской, выкрикивавший в пылу какие-то слова.
– Это же полковник! – воскликнул Монсегюр. – Вперед, господа, вперед! Двум жандармам остаться и сторожить лестницу!
Все произошло молниеносно. Майор, а за ним и все остальные бросились к двери, преодолели два десятка ступеней лестницы и оказались в просторной круглой комнате, освещенной призрачным светом нескольких коптящих свечей.
В самом темном ее углу шла какая-то борьба.
А произошло вот что. Проникнув в подземелье замка, полковник стал искать Меротт. Но благодаря случайности в крохотном, холодном чулане наткнулся на полуодетую малышку Эрмину.
Увидев полковника, она страшно испугалась и забилась в угол. Но Робер де Сезак, полагая, что узнал девочку, спросил: