Наконец, о маркизе в разговорах стали отзываться настолько хорошо, что Годфруа, крайне этим обеспокоенный, вдруг вспомнил, как повела себя Филиппина, когда в ее присутствии заговорили о нем.
– Она его любит, – сказал он.
Эта мысль привела его в совершеннейшее отчаяние.
Взбудораженный и мрачный, он бродил по улицам, вспоминая трогательную, непорочную красоту Филиппины, ее очарование, покорившее его с самого первого дня, и в душе его закипал гнев.
Как-то раз, во время очередного приступа ярости и уныния, он встретил господина дез Арно, президента Лиги защиты, который, увидев его в состоянии такой подавленности, напрямик спросил, что случилось.
В двадцать пять лет человек испытывает потребность поплакаться другу в жилетку, будто от этого его боль станет не такой мучительной.
– Случилось то, – ответил он дез Арно, – что я очень несчастен.
И поведал обо всем президенту, не упуская ни единой детали.
– Эге, друг мой, тут дело серьезное, – сказал он. – Этот Матален и в самом деле очень опасен. А что о нем думает мадам де Блоссак?
– Этого я, увы, не знаю!
– Значит, вы у нее больше не бываете?
– Нет, не смею.
– Замечательно. Герой в бою, но в любви – робкий воздыхатель. Вам нужно отстаивать свое счастье, черт возьми, точно так же, как вы отстаивали жизнь.
– Я бы и рад, но как?
– Что значит «как»? Пойти и напрямую попросить руки мадемуазель Филиппины де Женуйяк!
– А если она мне откажет?
– Кто? Графиня?
– Нет, Филиппина.
– Во-первых, мой дорогой друг, обращаться вы будете к мадам де Женуйяк или к ее матери, поэтому мадемуазель Филиппины, вполне естественно, в этот момент рядом не будет.
– Я не смею.
– Трус!
– Я могу пойти на что угодно, но…
– Вы что же, хотите, чтобы я сходил к ним вместо вас?
Годфруа собрался уже было ответить, но дез Арно вдруг осекся на полуслове и сказал:
– Послушайте, у меня родилась идея.
– Какая?
– А что если вам не мудрствуя лукаво вызвать Маталена на дуэль? Вполне вероятно, что вы его убьете, и тогда…
– Я и сам уже об этом думал, но если Филиппина любит маркиза, то после его смерти я буду внушать ей ужас.
– Но такой шанс нельзя упускать.
– Вы говорите как человек, не знающий, что такое любовь.
– Вы правы, – ответил дез Арно, поразмыслив. – Погодите! Мне в голову пришла одна мысль. Матален негодяй, я помогу вам.
– Каким образом?
– Это вы сможете узнать только тогда, когда мы одержим победу. Пока же в точности выполните то, о чем я вас сейчас попрошу.
– Говорите, я вас слушаю.
– Через два часа вы наденете праздничное платье и отправитесь к мадам де Блоссак просить руки ее внучки. Не бойтесь, графиня будет предупреждена и окажет вам самый теплый прием.
– Это все?
– Да. На этом я с вами прощаюсь и направляюсь на улицу Миниметт.
Годфруа был бы не против узнать подробности, но дез Арно, с легкостью согласившись помочь, настолько его обрадовал, что требовать от него чего-то еще молодой человек не стал.
Через два часа Мэн-Арди по совету своего «крестного отца» явился с визитом к графине де Блоссак. Его тут же проводили в гостиную.
Но каково же было его удивление, когда, переступив порог, он увидел в кресле Маталена, мирно беседовавшего с мадемуазель де Женуйяк.
Когда Годфруа вошел, маркиз встал, и взгляды их скрестились, как два стальных клинка.
– Ах! Это вы, мой дорогой Годфруа, – сказала мадам де Блоссак. – Присаживайтесь, дитя мое. Думаю, нет необходимости представлять вам господина де Маталена, который желает оказать нам большую честь.
– Что вы имеете в виду? – спросил Мэн-Арди, смертельно побледнев и оставшись стоять.
– Он намеревается войти в нашу семью.
Годфруа пошатнулся.
– Да, он явился, чтобы попросить руки Филиппины, которая знает господина маркиза и только о том и думает, чтобы стать его женой.
Мэн-Арди, все больше ощущая в душе подавленность, не проронил ни звука.
– Это предложение, – продолжала графиня, – для нас является еще более почетным в силу того, что маркизу, как и всему Бордо, наверняка хорошо известно о плачевном состоянии наших финансов, в результате которого через два месяца мы лишимся всего, даже этого дома.
На этот раз уже побледнел Матален.
– Что вы такое говорите, мадам! – воскликнул Мэн-Арди, которому сообщение об этой новой беде вернуло всю его смелость и красноречие.
– Банкротство – жестокая вещь, – продолжала мадам де Блоссак. – Особенно когда у тебя есть дети. Но что поделаешь? Все средства нашей семьи, равно как и состояние дядюшки Самуэля, мы доверили трем банкирам из Лондона, Амстердама и Венеции. И все трое, будто сговорившись, в одночасье разорились. Причем двое из них пустили себе пулю в лоб.
– Госпожа графиня, – сказал Годфруа, – мой отец богат, очень богат, и я думаю, что в точности выражу его чувства, если попрошу вас принять…
– Не торопитесь, дитя мое. Позвольте нам сначала разобраться с этой напастью. Что касается вас, господин маркиз, то наше согласие вы получили, теперь остается лишь уладить финансовую сторону, хотя я, к сожалению, подозреваю, что много времени это не займет.
Матален, онемевший точно так же, как перед этим Годфруа, поклонился и вышел.
Едва за ним закрылась дверь, как Годфруа бросился к графине, взял ее за руки и воскликнул:
– Мадам, дорогая мадам, неужели вашу семью постигло банкротство? Это невозможно! Как же мне вас жаль! Но, как я уже говорил, мой отец очень богат, привезенное им из Франции состояние его стараниями увеличилось в четыре раза и поверьте, шевалье не забыл, что своим нынешним благосостоянием он обязан вам.
– Удивительное сердце! – с улыбкой воскликнула графиня. – Ох! Вам не было нужды говорить эти слова – я и так все знаю…
– Но, мадам, я всего лишь неукоснительно выполнил свой долг…
– Нет, дитя мое, это нечто большее, чем долг, ведь вы совершенно позабыли о цели вашего визита. Как и о том, что Матален ушел отсюда, получив наше согласие.
– Нет, мадам, я все помню. Но если гнев и отчаяние на мгновение овладели моим сердцем, это еще не повод для того, чтобы забыть о том, что вы когда-то сделали для моего отца, которого я здесь представляю. Ведь шевалье де Мэн-Арди без колебаний отдал бы графине де Блоссак все свое состояние.
– Да нет же, Годфруа, нет, никакие мы не банкроты.
– Как это?
– Мой дядя не потерял ни единого су, он по-прежнему богат – как и я!
– Что тогда все это значит?
– Это значит, что через два часа, как я надеюсь, Матален сам откажется от руки моей внучки, за которой больше никто не даст никаких миллионов.
– Вы в этом уверены?
– Нет, но как я уже говорила, очень на это надеюсь. И тогда… я знаю одного молодого человека, очень робкого и застенчивого, когда речь идет о том, чтобы приоткрыть завесу над тайными добродетелями своего любящего сердца, но очень сильного и бесстрашного в сражении с бандитами и бретерами…
– Продолжайте же…
– Я знаю одного молодого человека, который, в свою очередь, тоже может попросить у меня руки юной девушки, не имеющей ни малейшего представления о том, что такое любовь.
– Ох, мадам графиня, не тешьте меня несбыточными надеждами! – воскликнул Годфруа, опуская глаза и еще больше краснея.
– Большой ребенок! Неужели я сама должна просить у вас руки для моей внучки?
– Но как же Матален?
– Скоро вам все станет ясно.
– А Филиппина?
– Ах! Моя бедная Филиппина. Она вбила себе в голову, что влюблена, но ее ждет жестокое разочарование. Хотя любовь здесь совершенно ни при чем, удар будет нанесен лишь по ее самолюбию.
– Вы мне обещаете?
– Она будет вашей женой.
Так они проговорили целый час. Годфруа, еще недавно вконец отчаявшийся, теперь пребывал на седьмом небе от счастья.
Но маркиз де Матален с отказом не торопился. Для того чтобы возвестить о нем графиню, ему понадобилось намного больше времени, чем ожидалось.
Последние сомнения у него отпали только на следующий день, когда в «Бордоском вестнике» появилось сообщение о том, что старый еврей Самуэль обанкротился после финансового краха его лондонского, амстердамского и венецианского банкиров. Бретер даже не подозревал, что оно было опубликовано только потому, что дез Арно заплатил за это кругленькую сумму.
Поэтому он снарядил к мадам де Блоссак своего верного Каде, предварительно вручив ему письмо следующего содержания:
«Мадам,
Я буду чрезвычайно признателен, если вы будете считать наши вчерашние договоренности утратившими силу. Вам никогда не узнать, как я страдаю, отказываясь от союза, ставшего главным чаянием всей моей жизни. Я уступаю под воздействием непреодолимой силы, тайна которой принадлежит не мне. Вполне возможно, что со временем это неожиданное препятствие исчезнет, тогда я вновь явлюсь к вам и попрошу оказать честь принять меня в вашу семью.
Ваш преданный слуга
Прочитав это послание, мадам де Блоссак, не скрывая радости, тут же отправила гонца к Годфруа, который потерял уже всякую надежду.
Затем придала лицу соответствующее выражение и велела позвать внучку. Филиппина прибежала, сияя от радости.
– Моя дорогая малышка, – обратилась к ней пожилая дама, – мужайся, у меня для тебя плохие новости.
Юная девушка побледнела.
– Речь пойдет о маркизе? – воскликнула она.
– Да, дитя мое. Этот человек оказался тебя не достойным.
– Бабушка, – дерзко ответила Филиппина, – это еще надо доказать.
Взяв со стола «Бордоский вестник», графиня дала прочитать внучке заметку, автором которой был дез Арно.
– Да, мы разорены, и что из этого?
– А теперь прочти вот это послание Маталена.
Филиппина жадно схватила протянутую бабушкой записку и пробежала глазами содержавшиеся в ней несколько строк.
Дойдя до конца, девушка уронила бумагу, ничего не сказав, и хотя лицо ее смертельно побледнело, глаза остались совершенно сухими.