– Ранен?
– Да. И, по всей видимости, вот-вот умру.
– Эге! – воскликнул Жак. – Это же наш бедолага Жозеф. Он взывает к жалости. Надо же, у него хватило мужества приползти аж сюда.
– Когда опасность миновала, ты становишься болтлив, – ответил ему Жозеф.
– Аджюдан, выслушайте Жозефа, он хочет что-то сказать.
Унтер-офицер нагнулся и стал внимательно слушать.
– Эти два человека – предатели, – произнес Жозеф, обращаясь к нему, – они отпустили беглеца.
– Да? Вы в этом уверены?
– Да. Но в первую очередь его спас вот этот! – добавил Жозеф, показывая на Жака.
– Значит, ты все видел? – спросил Латур.
– Да.
– И слышал все, что здесь было сказано?
– Нет.
– Тогда какого черта понапрасну воздух колыхать?
– Я думаю, вы сговорились с мясниками.
– Не обращайте внимания, аджюдан, этот человек бредит. Это ему бульдог искусал все ляжки и вырвал клок из живота.
– Нет-нет, с головой у меня полный порядок, – более твердым голосом сказал Жозеф.
– Как бы там ни было, – проворчал жандарм, – вы, должно быть, большая каналья.
– Но почему? – изумился полицейский, который, подобно многим коллегам, нашел в этой работе свое призвание и, не имея понятия о том, что такое долг, даже не понимал, сколь омерзительно его поведение.
– Почему? – переспросил аджюдан. – Если вы нуждаетесь в объяснениях, то я лишь напрасно потеряю время.
– Но вы арестуете этих двух полицейских?
– Я?
– Да, вы. Говорю же вам, они пособники бандитов.
– Э-э-э… – озадаченно протянул аджюдан, державшийся за свое место и по опыту знавший, что в те времена донос полицейского агента обладал особым весом в глазах чиновников, ответственных за принятие решений.
– Мой дорогой Жозеф, – сказал Жак, – по-моему, ты пошел по ложному пути.
– Аджюдан, арестуйте этих людей.
Жозеф был фанатично предан полиции и, как видим, даже перед лицом смерти продолжал делать свое дело.
Аджюдана охватил страх. Он выхватил из ножен саблю.
– Именем короля! Вы арестованы! – крикнул он Латуру и Жаку.
– Вы совершаете глупость, – сказал ему Жак.
– Лучше я совершу глупость, чем дам себя покусать этой ядовитой гадюке, – ответил унтер-офицер, показывая на Жозефа.
И жандармы, по приказу своего командира, окружили двух полицейских, не оказавших никакого сопротивления.
Жак лишь склонился над Жозефом и тихо сказал:
– Друг мой, если тебе суждено выжить, ты будешь горько сожалеть о только что совершенном поступке. Как бы там ни было, прошу тебя, запомни этот день, 23 июля 1825 года. Он принесет тебе несчастье.
III
Через несколько часов после описанных нами событий в дом приходского священника Бегля постучали два человека.
Один из них был небольшого роста, однорукий и кривой на один глаз. На нем был довольно элегантный наряд, длинные вьющиеся волосы на голове полностью закрывали уши и шею.
Второй был верзила атлетического телосложения, с презрением относившийся к такому дару, как ум, а если нужно было что-нибудь сказать, полностью полагался на своего маленького товарища.
– Господин кюре дома? – спросил однорукий у старой служанки, которая открыла им дверь.
– Да, сударь, но в столь поздний час…
– В столь поздний час он, по всей видимости, уже спит.
– Разумеется.
– Ну что же, в таком случае мы подождем когда он встанет и оденется.
– Вы хотите, чтобы я его разбудила?
– Почему бы и нет? – спросил однорукий.
– Но ведь кюре – человек уже не молодой, к тому же он очень устал.
– Скажите, что обездоленные нуждаются в его всемилостивом благословении.
– Ну конечно! – воскликнула старуха. – Если я так скажу, он обязательно к вам выйдет.
– Дочь моя, – сказал верзила, сопровождавший невысокого кудряша, – делайте что вам говорят.
– Но…
– Не бойтесь, вашего кюре никто не съест.
– Только этого еще не хватало.
– Ступайте, ступайте, мы торопимся. К тому же это вопрос жизни и смерти.
– Если это вопрос жизни и смерти, господа, – произнес почтенного вида старик, подходя к двум визитерам, – то я не имею никакого права заставлять вас ждать.
– Вы кюре Бегля, сударь? – спросил однорукий.
– Совершенно верно.
– Господин де Табана?
– Да.
– Сударь, мы хотели бы поговорить с вами наедине.
– Я полностью в вашем распоряжении, – сказал священник, знаком приглашая собеседников следовать за ним.
Господин де Табана служил Господу верой и правдой, за все время революционных потрясений ни разу не выезжал из Франции, но и от протестов против новой власти тоже воздерживался.
В эпоху Великого Террора он был еще молод, им двигала пылкая вера, поэтому он наотрез отказался уезжать в эмиграцию.
То ли вознамерившись принести себя в жертву Господу, то ли решив презреть все опасности и остаться укреплять дух своей паствы в дни страшных испытаний, он отошел от дел и стал без лишнего шума творить добро, тратя на эти цели свое немалое состояние.
Впоследствии, в награду за столь благородное поведение, высшие иерархи церкви изъявили желание осыпать его почестями. Прелату предложили епископство, но он отказался и в виде единственной милости попросил назначить его священником в небольшой приход, христиане которого в годину тяжких испытаний нашли в себе мужество приютить его у себя.
Пожелание кюре было исполнено и в первые же дни Реставрации он стал приходским священником Бегля.
– Говорите, господа, я вас слушаю, – сказал аббат Табана, после того как ввел гостей в скромную гостиную с выложенным плитами полом, блиставшую бедностью и чистотой.
– Дело в том, господин кюре, – произнес тот из двух визитеров, который постоянно говорил за двоих, то есть однорукий и кривой на один глаз человек небольшого роста, – что сегодня в Бордо должны были расстрелять одного славного малого по имени Жан-Мари Кадевиль.
– Расстрелять? Боже правый! Какое преступление он совершил?
– Надерзил командиру.
– Продолжайте.
– Нашего гренадера не расстреляли. Когда Жана-Мари вели на казнь, его отбили у конвоя и теперь он в безопасности.
– Вот и хорошо.
– То, о чем я вам сейчас рассказал, сударь, известно всему Бордо; но вот о том, что его освобождение организовала женщина, точнее, молодая девушка, не знает никто.
– Вот как! – воскликнул кюре, не понимая, зачем ему рассказывают всю эту историю.
Он не осмеливался выказать возмущение тем, что его подняли с постели только для того, чтобы поведать о событиях хоть и радостных, но все же не имевших к нему непосредственного отношения.
Как бы там ни было, лицо его, по-видимому, выражало удивление, потому как собеседник его не замедлил продолжить: – То, что я сейчас рассказываю, может показаться вам неуместным и даже лишенным всякого смысла, но…
– Должен признать, что…
– Соблаговолите набраться немного терпения. Я перехожу к той части моих откровений, которая касается вас лично – не как человека, но как священника.
– В таком случае слушаю вас, сударь, говорите, ведь я – всего лишь смиренный слуга Божий.
– Господин кюре, что бы вы сказали о молодой девушке, которая спасла молодого человека, к тому же красавца, от неминуемой и позорной смерти?
– Я, вполне естественно, сказал бы, что она его любит.
– Правильно, – произнес верзила глухим голосом, на который кюре повернул голову и чуть было не засмеялся.
– Кадишон любит Жана-Мари, – продолжал однорукий. – Но это еще не все, ведь Жан-Мари от Кадишон тоже без ума.
– И все же я не понимаю… – вновь перебил его кюре.
– Они хотят пожениться.
– Так заканчиваются все романы, – ответил аббат Табана. – И все, что вы мне сейчас рассказываете, – не что иное, как роман.
– Да, но им не так просто обвенчаться.
– Почему?
– Потому что Жан-Мари не желает, чтобы их благословил первый попавшийся священник…
– И вы подумали, что я…
– Да, господин кюре, – решительно ответил однорукий.
– Сударь, – продолжал кюре, – я был бы очень рад выполнить свою маленькую миссию в том трогательном деле, о котором вы мне только что поведали…
– Но? – спросил человек с длинными вьющимися кудрями.
– Но то, о чем вы меня просите, невозможно.
– Невозможно, господин кюре?
– Да, сударь, невозможно.
– Но почему?
– Потому что брак, скрепленный лишь мной одним, с точки зрения закона будет являться недействительным.
– Прошу прощения, господин кюре, но вы, по-видимому, несколько преувеличиваете роль официально зарегистрированного брака.
– Почему вы так считаете?
– Некоторым людям венчание совершенно не нужно, их брак удостоверяет лишь мэр.
– Совершенно верно.
– Но в таком случае люди, признающие лишь церковный брак, тоже имеют право на существование, не так ли?
– Все это очень хорошо, и если вы спросите меня, то я как человек, ставший священником еще при старом режиме, готов присоединиться к вашему мнению. Но мне кажется, что в данном вопросе вы обладаете достаточными познаниями и прекрасно понимаете, что католическая церковь давно взяла за принцип благословлять лишь браки, зарегистрированные в мэрии.
– В обычных условиях, господин кюре, вы были бы совершенно правы, это действительно очень мудрый подход. Но здесь случай особый.
– В чем же его особенность?
– Как только Жан-Мари предстанет перед каким-нибудь городским чиновником, его тут же арестуют, свяжут и предадут казни.
– И то правда, – прошептал прелат.
– С другой стороны, эти молодые люди, обожающие друг друга, хотели бы пожениться перед долгой разлукой, ведь вы понимаете, что нашему несчастному гренадеру придется бежать из Франции и скрываться до тех пор, пока обстоятельства не позволят ему вернуться на родину или же позвать жену к себе.
– То, о чем вы мене просите, очень серьезно. Ведь вы хотите, чтобы я благословил тайный брак.
– Это не совсем так, сударь. Поскольку у каждого из них нет ни отца, ни матери, то даже с точки зрения закона никакое согласие не требуется. Во всех отношениях сей брак является чисто церковным. Господин кюре, если бы нам хотелось ввести вас в заблуждение, то мы без труда изготовили бы фальшивые бумаги, удостоверяющие регистрацию брака в мэрии. Но мы подумали, что подобный обман недостоин честных людей, и предпочли сказать правду.