В то же время нетрудно догадаться, что многие капитаны оказали ему весьма скверный прием, а один из них даже отказался пускать шпика к себе на борт.
– Вы совершаете ошибку, капитан, – сказал ему Латур.
– О чем вы?
– Дело в том, что на меня возложена обязанность найти беглеца.
– У меня на борту его нет.
– Я в этом не уверен, – ответил на это Латур.
– Вы наглец! – закричал моряк. – Покажите мне разрешение проводить подобные обыски! Это неслыханно!
На это Латуру было нечего ответить, ведь у него при себе не то что разрешения, но даже ордера на арест Жана-Мари. Поэтому настаивать он не стал и отправился с инспекцией к более сговорчивым капитанам.
Среди них нашелся один, который без колебаний позволил полицейскому обыскать его судно от трюма до грот-марса. И при этом проявил такое рвение, что даже заронил в душу полицейского подозрения.
«Его невиданное усердие можно объяснить двумя причинами, – подумал Латур, – либо этот капитан надо мной смеется и Жан-Мари спрятался так тщательно, что найти его можно будет, только полностью выгрузив из судна весь товар, что обойдется очень дорого, либо он просто еще не взял беглеца на борт. Но ставлю свою голову против жизни этого идиота Жозефа – за которую сегодня много никто не даст – что Жан-Мари должен бежать именно на этом корабле».
Когда он покончил с обыском, капитан вызвался самолично проводить его обратно. Латур был не против еще раз заглянуть в каюту, где, как ему показалось, мелькнуло знакомое лицо, но перед этим он заявил, что должен идти, и поэтому удалился, решив не спускать с этой скорлупы глаз.
– Сатюрнен, – обратился капитан к боцману, – спустите для господина трап.
Латур все понял и спустился в лодку.
Когда он закончил осмотр судов, было уже совсем темно. Совершив на своей барке несколько маневров, полицейский отплыл на несколько кабельтовых, бросил якорь и стал наблюдать за тем, что происходит вокруг.
Жан-Мари тем временем отчалил от Бешереля, где перед этим провел весь день, в полном соответствии со своим планом, и налег на весла, чтобы побыстрее оказаться на середине реки, подальше от Пойяка.
Это обернулось для него самыми серьезными последствиями.
Большую часть времени гренадер потратил на то, чтобы пересечь Жиронду, но поскольку ночи в июле короткие, утром, когда стал заниматься рассвет, до Ришара ему было еще очень далеко.
Тем временем показались стоявшие на якоре суда.
Не подозревая о том, что полиция догадалась, каким путем он воспользовался для спасения, Кадевиль решил без колебаний направиться к тому из них, которое обещало даровать ему свободу.
Ближе к утру погода испортилась.
С моря на Жиронду стали накатывать огромные, тяжелые валы. Оказавшись в трудном положении, несчастный Жан-Мари решил не пережидать день на берегу вдали от любопытных глаз.
Поскольку ветер резко изменил направление и теперь дул не с запада, а с востока, как часто бывает перед бурей, откос со стороны Сентонжа поначалу еще прикрывал беглеца от его неистовых порывов, но по мере того, как барка приближалась к середине реки, волны становились все выше, круче и – зажатые меж двух берегов – опаснее.
– Черт бы меня побрал! – воскликнул гренадер. – Зря я отважился плыть дальше. Лучше бы было вернуться назад, укрыться на берегу и переждать.
Поступить так – действительно означало проявить мудрость.
Но, к сожалению, для бедного солдата течение, которому он доверился, унесло его уже довольно далеко и на берегу теперь виднелись лишь скалы, грозившие ему неизбежной гибелью.
– В таком случае, – прошептал он, – поплывем вперед.
И беглец вновь мужественно взялся за весла. Но каждый знает, как трудно грести при штормовом ветре, и гренадера, который отнюдь не был бывалым матросом, это занятие стало утомлять быстрее, чем кого-либо.
В довершение всех бед время от времени на утлое суденышко накатывал вал неистовее других и наполовину заливал его водой.
Тогда Жан-Мари бросал весла и вычерпывал ее своей шапкой.
Буря была все ближе. Вдали уже слышались раскаты грома.
– Только этого не хватало! – воскликнул гренадер. – Что за невезение! Раньше я садился в лодку только для того, чтобы попасть из Бордо в Бастиду, но стоило мне оказаться в устье реки – и вот на тебе – ураган! Ну что же, теперь уж как кривая вывезет!
И наш беглец стал грести дальше.
На его беду, море неистовствовало все больше и больше. Несчастная посудина, которой Жан-Мари вверил свою жизнь, поминутно сотрясалась под ударами волн, взмывала вверх, тут же обрушивалась вниз, зарывалась носом в воду и вновь выпрямлялась.
– Теперь мне осталось только молиться, – сказал молодой человек, мысленно посылая Кадишон свое последнее «прощай».
И через мгновение добавил:
– Лучше умереть так, чем получить дюжину пуль в грудь, стоя перед полком солдат.
Будто в подтверждение этой мысли, рядом раздался гулкий удар грома.
«Я пропал!» – подумал Жан-Мари.
Хотя на самом деле у него и в мыслях не было отчаиваться.
– Ну нет! – закричал он и вскочил на ноги, будто обретя способность сражаться с грозой, с сорвавшимся с цепи морем, с природой. – Я так просто не сдамся! В конце концов, многие моряки подвергались и не таким опасностям, но, несмотря на это, справились. Тогда почему бы не справиться и мне? Если я не буду бороться с этой взбесившейся стихией, хотя бы за то, чтобы быть для Кадишон хорошим мужем, то поведу себя, как последний трус. Ведь что такое гром? Обыкновенный шум… А что такое ветер?… Эй, о чем я вообще думаю? Ветер! Вот что меня спасет. У меня есть мачта и парус, и хотя я не умею с ними управляться, Господь, оберегавший меня все эти дни, выручит и на этот раз. Мне остается лишь вверить себя ему. Мой шанс на спасение заключается в том, чтобы поднять парус и до шторма добраться до берега неподалеку от Ришара.
Жан-Мари установил мачту и приготовил парус, проделав это довольно сноровисто для человека, получившего в такой науке, как мореплавание, всего один-единственный урок.
Тем более что урок этот Безомб преподавал нашему беглецу в тот самый момент, когда того больше заботили нежные слова Кадишон, нежели наставления учителя.
– Да хранит меня Господь! – воскликнул он, поднимая парус.
Когда парус достиг вершины мачты, барка чуть не опрокинулась – настолько яростными были порывы ветра. Жан-Мари инстинктивным движением выровнял суденышко и оно чайкой полетело по волнам, будто взлетая над их гребнями.
В этот самый момент, во всем своем исступлении, разразилась буря. С неба хлынул настоящий водопад. Вновь зарокотал гром – безудержно и грозно.
Над Жаном-Мари нависла смертельная опасность, хотя сам он, на его счастье, этого до конца не сознавал.
Барка продолжала лететь вперед.
Единственное, он понятия не имел, в какую сторону движется. Ливень, хлеставший под напором ветра, ограничивал видимость парой сотен метров, и даже оказавшись в открытом море, в сотне лье от берега, Жан-Мари не чувствовал бы себя таким одиноким.
– Да хранит меня Господь! – философски повторил он.
Вопреки ожиданиям гренадера, буря бушевала долго. Успокоился молодой человек только тогда, когда увидел, что волны стали не то чтобы ниже, но все же более покатые, что взмывать на них стало чуточку легче.
Утихать шторм стал только к пяти часам вечера. Море все еще волновалось, но лодка Жана-Мари оказалась настолько выносливой, что, когда звуки грозы стали удаляться, а над горизонтом появилась синяя полоска неба, в душе у него не осталось других чувств, кроме признательности Богу.
Наконец небо окончательно прояснилось и Жан-Мари решил определиться на местности.
Не выпуская штурвала из рук, он встал в лодке и посмотрел по сторонам.
Но каковы же были его изумление, его ужас и отчаяние, когда он увидел, что со всех сторон, до самого горизонта, его окружала вода.
Жан-Мари был в открытом море. Пока бушевал шторм, барка проделала пару лье. По счастливой случайности он миновал эстуарий Жиронды, не разбившись ни о мыс Грав, ни о скалы Вальера или Руайяна. Но к чему было это везение, если сейчас он оказался затерянным в океане, не зная, в какую сторону направить свой челн, чтобы добраться до суши?
Компаса у Жана-Мари не было, поэтому помочь в выборе правильного курса ему могла помочь лишь счастливая звезда.
Осознав, что с ним произошло, гренадер прыгнул на нос суденышка и тут же спустил парус, гнавший его все дальше в океан.
– Раз уж ветер вынес меня в открытое море, – сказал он себе, – то чтобы добраться до суши, нужно повернуть назад.
И Жан-Мари переменил галс.
Затем вновь поднял парус, стараясь проделать в обратном направлении путь, приведший его сюда.
Гренадеру опять повезло. Два часа спустя его внимание привлекли сразу два предмета – башня и парус.
Беглец тут же догадался, что высокая башня, ярко сверкавшая на солнце, будто никакой бури перед этим не было и в помине, представляла собой не что иное, как Кордуанский маяк.
И увиденный им парус, еще за мгновение до этого бывший для гренадера последней надеждой, теперь немало его обеспокоил.
Взяв курс на Кордуан, он вскоре увидел землю и тут же ее узнал. Ему предстояло вернуться в эстуарий Жиронды и направиться в Ришар, что было нетрудно, потому как течение, с отливом вынесшее барку в открытое море, теперь, с приливом, гнало ее обратно в реку.
– Ах! Моя дорогая Кадишон, твой горемычный муж только что чудом спасся от смерти, – с улыбкой сказал Жан-Мари.
Он полагал, что все опасности уже позади.
Но волны вокруг него становились круче, выше и стремительнее.
– У меня такое ощущение, – сказал себе он, – что по мере приближения к берегу море волнуется все больше и больше.
Ему даже в голову не приходило, что это вполне естественно.
– Гляди-ка! – через минуту продолжил он. – Парус, который я недавно заметил в открытом море, похоже, приближается ко мне. Может, это случайность?… Ха! Чего это я испугался? Не хватало еще, чтобы буря изрыгнула полицейского шпика – специально чтобы меня арестовать.