– Значит, не от меня.
– А мне плевать!
Паша выскочил из дома, шарахнув дверью. Выползшая на шум теща успокоила рыдающую Мусю.
– Куда он денется, мне тут один ответственный работник из ХИАСа сказал, что наше дело гиблое. Скоро отказ будет, как пить дать.
На следующий день во время вечерней переклички у фонтана семья Хлебниковых выслушала свой приговор. Канада их не берет. Без объяснений.
Глядя в счастливые глаза Муси, которая в этот момент держала на руках маленькую чужую девочку, покрывая на радостях поцелуями ее головку, шею и ручки, Паша сдался. Через месяц они уже приземлились в аэропорту Бен-Гурион, открыв новую главу в цикле своих долгих странствий.
Глава 8
Лиза перебирала фотографии, которые Анисов разложил перед учениками. На них Паша и Муся позировали на фоне Колизея и дворца Дожей, возле статуи Давида и какого-то неказистого фонтанчика в том городе, где временно жили. Ей хотелось высмотреть в лице Паши хоть какие-то признаки тоски, но ничего похожего не наблюдалось. Он обнимал Мусю, белозубо скалился и выглядел как стопроцентный иностранец.
Лиза соображала, как бы заполучить фотографию, на которой Паша, в темных очках, в закрученном вокруг головы полотенце, сидит на пляже и задумчиво смотрит в голубую даль, где сходятся небо с морем. Лиза не могла объяснить, откуда появилась уверенность в том, что в момент снимка Паша думал о ней. Ловко стащив фотографию из общей пачки и подробно изучив ее дома, наконец нашла разгадку. В левом углу была смутно различима группа людей, сидящих у костра. Лиза вспомнила пляж, костер, усатого гитариста, как будто это было вчера. Паша сидит и смотрит в морскую даль, а почему? Он ждет, что из пены морской сейчас появится Лиза. Он думает о ней и скучает, а не пишет потому, что боится, как бы письмо не попало в руки Веры Николаевны. Надо ждать. Теперь у него есть их новый адрес и телефон. Эх, жаль, что не попросила писать до востребования, потому что с мамой уже нет никаких сил.
Лизе казалось, что Вера устраивает «театр» с постоянным нытьем и ночными криками с одной целью – разжалобив дочь, удержать ее дома. Жалобы на то, что тут болит, там болит, Лиза пропускала мимо ушей и жестко пресекала: «Болит – иди к врачу», но Вера не шла, и это раздражало Лизу. Когда Вера Николаевна наконец собралась к врачу, выяснилось, что время упущено и победить болезнь будет нелегко.
После разрыва с Алексеем Петровичем Вера махнула на себя рукой. Она растолстела, сильно отекла. Ее мучили приливы, кружилась голова, болели спина и ноги. Все это она объясняла наступлением климакса. Странным казалось другое – тошнило, как при беременности, и почему-то увеличился размер груди. Однажды ей показалось, что из соска брызнуло молоко.
«Господи, – подумала она, – этого еще не хватало! А ведь могла и залететь. И в сорок семь такое случается. Уже, правда, месяца четыре прошло с того дня, когда Лизка их с Петровичем застукала. Надо срочно пойти к гинекологу, и, если что, вычиститься, какой бы срок ни был».
Визит к гинекологу ошарашил Веру Николаевну. Беременности не было, зато на одной груди была опухоль с куриное яйцо, а на другой – прощупывались мелкие уплотнения, напоминавшие гроздь винограда. Биопсия подтвердила самые страшные подозрения. Это был рак, в довольно запущенной стадии. Анализы показали метастазы в лимфоузлах, и по всему было видно, что в процесс вовлечены печень и позвоночник. Вера, которая последнее время «давила на психику» дочери, манипулируя своим нездоровьем, вдруг приняла решение не посвящать Лизу в подробности и про страшный диагноз не говорить. Она боялась, что это помешает Лизе в подготовке к важному конкурсу, на который ее выставила Сергеева. Вера стиснула зубы, но, вместо того чтобы пройти «голгофу» антираковой терапии с удалением молочных желез, изнурительной химией и ежедневной радиацией, она поехала к целительнице под Полтаву.
О чудесной бабке, изгоняющей любую болезнь из тела и тяжесть из души, ей рассказала родная тетка, живущая в той же деревне, откуда родом была Вера. За тридцать лет, которые прошли с того дня, как умерла Верина мать и тетка с легкостью спровадила семнадцатилетнюю Веру в общагу ПТУ, не дав на дорогу лишней копейки, Вера навестила ее всего один раз, приехав на свадьбу своего двоюродного брата Николая. Этот визит был вторым. Кроме тети Кати и Николая, у Веры никого не было, а значит, они были единственными, на кого, в случае чего, можно было положиться. Лизу родня звала горе-музыкантшей и жалела свихнувшуюся Верку, вбухавшую в музыку все деньги. Особенного желания стать опекунами Лизы у родственников не было, но идея пожить в городе, если Вера, не дай бог, все же помрет, очень понравилась Николашке и его жене Татьяне. Тетя Катя дала Вере имя и адрес целительницы, рассказав, что когда они с Колькой к ней приехали, так не успели рта открыть, как знахарка с порога его закодировала. И после этого Колька, считай, лет пять в рот не берет.
– А денег ей заплатишь, сколько захочешь, – добавила Катя. – Она к ним не прикасается. Коробочка у входа стоит, кто сколько может, столько туда и сует.
– Как зыркнула, – бухтел Николай, – так у нутрях похолодело, и блеванул я прям на ее порог. Приказала все собрать и на сковороду положила, а туда семя какое-то и траву намешала, бумагу с буквами, свечку церковную покрошила и давай поджигать. Вонища! А она талдычит: «Нюхай давай!» Меня опять – наизнанку, а потом, не поверишь – как только стакан поднесу, сразу запах этот. Даже глотнуть не могу! И ты поезжай, она поможет.
Вера собралась, упросив тетку приехать и пожить с Лизой, если лечение затянется.
Целительница Марфа жила в дивном по красоте селе, утопавшем в сочной траве и цветах. Пока Вера ехала поездом, потом рейсовым автобусом и попуткой, у нее отекли и разболелись ноги. Ее высадили у трассы, и оставалось совсем немного пройти, но каждый шаг давался с трудом. Она медленно шла через рощу мимо круглого, как зеркало, пруда, в котором купались ветви плакучих ив, и все искала, где можно присесть, отдохнуть. Голова кружилась, она ухватилась за ствол дерева и медленно сползла в траву.
«Надо полежать», – подумала, вытянувшись во весь рост. Сквозь тонкую ткань батистового сарафана ее прошиб холод, идущий из еще не прогретой земли. Вера не могла пошевелиться от навалившейся тяжести.
«А в могиле будет еще холодней, – пронеслось в голове, но эта мысль не вызвала никакого страха. – Я ведь холода не почувствую. Ничего не болит, ни о чем не думаешь. Хорошо! Не надо за Лизку бояться, думать – чем и как платить, где товар брать и сколько «крыше» отстегнуть. Отдыхай себе, спи спокойно. Отработала – и на покой. Кому я, собственно, теперь нужна? Раньше, пока растила, нужна была Лизе, а теперь она только и думает, как бы деру дать. Не разговаривает со мной совсем, стесняется моей необразованности. Виновата я, конечно, что с Петровичем куролесила, так все ж для нее. Или для себя? Ну и не без этого. А ведь хорошо с ним было. Бедный Петрович, пару раз видела, как он у магазина маячил, возле дома круги выписывал, но не зашел. Может, действительно скучает? А как узнает, что я того… Вот кто наплачется! – Вера улыбнулась и повернулась на бочок. – Так бы и лежала, а вот в гробу не повернешься. Пусть бы на бочок и укладывали. Так – куда ни шло…»
Почувствовав, что сейчас уснет, с трудом заставила себя встать и пойти дальше. Очень ей было интересно, как Марфа ее встретит, угадает или нет ее болезнь. Вера решила, что зайдет веселая, ни слова о себе не скажет, а будет жаловаться, что похудеть никак не может, аппетит усмирить, за этим и пришла.
Дом Марфы легко было найти по длинной очереди, которая выстроилась у калитки. Люди, молодые и старые, сидели и стояли, один даже лежал на носилках. Очередь двигалась бойко, а Вера старалась угадать, заглядывая в лица выходивших, чем закончился их визит к целительнице. Того, на носилках, как внесли, так на носилках и вынесли. Стало понятно, чудеса – это не Марфин профиль.
Когда подошла Верина очередь, она растерялась. Зайдя в светлую, свежевыбеленную комнату, она увидела деревянный стол и скамейки, рукомойник возле окна. В углу, перед образом, теплилась лампадка, Вера засмотрелась на нее и забыла, что собиралась сказать. Марфа встала и подошла к ней. Коснувшись ее лба, втянула воздух, словно принюхиваясь. Потом отошла, попросила сесть рядом. Мягкая старческая рука прошлась по Вериным волосам, шее, позвоночнику. Прозрачные, бесцветные глаза Марфы смотрели куда-то поверх ее головы. Отойдя к иконе, Марфа перекрестилась и вроде как начала с кем-то шептаться. Вера вслушивалась, но слов было не разобрать, а главное, было непонятно, с кем разговаривает старуха, но то, что это был не один голос, а два или даже несколько – Вера ясно различала. Наконец, сев перед Верой и утерев намокшие глаза, Марфа сказала, что попробует помочь, но очень мало времени осталось. Земля сильно Веру тянет и не хочет отдавать. Марфа поставила перед Верой таз с холодной водой и велела раздеться, опустить туда ноги. Набухшие, потрескавшиеся ступни перестали ныть, и Вера благодарно улыбнулась. Белая плотная ткань шатром покрыла ее голову и плечи, а дальше она уже не понимала, где верх и низ, право и лево. Она почувствовала запах паленой хвои, сознание помутилось. Казалось, что над головой полыхает огонь, а под ногами течет раскаленная лава. Она задыхалась и слепла, проваливаясь во тьму. Когда Марфа резко сдернула покров, Вера увидела, что вода в тазу черная, как сажа, и обомлела.
– Ты, детонька, не пугайся, – успокоила целительница, – это грязь из тебя выходит, мы ее земле и вернем. Вынеси и вылей за калитку. После этого можешь домой ехать. Я тебе тут травок всяких приготовила. Ты их пей, но к врачам иди, пусть лечат как умеют. Если захочешь в землю уйти, очень быстро туда отправишься – тебя там уже ждут. Зацепись посильнее в жизни за то, что оставлять жалко, но только не за дочку свою, – она тебя не удержит, а ты ее подтолкнешь. Через нее к тебе страх пришел – он и ест тебя поедом. И грудь твоя заболела потому, что от груди ты свое дитя так и не отлучила. А дочка твоя уже не ребенок – она женщина, которая, как та свеча, плавится от любви, и любовь эта страшная, преступная. Но бог милостив. Ты о себе подумай. В землю нос не утыкай, а в небо смотри и радуйся. Знаешь, что сделай, – ты, когда назад пойдешь, опять через рощу иди, тем же путем, что ко мне пришла. Там пруд. Ногами в дно поглубже закопайся и чтобы вода по грудь была. Голову к небу подними и на солнце смотри. Через тебя по кругу сила побежит могучая. От солнца и неба к воде и земле. Стой так и руки раскинь, словно сейчас полетишь. И попроси у кого хочешь – у бога, у природы-матушки, чтобы вернули тебе здоровье. Они ответят. И почувствуешь ты легкость, словно и впрямь крылья выросли! Так ты не бойся, лети!