ий смысл, который я бы не уловил, если бы не узнал об их общей истории.
— Герцог Веры всегда следил за помазанием после половины пути, — холодно говорит Вентрис.
— Ты прав, — соглашается он с почти опасной легкостью. — Но это наш с Викторией дуэт. И только нам решать, как его лучше петь.
— Хор…
— Дал понять, что доверяют моему мнению, когда речь идет о предложении, каким бы необычным оно ни было. — Илрит подается вперед. Его мощная аура заставляет его чувствовать себя выше. Он как бы нависает над младшим, и Вентрис кажется ему не более чем неуверенным ребенком. — Я был тем, кто первым научил ее гимнам старых богов. Я буду наблюдать за ее помазанием до самого конца. Сам Лорд Крокан отстранит меня от нее, так что ты мало что сможешь сделать.
Румянец поднимается по моей груди и бьет по щекам. Я пытаюсь бороться с ним, но мое тело думает по-своему. Я знаю, что Илрит не должен этого делать… но от того, что он так за меня заступается, у меня внутри все завязывается в узел от ощущения, граничащего с невыносимым.
Глаза Вентриса метнулись между нами. Они слегка сузились, а затем вернулись к Илрит.
— Это невероятно неуместно, Ваша Светлость, чтобы подношение помазывал только один человек. Этот процесс направлен на снятие уз с этого смертного плана, а не на привязывание ее к нему.
— Я бы никогда не сделал ничего, что привязало бы ее к этому плану, — защищается Илрит, пожалуй, даже слишком.
— Хорошо, тогда ты не будешь возражать против того, чтобы я… — Вентрис потянулся ко мне, но Илрит повернулся, встав между мной и другим мужчиной.
— Разве я не ясно выразился, Ваша Светлость? — Илрит огрызается. В его словах нет ни капли формальности. Он говорит со всей властностью короля. Один мой взгляд, одно колебание — и он ставит свою шею на кон ради меня.
Впрочем, так было все это время. Осмелился прикоснуться ко мне, чтобы я вынырнула из своих мыслей и выучила слова, даже когда знала, что это запрещено, отвез меня в дом Шееля и заставил практиковаться в магии, чтобы обрести уверенность перед траншеей. Помощь моей семье… Илрит стольким рисковал ради меня.
Я не заслуживаю его. Особенно когда он считает меня воплощением надежности и чести. Я уже не помню всех своих поступков, но эта мысль сияет в моем сознании так же ярко и остро, как северная звезда.
— Не позволяй человеку сделать тебя глупым, Илрит. Даже если этот человек — подношение. — Вентрис складывает руки и откровенно хмурится.
— Не позволяй прошлому ослепить тебя, чтобы ты не смог двигаться вперед, Вентрис, — отвечает Илрит.
Вентрис поджимает губы. Мысленная война, которую он ведет, видна на его лице. Мне интересно, какие «за» и «против» он взвешивает. Но я потрясена, когда мне кажется, что что-то из сказанного Илритом дошло до него и работает в нашу пользу.
— Очень хорошо. Мы разделим эту ответственность. — Компромисс — это, очевидно, самое близкое к тому, что Вентрис даст нам. — Я вернусь позже, чтобы помазать ее, а пока оставлю ее на твое попечение. Проследи, чтобы она медитировала на Бездну. Мы бы не хотели, чтобы из-за тебя произошел еще один провал. — С этим язвительным замечанием он уплыл, оставив нас одних в моих покоях.
— Он тот еще тип, — говорю я, когда он уходит.
— Ты не ошибаешься. — Илрит подходит к столу.
— Ты уверен, что все в порядке?
— Это то, что ты хотела, не так ли? — Вопрос звучит как искренний. Забота и мягкое выяснение. Но это также и уход от ответа.
— Да, но как ты узнал? — Я снова смотрю на него.
Он не отвечает в течение долгой минуты.
— Я услышал это в твоей песне.
— В моей песне?
Илрит подплывает ко мне. Я стою совершенно неподвижно, когда он нежно проводит пальцами по моей челюсти. Его пальцы задерживаются. Большой палец касается раковины моего уха.
— Я уже говорил тебе, что у каждого из нас есть своя песня в душе.
— Да… и ты слышишь мою?
Он кивает. Почему он выглядит таким грустным? Неужели я приношу ему такую печаль? Я не могу ответить на этот вопрос, поэтому не спрашиваю.
— Не хочешь ли ты составить мне компанию, пока ты «общаешься с Бездной»? — Выражение лица Илрита настороженное, совершенно нечитаемое. Хочет ли он остаться? Или я и так уже слишком сильно его напрягла?
— Только если ты хочешь. — Я стараюсь говорить безразличным тоном.
Наступает достаточно долгая пауза, и мое сердце замирает. Но затем оно снова взлетает вверх с трепетными ударами, когда он говорит:
— Я бы хотела.
Расстояние между нашими телами кажется океаном. И все же он так близко, что я могу преодолеть это расстояние в одно мгновение. Мои руки могут оказаться на нем, стоит только подумать. Я могу провести пальцами по этим отметинам на одной стороне его груди, как по карте… найти свой путь вокруг него. Изучая его самые неизведанные территории.
— Что же нам теперь делать? — Мои слова прозвучали немного задыхаясь, даже для моих ушей.
— Мы можем делать все, что тебе понравится. — Он складывает руки и поднимает ладонь, задумчиво поглаживая подбородок. Знакомое движение почти вызывает улыбку на моем лице. Я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не сказать, что в настоящее время я могу придумать довольно много вещей, которые мне было бы приятно делать наедине с ним. — Я могла бы попросить какие-нибудь игры, которые могут быть интересны. Или свиток с подробным описанием старого языка сирен. Может быть, какой-нибудь свиток, написанный на обычном языке и рассказывающий о Крокане. — Он опускает руку и ослепительно улыбается. — Воистину, все, что тебе угодно. Скажи слово, и оно будет твоим.
— Все это не похоже на «общение с Бездной». — Я слегка усмехаюсь.
Илрит пожимает плечами, не обращая внимания.
— Я могу сделать так, чтобы все это произошло.
— Почему ты так добр ко мне? — не могу удержаться, чтобы не спросить.
— Разве я не был добр к тебе до сих пор?
Вопрос оправдан. Он был. Но это…
— Я чувствую себя по-другому, — признаю я.
На мгновение он не знает, что ответить. Он смотрит на меня такими глубокими глазами. Глаза, в которых, кажется, больше цветов, чем я замечал раньше.
— Связано ли это с тем, о чем мы говорили в Мире Природы? О том, что ты «недостойна» любви?
— Я ничего не говорила о любви. — Я избегаю его взгляда, иначе он увидит меня насквозь. Я не могу так думать о нас. И он тоже не может. Это слишком серьезный риск для каждого из нас.
— Тебе и не нужно было. Этот твой страх — гораздо больше, чем просто любовь… — Илрит подплывает ближе, маленькие плавники на его хвосте двигают его без помощи рук. Понимает ли он, что говорит? О чем говорит его пристальный взгляд? — Позволь мне сказать тебе, Виктория, без сомнений и колебаний, что ты достойна доброты, сострадания и любви. И я скажу тебе это тысячу раз, если это будет необходимо, чтобы ты поверила в это. — Он опускает подбородок, пытаясь встретиться с моими глазами.
Все инстинкты подсказывают мне, что нужно оттолкнуть его как можно сильнее. Уроки, которые были вытравлены в моей душе, заключались в том, чтобы никому не доверять, ни на кого не рассчитывать.
Но… возможно, когда-то давно я могла бы доверять больше. Вокруг меня были те, кого я держала на расстоянии, потому что это должна была заботиться о них, а не наоборот. Но они оставались, готовые бороться и жертвовать ради меня. Я не могу изменить прошлое, но я могу исправить будущее — то немногое, что мне осталось.
Теперь возникает странная свободная мысль, которая раньше не приходила мне в голову.
Вместо того чтобы рассматривать свою грядущую кончину как причину сдерживать себя, возможно, я должна считать ее в некотором роде свободой. Нет никакого «потом». Нет платы, которую я должна буду заплатить за свой выбор. Я собираюсь отправиться в Великое Запределье. Что я теряю, если поживу немного для себя?
Не говоря ни слова, я плыву к балкону. Илрит следует за мной, когда я указываю на место рядом с собой, и устраивается рядом со мной, когда я облокачиваюсь на перила. Сегодня днем Крокана внизу не видно.
— Давай, спрашивай меня о чем угодно.
— Прости?
— У тебя, наверное, есть вопросы обо мне… о том, почему я там — такая, какой я есть. Между нами одновременно происходят два разговора. То, что мы говорим, и все, что мы не говорим — все, что мы не можем. Возможно, если я буду достаточно смелой, то смогу немного разрушить барьеры в последнем. — Я расскажу тебе все, что ты захочешь услышать. Даже то, о чем я не рассказывала ни своей семье, ни друзьям в Мире Природы. Если ты спросишь, я отвечу тебе совершенно искренне.
Илрит обдумывает это достаточно долго, и я готовлюсь к ответу.
— Все, что я захочу?
— Да, все, что угодно. — Отступать уже поздно. И хоть раз… я хочу быть уязвимой перед тем, кто достоин этой уязвимости.
— И ты ответишь честно?
— Клянусь. — Он собирается спросить меня о том, кто заставил меня чувствовать себя недостойной. Я уже пытаюсь собрать воедино то, что помню, в пустотах моего сознания, которые проели слова старых богов. Кто бы мог подумать, что все то, что я так отчаянно хотела забыть, теперь пытаюсь вспомнить.
— Каково назначение ткани, украшающей твой корабли?
— Извини? — Я несколько раз моргаю, как будто мое непонимание как-то связано с тем, что я не могу ясно видеть его. Я провожу рукой по волосам. — Я не думаю, что я…
— Корабли. У них к центральным мачтам привязаны большие флаги. — Он изображает корабль и его мачту. — У твоего их было три. Я видел их бесчисленное количество раз, но никогда не был уверен в причине.
Я всеми силами борюсь с улыбкой. Он так увлечен. Так заинтересован.
— Трудно достать планы или диорамы кораблей. Поэтому я стараюсь воссоздавать их по мере возможности в виде небольших моделей. У меня есть подозрение, что они должны ловить ветер. Но как ветер может двигать такое большое судно? Возможно, я мог бы поднять одну из моих реконструкций из сокровищницы на поверхность, и ты могла бы показать… — Он замолчал. Я проиграла битву со своим лицом. Ухмылка расплывается от уха до уха. Илрит выпрямляется и отводит взгляд. Он надулся, как мальчишка, которого не воспринимают всерьез. — Забудь, что я спрашивал. Глупый вопрос, я знаю. Так очевидно, так глупо с моей стороны не знать. Но это не то, что должно волновать герцога-сирену.