— Куда?
— Мы собираемся начать подготовку к последнему куплету твоего помазания.
Я делаю то, что мне говорят. Но не для него и не потому, что он мне велит. Я делаю это спокойно, потому что думаю, что есть шанс снова увидеть Илрита. Меня осеняет, как мало времени у нас с ним осталось. Не успею оглянуться, как все закончится, и я должна наслаждаться каждым мгновением. Мне нужно кое-что спросить у него… кое-что о себе.
Мы грациозно скользим по извилистым коридорам и комнатам замка странной формы. Я не обращаю внимания на то, куда мы идем. Мне кажется, что это не так уж и важно знать, ведь недолго же я здесь пробуду. Вместо этого я сосредоточилась на многоцветной красоте всего этого. Замысловатое и органичное мастерство, с которым сирены строят свои жилища, порождает органичное слияние формы и функции — потрясающее слияние, которое я вижу как будто впервые.
Мы оказываемся в другой большой пещере, не похожей на ту, где встретились хоры. Она заполнена скульптурами, похожими на те, что стоят в оружейной Илрита. С одной стороны — резное изображение Крокана. На противоположной — изображение Леллии и ее Древа Жизни. Однако, в отличие от оружейной комнаты Илрита, корни, обвивающие это пространство, не вырезаны из камня.
Это настоящие корни Древа Жизни, мерцающие призрачной дымкой, как и анамнестические спектральные деревья, свисающие с потолка. Они освещают пространство своим сиянием. Как будто лес вырос вверх ногами, опираясь на корни самого Дерева Жизни. Я ненадолго задумываюсь, почему эти корни мерцают таким же сиянием, как и анамнез, в то время как другие корни за пределами замка, те, что спускаются в Бездну, гниют. Возможно, Илрит был прав, и это воды смерти отравляют жизнь.
От размышлений меня отвлекли два крупных изумруда, инкрустированные в качестве глаз для вырезанного Крокана. Мой взгляд фиксируется на них, как будто настоящий Крокан видит меня сквозь свое каменное отражение. Я почти слышу шепот слов, которые не могу понять, потому что они не предназначены для смертных ушей. Они роятся в глубине моего сознания, зовут меня, манят все ближе и ближе.
Он ждет меня в этой бесконечной яме с водой и гнилью. Старый бог смерти зовет без устали, требуя мою душу в качестве платы за совершенное преступление. По коже пробегает холодок паники. Я хочу покинуть эту комнату, уйти куда угодно, только не туда, где он меня увидит. Я плыву назад. Вентрис замечает эту реакцию и, несомненно, видит панику на моем лице.
Он останавливается и устало спрашивает:
— В чем дело?
— Я.… — Слова застряли, не в силах вырваться из закоулков моего сознания.
— Что с тобой? — требует Вентрис.
Я снова качаю головой. Я пытаюсь открыть рот, как будто физическим усилием я могу заставить слова вырваться наружу, как это было тогда, когда я еще мог говорить физическим голосом. Но ничего не выходит.
— Расскажи мне. — В голосе Вентриса появилось волнение. — Или я начну думать, что тебе может быть дискомфортно.
В этих словах звучит отголосок чего-то потерянного во мне. Кажется, кто-то сказал мне однажды? Но я не могу вспомнить. Тем не менее, они вызывают в моем теле реакцию, которую мой разум не может объяснить.
Прежде чем я успеваю ответить, меня окутывает теплое и защитное присутствие. Я оглядываюсь через плечо и вижу там Илрита, как будто мой страх вызвал его, и он ответил на мою защиту. Он одаривает меня небольшой, но нежной улыбкой. Но он старается не прикасаться ко мне, хотя и располагает свое тело частично передо мной.
Затем он со свирепостью обращается к Вентрису.
— Разве можно в таком тоне относиться к священной жертве?
— Это просто беспокойство, — спокойно отвечает Вентрис. — Мне нужна уверенность, что наша жертва не дрогнет, когда придет время. Если она колеблется сейчас, значит, помазание не действует и ее связи с миром еще слишком сильны.
Мои мысли успокаиваются. Благодаря присутствию Илрита я могу сосредоточиться на настоящем и текущем моменте.
— Я не дрогну, — говорю я с еще большей уверенностью, чем показала Лючия. — Я просто была потрясена тем, насколько потрясающе выглядит эта комната… и насколько совершенен тот скульпторский портрет Лорда Крокана.
Вентрис оглядывается, явно скептически относясь к моим словам. И хотя он прав, спорить и протестовать ему не приходится. Он же не может доказать, что мои слова не соответствуют действительности. И я делаю его повелителю комплимент.
— Это великолепное изображение Лорда Крокана, — признает он с некоторой неохотой. — И приятно сознавать, что это верное изображение, даже в отношении подношений, ибо если кто и должен обладать врожденным чувством того, как выглядит наш старый бог, так это ты.
Я не могу его опровергнуть, и не только потому, что не хочу. А потому, что меня одолевает врожденное чувство, что я действительно знаю, как выглядит Крокан.
Желание взять Илрита за руку почти непреодолимо. Все, чего я хочу, — это почувствовать его пальцы на своих. Чтобы напомнить себе, что я все еще среди живых и в безопасности. Что я еще не брошена в Бездну, не отдан на волю бога, чьи намерения я не могу понять. Я хотела бы, чтобы он дал мне хоть какое-то заверение. Хотелось бы черпать из его стабильности, но я знаю, что не могу.
Мы должны играть свои роли… и это будет самое трудное во всем этом.
Поэтому я сохраняю спокойствие и выдержку, пока Вентрис начинает рассказывать о сборе суда сирен и последнем помазании, которое произойдет перед тем, как моя душа будет отправлена к этому старому богу раз и навсегда.
Глава 38
Когда Вентрис, наконец, закончил рассказывать о том и сем, Илрит быстро говорит:
— Я провожу ее обратно.
Эти слова вернули меня в настоящее. Все это время мои мысли блуждали по корням над нами — по Дереву Жизни. Как будто, если долго смотреть на них, я смогу связаться с Леди Леллией, а не с Лордом Кроканом, и, возможно, уловить от нее проблеск понимания.
Какова роль Леллии во всем этом? Возможно, я ошибаюсь. Возможно, я думаю о ней как о пленнице, тогда как на самом деле она причина гниения. Возможно, богиня жизни в конце концов обиделась на хаос, который устроили ее дети, обида привела к разложению ненависти, и именно это стало причиной ярости Лорда Крокана.
В моем сознании появилась та грань понимания, которая поглощала мое внимание весь день. Я перебирала в памяти гимны древних, пытаясь отыскать хоть какой-то клочок понимания, который мне еще не был доступен. Как будто в их нечленораздельных, едва понятных словах скрыт ключ ко всему этому.
— Я не против сопровождать ее, — говорит Вентрис с ноткой скептицизма.
— Конечно, нет, но у тебя, как у Герцога Веры, несомненно, есть другие важные обязанности. — Илрит улыбается. — Позвольте мне немного разгрузить ваш график. Кроме того, я могу приступить к следующему набору меток.
— Очень хорошо. — Вентрис уплывает с таким видом, будто умывает руки. Полагаю, это лучше, чем подозрения.
Мы с Илритом уходим. Он ничего не говорит всю дорогу до моей комнаты. Воины, стоящие по обе стороны от входа в туннель, ведущий в мои покои, не следуют за нами. Они едва признают нас, лишь почтительно кивнув.
Как только мы остаемся одни в моей комнате, Илрит смещается, плывет передо мной, обхватывая рукой мою талию. Другой рукой он путает пальцы с моими волосами. Он приникает к моему рту — нежно, но требовательно.
Я тихонько хнычу. Он гулко отдается между нами. Он отвечает низким, гулким звуком, который, кажется, отдается в глубине моей души. Звук, который, кажется, исходит не от него, а от меня.
Язык Илрита проникает в мой рот и находит мой, жаждущий и ждущий. Я не дышу, но в груди все горит, словно он украл биение моего сердца из межреберья. Когда он наконец отрывается от меня, у меня кружится голова от тоски.
Он прижимается лбом к моему лбу.
— Прости, что не пришел раньше.
— Это было не так уж долго, — говорю я, как будто не ждала его всю ночь.
— Мне показалось, что долго.
Я тихонько смеюсь.
— Мне тоже.
Ослепительная улыбка расплывается на его губах. Я смотрю на нее, едва сдерживая желание поцеловать ее. Он, должно быть, видит или чувствует мое желание, потому что снова наклоняется ко мне, прижимаясь губами к моим губам, заменяя прохладную воду теплым вкусом его губ.
— Я провел ночь без сна… — Его слова гулко отдаются в моем сознании, когда он целует меня. Я удивляюсь, что он способен составить связное предложение. Я бы точно не смогла, когда его губы были на моих. — Думал обо всех причинах, по которым я не мог пойти к тебе — не должен… не должен был даже хотеть тебя. И все же… — Он смещается, снова углубляя поцелуй. — По каждой причине, о которой я думал, я хотел тебя еще больше. Когда дело касается тебя, любое «нет» превращается в «да».
— Как будто это единственное, что ты знаешь, что в мире все правильно. — Я говорю это шепотом, когда он отстраняется, слегка кивнув, и его нос касается моего.
— Я бы хотел переделать звезды, чтобы у нас было больше времени.
— Давайте не будем тратить время, которое у нас есть, сосредотачиваясь только на том, как быстро оно закончится. — Я встречаюсь с его блестящими глазами и подношу обе руки к его лицу, проводя ими по его сильной челюсти. — Давайте сосредоточимся только друг на друге, на тех коротких мгновениях, что мы можем быть вместе.
— А что, если бы был способ, который позволил бы нам остаться вместе?
— Что? — Я моргаю, глядя на него. Эта идея кажется почти комичной. Способ остановить колесо судьбы, чтобы оно не втоптало нас в грязь, после всего этого? — О чем ты говоришь?
— Я мог бы обратиться к старым свиткам — все, что есть в Герцогстве Веры. Возможно, что-то есть в записях Герцога Ренфала. Возможно…
— Илрит. — Я останавливаю его твердо, но мягко, одним только именем. — Мы не можем.
— Но…
— Я дала слово. Тебе, Лючии, всему Вечному Морю и своей семье, — напоминаю я ему. Что-то поднимается из глубин моей памяти. Смутное, бесформенное понятие. Скорее чувство, чем осязаемая мысль. — Я не могу вернуться к эт