— Да, конечно.
— Тогда вперед. Торчать здесь не следует. Я буду держаться рядом. До встречи в Мурманске. Следуем рекомендованными курсами.
Роман услышал, как на «Оушен Войс» зазвонил телеграф. Американец прибавил ход.
— Неужели нарочно отстали из-за нас? — спросил рулевой, когда капитан вошел в рубку.
— Из-за нас.
— Молодцы! Вот ребята! — восхитился рулевой, поворачивая штурвал.
Люди повеселели. Чувство одиночества исчезло.
Снег пошел гуще. От воды пополз туман. Израненный «Гурзуф» бодро шел, выжимая свои двенадцать миль. Роман постоял несколько минут на мостике. Если продержится тихая погода и стармех не сбавит оборотов, они за сутки пройдут опасный район. Капитан передал командование третьему штурману. Очень хотелось спать. Он снова устроился на коротком диване в рубке. Глаза слипались. Капитан увидел Снеткова, склонившегося над картой, хотел сказать ему, чтобы он постоял на вахте вместе с третьим, но глаза закрылись, и он заснул.
Конвой контр-адмирала Коллинза пришел в Мурманск без дальнейших потерь, удачно использовав туманную погоду.
Коллинз побрился, надел парадный мундир и съехал на берег для доклада члену Военного Совета.
— Должен вам сказать, сэр, — говорил контрадмирал, сидя в кресле и выпуская клубы сигарного дыма, — рейс был тяжелым. Наши корабли отразили более двадцати налетов германской авиации. У Медвежьего острова мы потеряли семь единиц, в том числе и советский теплоход «Гурзуф». Команда отказалась сойти с судна. Не пришел пока в порт американский пароход «Оушен Войс», отставший от конвоя из-за неисправности машины. Конечно, могло быть хуже…
— Вам не удалось спасти ни одного человека с «Гурзуфа», адмирал? — прервал англичанина член Военного Совета.
— Мы могли снять всех. Теплоход находился в безнадежном положении. Но капитан «Гурзуфа» запретил команде покидать судно. Ничем не оправданный поступок, хотя и заслуживающий уважения…
— Насколько я понимаю, теплоход был на плаву, когда вы видели его в последний раз?
— Да. «Гурзуф» горел и с минуты на минуту должен был взорваться. Вот текст ответа на мое приказание.
Коллинз положил на стол копию радиограммы.
— Вы уверены, что судно погибло, адмирал?
— Безусловно. Только чудо могло спасти его.
Член Военного Совета задумчиво курил.
— Продолжайте, пожалуйста. Я вас внимательно слушаю, адмирал.
«Гурзуф» пришел в Мурманск через сутки. У него начисто выгорел полубак. Левый борт закрывал огромный парусиновый пластырь. В некоторых местах бортовое железо вспучилось.
Коллинз сидел у себя в каюте, когда в дверь постучали.
— Войдите, — откликнулся он.
— Прошу извинить меня, сэр. В порт пришли «Оушен Войс» и «Гурзуф»… — проговорил адъютант, появляясь в дверях.
— «Гурзуф»? Вы шутите, Джефри?
— Посмотрите в правый иллюминатор, сэр. Контр-адмирал встал с кресла. Справа от флагманского корабля на якоре стоял «Гурзуф».
— Удивительно! — пробормотал Коллинз. — Как он мог прийти? Но великолепно, черт возьми!
Контр-адмирал подошел к столу и быстро принялся писать на радиотелеграфном бланке.
— Джефри, передайте на «Гурзуф» и все суда конвоя, — сказал адмирал, — «Командиру «Гурзуфа». От имени Военно-Морских Сил Великобритании я рад поздравить вас и вашу команду с отличной дисциплиной, стойкостью, храбростью и решительностью, которые были проявлены в непрерывных боях.
Поведение теплохода «Гурзуф» было великолепным. Мы глубоко сожалеем о тех, кто погиб в этих боях.
Старший командир конвоя контр-адмирал Коллинз».
Адъютант наклонил голову.
— И еще. Запишите на завтра. К двенадцати часам собрать всех свободных офицеров с английских судов и судов конвоя. Сюда на крейсер. Пошлите катер на «Гурзуф» и пригласите капитана Сергеева ко мне к одиннадцати тридцати.
А Роман тем временем докладывал члену Военного Совета о рейсе.
— В общем, пришли. Люди вели себя великолепно, — закончил Роман, вставая. — Разрешите представить особо отличившихся к награде? Они достойны ее.
— Непременно, Роман Николаевич. Я буду первым поддерживать награждение. Экипаж «Гурзуфа» проявил большое мужество и отвагу. Прошу вас как можно быстрее представить списки.
Вернувшись на судно, Роман застал у себя О’Конора. Американец был весел и немного на взводе. Увидя Романа, он бросился обнимать его.
— Читали радио «старика», Ром? Нет? Вот, читайте.
Он вытащил из кармана смятый бланк.
— И нас всех приглашают на «Аванти» завтра к двенадцати. Наверное, он хочет поздравить вас лично, со всей торжественностью. Ну, я очень рад.
Роман находился в приподнятом настроении. Радушный прием, оказанный ему членом Военного Совета, обещание наградить его команду, радио Коллинза — все было приятно. Но главное — «Гурзуф» был спасен. Роман крепко пожал руку О’Конору.
— Вот что, Патрик. Сегодня я подаю своему командованию списки людей, которые особенно отличились при спасении «Гурзуфа». Позвольте мне внести туда и ваше имя? Я уверен, что вы получите высокую награду.
Американец нахмурился.
— Большое спасибо, Ром. Но, пожалуй, не стоит. Знаете почему? «Старик» услышит, что я сознательно отстал, что машина была в полном порядке, ну, тогда держись. Будут большие неприятности. А так отстал и отстал. Благополучно пришел, и все. Так что не надо.
— Наверное, вы правы. Ну тогда мы закатим всей вашей команде обед на «Гурзуфе». Наш повар постарается.
— Ладно, — засмеялся О’Конор. — Это дело другое. Спасибо, пожалуйста, — сказал он по-русски. — Сейчас отправляюсь на берег. Гуд бай!
На следующий день, точно в одиннадцать тридцать, катер командира конвоя привез Романа на флагман. Контр-адмирал встретил его лично. Это была большая честь.
— Очень рад видеть вас живым и невредимым, — говорил Коллинз, пожимая руку капитану, — прошу вас ко мне.
В каюте у контр-адмирала стоял стол, накрытый на две персоны. Отражая электрический свет всеми цветами радуги, сияли и переливались хрустальные рюмки и бокалы.
— Я хочу выпить за ваше здоровье, — проговорил Коллинз, наливая бокал. — За русских моряков.
Они выпили.
— Расскажите, как вам удалось спасти судно, — сказал контр-адмирал.
О том, как пришел «Гурзуф» и как его спасли, капитан мог рассказать много. Рассказать о том, как заделывали пробоину, как шестнадцать часов в ледяной воде работали боцман Пархоменко и пять человек аварийной партии, как носили в кают-компанию обожженных при тушении пожара людей, как погиб Фокин, как он сам почти двое суток не сходил с мостика, пробираясь к родным берегам, как до Мурманска не вылезал из машинного отделения и дежурил у насосов старший механик, как, пренебрегая сном, едой, отдыхом, беззаветно работал экипаж, движимый одной мыслью: привести судно в свой порт…
Но Роман не стал рассказывать об этом.
— Его спас не я, а команда, — ответил он. — Что может сделать капитан, если ему не поможет в тяжелую минуту команда?
Коллинз на минуту задумался.
— Хорошо сказано. Экипаж должен помочь своему командиру в тяжелую минуту. Но все-таки вы проявили большую выдержку.
Зазвонил телефон. Контр-адмирал взял трубку.
— Построены, Джефри? Да, сейчас идем. Я задержу вас ненадолго, капитан. Прошу вас пройти со мной.
Коллинз встал, открыл дверь и предупредительно пропустил Романа вперед. Когда они прошли на переднюю палубу, необычная картина представилась глазам капитана.
По правому и левому бортам ровными рядами выстроились английские офицеры. В полной парадной форме, блестя золотым шитьем и нашивками, стояли командиры кораблей, их помощники, командиры боевых частей.
Адмирал остановился, окинув взглядом замершие шеренги.
— Господа, я много плавал и много видел, — сказал он, — и всегда уважал доблесть и мужество. Джефри!
Адъютант протянул контр-адмиралу синюю коробочку.
— Примите, капитан, эту награду от Англии в знак уважения. В вашем лице я награждаю весь ваш доблестный экипаж, — и Коллинз прикрепил к груди Романа белый крест — орден Виктории.
Роман стоял смущенный и взволнованный. Во втором ряду он увидел сияющее лицо О’Конора.
Через несколько дней стало известно, что советское правительство наградило всю команду «Гурзуфа» орденами.
Глава III. Пароходство
Война кончилась, а Романа не отпускали с Дальнего Востока. Валя с дочкой жила в Ленинграде. Он стосковался по семье и дому. Поэтому Роман был счастлив, когда неожиданно получил приказ немедленно выехать в министерство в Москву. Кроме того, в Ленинграде его ждал Игорь, которого Роман не видел с довоенного времени.
Валя писала — Микешин вернулся из Германии живым. Вытащил счастливый билет.
Поезд долго простаивал на станциях, пропуская какие-то составы. Соседи по купе, два пожилых майора, все время где-то пропадали, разыгрывали «пульку» или «давили банку». Большую часть времени Роман находился один. Он курил, смотрел на мелькающие за окном деревья и думал.
…После торжественного вручения наград, поздравлений, банкета «Гурзуф» поставили на ремонт в Росту[5]. «Оушен Войс» посылали обратно в Англию. Перед отходом конвоя О’Конор зашел попрощаться с друзьями. Он долго держал руку Марии Павловны в своей руке, коверкая русские слова, говорил:
— Вы есть… как это …файн, прити девушка, Мэри. Много помогал мне рюсски языка. После война приеду вас э… женить. Гуд?
Мария Павловна невесело улыбалась. Почему-то все чувствовали себя подавленно. После того, что сделал «Оушен Войс», гурзуфовцы относились к американской команде особенно дружески. Все надеялись, что «Гурзуф» и «Оушен Войс» пойдут в одном конвое, а тут пришлось разделиться. Патрик несколько часов сидел в каюте у Романа.
— Жаль с вами расставаться, Ром, — сказал американец. — Хороший вы парень. Ну, будем прощаться. Мне нужно идти. Если придется быть в Штатах, во Фриско, не забудьте мой адрес. Мерчант-стрит, сто восемьдесят два. Не застанете меня — валите прямо к отцу. Он будет всегда рад вас видеть. Я писал о вас. Только бы вылезти из этой каши живым. Прощайте, Ром. Счастливых ветров в ваши паруса!