[51] пишет: «Однажды возносясь над разумом, никогда не позволяйте коану ускользнуть. Постарайтесь со всей настойчивостью проникнуться смыслом коана, который был вам дан, и никогда не стопоритесь – решительно пробирайтесь вглубь, до самой сути. Не стройте догадки о коане, не ищите его значение в литературе, по которой учились. Идите прямо к нему и не полагайтесь на чью-либо помощь». Стоит работе с коаном начаться, как немереное количество идей возникнет в голове: символические значения, ассоциации, возможные решения и всякого рода беспокойные мысли. Все это необходимо без раздумий отбросить, ведь чем более настойчивыми они становятся, тем сильнее ученик должен концентрироваться на самом коане, пытаясь разрешить дилемму, заключенную в нем. Время от времени учитель будет расспрашивать ученика о том, как все продвигается; и всякий раз, когда ученик будет предлагать решение, сформулированное только умом или логикой, учитель такой ответ не одобрит и скажет ему попытаться снова. Обычно этот процесс затягивается на несколько лет, пока ученик не зайдет в тупик и не поймет, что любое умственное решение бесполезно. Пока он не достигнет того состояния, когда дилемма жизни, представленная в коане, становится всепоглощающей реальностью, а проблема – такой острой, что ее даже сравнивают с раскаленным докрасна железным мячиком, который застрял в горле. С философской точки зрения, мы, конечно, можем прекрасно понимать, что величайшая проблема жизни в том, как все-таки вытащить гуся из бутылки, не навредив ни ей, ни бутылке; как выйти за границы утверждений и отрицаний, как освободиться от невозможных вариантов преодоления жизни через попытки обладать всем, или от разрешения подчиняться обстоятельствам. Но это далеко не значит, что мы осознаем эту проблему как крайнюю необходимость. Здесь стоит выбор между утверждением себя против мира, когда мы пытаемся сделать так, чтобы все вещи подчинились нам, и, с другой стороны – уступкой «Судьбе», когда мы отрицаем свою способность хоть чего-то достичь. Многие из нас избегают последнего и слабо пытаются осознать первое – мы цепляемся за то, чем умственно и физически обладаем, надеясь мало-помалу пополнять их запасы. И если первый вариант недостижим – так как чем больше мы пытаемся ухватиться за желаемые вещи, тем быстрее они ускользают – то мысль о втором вселяет в нас сильный страх перед вечной смертью. Но если мы и сталкиваемся с этой проблемой, то только в отдаленном философском смысле. Кажется, будто она такая далекая, как и судный день, и пока до этого у нас есть достаточно времени, мы можем понадеяться на возможное решение, что оно «появится».
При работе с коаном проблема становится непосредственной реальностью, и ученик, достигнув тупика, становится похожим на убегающую от преследователя крысу, которая добежала до тупика в туннеле; или на человека, который забрался на самую вершину столба или подошел к самому краю обрыва, чтобы спастись от бушующего пламени. И только когда это самое безвыходное положение достигнуто, учителя побуждают своих учеников приложить двойные усилия. Нужно найти выход с вершины столба, и крыса должна собраться с силами, чтобы пробиться через стенки туннеля. В работе под названием «Зерцало для последователей сон (чань \дзен) буддизма», составленной мастером Хючжоном[52], говорится:
«Так как исследование уверенно и непрерывно продолжается, вы увидите, что никакого ключа к разгадке в коане нет, что он вообще не имеет значения – как вы обычно понимаете это слово. Он совершенно тусклый, безвкусный, в нем нет ничего аппетитного – и потом вы увидите, что вас наполняет чувство беспокойства и раздражительности». Чуть позже это чувство начнет усиливаться и коан кажется таким непреодолимым и непостижимым, что учеников теперь можно сравнить с комаром, который пытается укусить кусок железа, и «тогда железо отталкивает слабый хоботок, но в этот раз вы забываете себя и проникаете внутрь – дело сделано». Никак иначе этот момент не объяснить, но можно сказать, что в это время оковы иллюзий ломаются от давления силы воли ученика. Упражнения по коану очень продуманны, когда дело касается концентрации разума и максимальной стимуляции воли, а на последних этапах возрастающая сложность задания будет только подталкивать к тому, чтобы прилагать больше усилий. Поэтому, когда придется столкнуться с дилеммой, ученик встретит ее со всей своей внутренней силой, и как только огромная сила его воли противостоит упрямому сопротивлению коана, кое-что произойдет: в момент «воздействия», когда комар кусает кусок железа, случается проблеск сатори, и ученик осознает, что, в конце концов, в нем ничего и нет! «Теперь тебе ничего не остается, – пишет учитель, – кроме как громко рассмеяться».
Единственное, что можно сделать, чтобы узнать, как и почему появляется этот опыт, – это обратиться к словам учителей дзен и посмотреть, сможем ли мы взять что-либо из их описаний тех способов, благодаря которым они с этим опытом и столкнулись. Хороший пример – у Хакуина, который описал последний этап своего упражнения по коану: «Когда ученик будет бороться с коаном в одиночку, он увидит, что достиг предела своего умственного напряжения – и тогда он остановится. Как человек, что висит над пропастью, он абсолютно не знает, что делать дальше. И вдруг он понимает, что его разум и тело стерты с лица земли, а вместе с ними и коан. Это значит „отпустить“. Как только вы выходите из оцепенения и восстанавливаете дыхание – это все равно, что пить воду и самому знать, что она холодная. Это будет весело и неописуемо». Важное слово в приведенном отрывке – «отпустить». Ведь если маленький коан нужен для того, чтобы показать огромный коан жизни, огромную дилемму, проблему, над которой работает каждое существо, хоть и бессознательно – в таком случае, как и саму жизнь, коан невозможно познать. Учителя дзен различают два типа высказываний – мертвые и живые – «мертвые» высказывания подвержены логическому анализу и содержат в себе однозначное решение, а «живые» не могут быть помещены в рамки и поддаваться какой-либо одной интерпретации. Коаны относятся ко вторым, ведь они тоже разделяют неуловимость и необъяснимость жизни. Поэтому, стоит ученику дойти до последней ступени, на которой коан полностью отказывается быть понятым, ученик осознает, что и жизнь понять нельзя, нельзя ею обладать или заставлять быть неподвижной. И затем он «отпускает», и, отпуская, принимает жизнь такой, какая она есть – как то, что не может быть в чьем-то владении, как то, что вечно свободно, стихийно и безгранично. Коан – способ показать главную проблему жизни в более острой форме. Ведь последний тупик коана, если мы говорим про живое, становится только больше, и туда всегда попадают те, кто пытается схватить что-либо живое от желания владеть им и заставить его отказаться от своей жизни ради них. Однако они никогда не смогут овладеть его жизнью. Все, чем они могут обладать, – его труп, который со временем разложится. Поэтому ученику дзен дают то, что невозможно убить определением или анализом. Он должен попытаться познать его живого, и как только он наконец осознает, что это нельзя сделать, он отпускает, в тот же самый миг понимая, каким дураком был, раз отрицал право всех вещей на жизнь, пытаясь самостоятельно их познать. В этот момент он обретает свободу духа и понимает страдания, присущие человеку, который пытается закрыть ветер в коробке и сохранить живую жизнь, не позволяя ей жить.
Конечно, существуют разные этапы сатори, и чтобы дойти до наивысшего из них, необходимо поработать со многими коанами. Говорят, есть 1700 таких коанов, ученику совсем не обязательно решать их все до того, как он полностью разберется в понимании дзен, и крайне редко случается, что он один добирается до конечной точки – сатори. На ранних ступенях практики дзен проблеск просветления будет длиться лишь несколько секунд, но пройдет время, и это состояние будет более долгим, пока в конце концов ученик не обретет сатори, который отметает любую тень сомнения и неопределенности. Есть некоторые сходства между сатори и «неожиданным обращением» христианства. Уильям Джеймс дает несколько замечательных примеров в своей работе «Многообразие религиозного опыта», и будет интересно сравнить их с записями, оставленными учителями дзен. Джеймс приводит в пример человека, который пытался молиться, и всякий раз, когда он взывал к богу, он чувствовал, будто что-то его душит.
«Наконец я услышал: „Искупи свои грехи, ибо ты в любом случае умрешь, если не сделать этого“. Я в последний раз попытался воззвать к богу о милосердии – с тем же ощущением удушья, но с решимостью закончить все же мольбу, если я задохнусь и умру; и последнее, что я помню – как тогда я падал на землю, и эта невидимая рука на моем горле… И когда подошел я к самим небесам, казалось, они распахнулись передо мной и пролили лучи света и великолепия. И они сияли не одно мгновение – весь день и всю ночь целые моря света и великолепия, казалось, разливались в моей душе. О, как я изменился, и все стало таким новым! Мои лошади и свиньи – и все изменилось!»
Джеймс показывает, что неожиданному обращению почти всегда предшествует чувство глубокого отчаяния, несчастья – в некоторой степени похоже на тупик последнего коана. Он замечает, что протестантская теология со своим основным акцентом на греховность и слабость человека особенно подходит под этот тип опыта. «Будучи в глубочайшей меланхолии, „я“, которое сознательно есть, ничего не может поделать. Оно совершенно ни с чем, без ресурсов, и никакая работа, которую оно может сделать, не поможет». Затем происходит полное подчинение Богу, которое в некотором роде похоже на то, как Хакуин описывает это «отпустить». Французский протестант Адольф Моно рассказывает о своем опыте обращения: «Отказываясь от всех заслуг, от силы, оставляя все свои личные ресурсы и признавая, что не имею право на Его милосердие, только на свое собственное страдание… Я молился так, как никогда в жизни не молился». Многие новообращённые рассказывали о результатах этого конечного отказа как о совершенно новом взгляде на жизнь, благодаря чему все преобразуется и наполняется великолепием Бога. Здесь интересно провести параллель с записями учителей дзен о последствиях сатори. Хакуин говорит: «Это все равно, что пить воду и самому знать, что она холодная. Это будет неописуемая радость». В то же время другой, уже упомянутый учитель, более чутко говорит: «Когда я посмотрел вокруг, вверх и вниз, целая вселенная ‹…› явилась немного в другом виде: что раньше было противно ‹…›, казалось, теперь исходит из моей собственной внутренней природы, а сама она осталась яркой, истинной и прозрачной». Другой выразил это в стихе: