И вот я закончил прием пищи,
и тело мое наполнилось силой,
Которой хватит на все десять сторон света,
на прошлое, настоящее и будущее —
так я теперь силен!
А что до колеса причины и следствия —
оно размышлений не стоит.
И все живое обретет чудесную силу!
Или же:
Насколько безграничны небеса,
таким должно быть и мое сострадание
ко всему живому.
Разум освобожденный
должен быть свободен от земных вещей.
И как лотос, чистый и полный жизни,
вырастает из грязи,
так и моя медитация
должна быть живой в этом мире иллюзий.
С чистым разумом выражаю почтение
Будде просветленному.
Два раза в неделю учитель беседует с монахами, чтобы узнать, как они продвигаются с коаном, и дать им наставления. Эти беседы называются «сандзен»[59], и участвовать в них можно добровольно. Записанное учение дзен в большинстве своем состоит как раз из этих бесед, некоторые из них уже были приведены ранее. Монаха проводят в комнату учителя, соблюдая при этом все монашеские обычаи: много кланяются, бьют в колокола, но как только беседа начинается, все это прекращается. Так, учитель может начать задавать монаху вопросы, чаще всего – о коаны, над которым тот работает.
Шигун[60] спросил:
– Ты можешь ухватиться за пустоту?
– Да, учитель, – ответил монах.
– Покажи.
Монах поднял руку и как будто схватил ею воздух, но Шигун воскликнул:
– Вот так?! Но у тебя ничего нет.
Монах задал встречный вопрос:
– Как бы тогда это сделали вы?
Шигун тут же схватил монаха за нос, резко дернул и вскрикнул:
– Вот как можно хорошенько ухватиться за пустоту!
Иногда монах мог начать беседу с вопроса, например:
– Что вы скажете, когда я приду ни с чем?
– Брось это на землю.
– Так я же ни с чем, как я это брошу?
– А, раз так, тогда унеси.
Даже если мы придерживаемся идеи, что дзен – это когда ничем не обладаешь, это значит, что мы упускаем истину.
Нет ничего необычного в том, что Шигун тянул ученика за нос во время беседы, это не сумасшествие и не грубость. Этому можно дать рациональное объяснение: смысл в том, чтобы показать дзен очень позитивным действием, показать, что дзен – живая реальность. Непонятные слова или странные движения можно понимать как символизм, но что касается пощечины – здесь все понятно. В этом есть нечто необыкновенно живое, такое быстрое, что его нельзя ухватить, такое явное, что «философствования» и быть не может. Слова можно записать – они останутся неподвижными, и даже кажется, что в них содержится истина, но пощечина есть пощечина – ее уже не отменишь, не проанализируешь, не используешь в качестве средства, ограничивающего истину в неизменной формуле. Поэтому, когда кто-то говорит, что «дзен – это заглянуть вглубь своей природы», в этом есть что-то, за что можно держаться как за выражение истины дзен, но и это легко упустить. А когда учитель дает пощечину, за это вообще нельзя удержаться, и таким образом он в самом деле выражает истину дзен.
Иногда учитель дает более формальные наставления, отличные от сандзен. Это тейшо (提唱) – проповедь, включающая в себя сведения о тайном смысле какого-либо из канонов дзен, во время которой учитель обращается ко всей общине. Обычно эти лекции проводятся в то время года, когда дзадзен практикуется чаще обычного – иначе говоря, на протяжении недели, когда празднуется какое-то важное событие в жизни Будды. Эти промежутки времени называются «сэссин»[61]: монахи просыпаются не в четыре, а в два часа и почти все время проводят в зале для медитаций. Сандзен проводятся чаще, и меньше времени тратится на обычную работу по монастырю, на которую обычно уходит большая часть дня. Тейшо сопровождается пышным церемониалом и чтением сутр. Монахи надевают особую одежду и проходят в зал для лекций, торжественно выстроившись в процессию. Вскоре приходит учитель в сопровождении двух служителей и, почтительно поклонившись образу Будды, садится на высокий стул за письменным столом. Затем он может начать читать отрывки из записей про дзен, останавливаясь только для того, чтобы прояснить какие-то моменты, или он может начать «проповедь». И вот во время этого происходят необычные вещи! Однажды, стоило учителю занять свое место, снаружи запела птица. Учитель ничего не сказал, все слушали пение. Когда оно закончилось, учитель просто объявил, что проповедь окончена – и удалился. Другой случай: учитель вытянул вперед руки и стоял в тишине. Потом он собрался уйти из зала, но один монах спросил, почему тот ничего не сказал, на что учитель ответил: «Учителя по писаниям подробно все разъясняют, а для комментариев есть их толкователи. Тогда почему ты спрашиваешь у меня? Разве я не учитель дзен?» Учитель И Дуань однажды сказал собравшимся перед ним монахам: «Разговоры – это богохульство, молчание – это обман. За пределами молчания и разговоров есть проход, ведущий наверх, но мои губы не достаточно широки, чтобы я мог указать на него вам». Сказав это, он удалился из зала. Иногда монахи выходят вперед, чтобы задать вопрос, а порой и учитель может задать вопрос одному из них, чтобы тот продемонстрировал свое понимание дзен. Так, учитель Шоушань[62] начал свою лекцию с того, что выставил вперед палку и спросил: «Назовете это палкой – это утверждение. Назовете это не палкой – это отрицание. А теперь не утверждайте и не отрицайте – как вы это назовете? Говорите! Говорите же!» Тогда один монах подошел, схватил палку и разломал ее пополам, спрашивая: «Что это?» Все эти странные высказывания необходимо трактовать таким же образом, как и коан. Иногда в них можно найти едва заметный символизм или отсылки на высказывания учителей, но их могут понять только те, кто изучает литературу дзен и обладает глубокими познаниями, однако эти трудности – они незначительны. Интеллектуальный анализ может раскрыть лишь часть значения данных высказываний, но по своему существу они похожи на гладкие стальные шарики: чем сильнее меч интеллекта ударяет по ним, тем быстрее они отскакивают в сторону.
В заключении лекции, прежде чем вернуться в зал для медитации, монахи читают «Четыре великих обета»:
Хоть живых существ не сосчитать —
Клянусь спасти их.
Хоть страсти не утолить —
Клянусь усмирить их.
Хоть дхармы непомерно велики —
Клянусь выучить их.
Хоть истину Будды ни с чем не сравнить —
Клянусь познать ее.
Жизнь монаха состоит не только из этих особо религиозных и церемониальных занятий, он еще и поддерживает порядок в монастыре. Но в дзен это тоже имеет религиозный характер, так как, с точки зрения природы Будды, нет таких занятий, которые были бы более или менее религиозными и священными. Поэтому дзен видит религию в каждодневных делах и делает на этом упор, а общее правило гласит, что человек должен искать религию в отрыве от обычной жизни. Как писал Джордж Херберт:
Ее могут испить все Трое.
И нет ничего столь злого в мире,
Что от этой настойки «за твое здоровье»
Не стало бы светлым и чистым.
А у слуги с этим условием
Работа тяжелая станет священной.
И метет он комнату по Твоим законам,
И делает дело это чудесным.
В этом – чистый дзен, хотя буддисты согласились бы, что они работают не ради господа, а ради просветления всех разумных существ. Ну и, в конце концов, едва ли между ними можно увидеть сильную разницу, ведь разумные существа – это природа Будды, а служить им – все равно что служить наивысшему закону вселенной, работать в гармонии с главный законом жизни, который гласит, что все существа потенциально Будды, которые через какое-то время действительно станут ими. Иисус говорил, что на последний день Бог сказал своим детям: «Поскольку вы сделали это одному из братьев Моих меньших, вы сделали это Мне».
В литературе по дзен есть множество упоминаний того, что просветление можно увидеть в обычных жизненных делах.
Тай’ань из Фучжоу сказал Байчжану:
– Я все искал Будду, но так и не узнал, как искать его.
Байчжан ответил:
– Представь, что ты ищешь вола, хотя едешь на нем.
– А что нужно сделать, когда узнаешь его?
– О, это как будто ты едешь домой верхом на воле.
– Можно ли мне еще узнать, чему я должен уделить особое внимание в этом вопросе?
– Представь, что ты пастух, приглядывающий за скотом и использующий свой посох, чтобы не пускать их на другие пастбища.
Когда учитель Цуншэнь подметал пол в одной из комнат в монастыре, ученик спросил его:
– Вы ведь величайший учитель дзен, свободный от пыли дурных мыслей, так к чему же хлопотливо подметать?
Учитель тут же ответил:
– Пыль снаружи, она залетает внутрь.
Однажды учитель подошел к смотрителю монастырского амбара, пока тот просеивал рис. Он сказал:
– Не просыпь, ведь этот рис нам добросердечно пожертвовали.
– Нет, учитель, я ничего не просыплю.
И учитель увидел одно зернышко риса, что лежало на земле, поднял его и спросил:
– Ты же сказал, что не просыплешь. Откуда тогда это зернышко?
Смотритель ничего не сказал, и учитель продолжал:
– Не стоит недооценивать это зернышко риса: из него появляются сотни тысяч зерен.
В з