Был ли среди этих троих немногословный лодочник в красной кепке? Я живо представила, как он, сплюнув за борт, говорит Джейку: «Не дрейфь. Если поймают – не заложу, гадом буду». Джейк молчит; ладони у него потеют от волнения. Он должен сделать выбор – и за себя, и за Мишель.
Майские праздники прошли непривычно тихо: не было ни парадов, ни флажков, ни даже просто выходного. Где-то на другом краю земли дачники грузили в автобусы неподъемные сумки с рассадой, мамины письма заросли, как травой, восклицательными знаками: «Одуванчики! Птички! Жара!» А мой маленький остров дрейфовал на юг, будто айсберг, и дыхание полюса становилось всё сильнее день ото дня. Когда комнатный градусник в мансарде стал по утрам показывать плюс десять, я не выдержала: села в машину и через час воровато втащила в дом картонную коробку с тепловентилятором. Сразу стало уютней. Втиснутый в угол у стола, обогреватель урчал, как кошка, и рукам моим было тепло стучать по клавишам, и потихоньку оттаивало сердце, радуясь тому, как складно ложатся строчки. К концу месяца первая глава была готова, и Прасад, посмотрев ее, дал добро. Он больше не выражал недоверия к моим методам, и даже, похлопотав, добился у властей разрешения на скважину в Западном Хобарте. Я и не думала, что мне выпадет случай побывать там до плановой съемки, назначенной на июль. По правде говоря, я изо всех сил старалась не замечать подмигивания фонарей на другом берегу реки. Выделенное для скважины место было далеко от дома Люка, но я знала, что сорвусь, как завязавший алкоголик на свадьбе.
Я хотела всего лишь проехать мимо. Просто сбавить скорость и кинуть взгляд за беленую ограду. Нога нажала на тормоз сама собой – еще до того, как я прочла надпись на щите. Он заслонял половину фасада: глянцевый, яркий, с фотографиями какой-то белоснежной спальни и мощеного плиткой дворика. А внизу – крупная надпись «Продается».
Заглушив мотор, я какое-то время сидела в машине, будто надеясь, что щит исчезнет, как мираж. Может, в объявлении говорится про соседний дом? Эта мысль выгнала меня из машины и заставила перечитать прыгающие, как в старом телевизоре, строчки. «Очарование минувшей эпохи! Оригинальный викторианский коттедж удачно сочетает в себе современный комфорт и атмосферу далекого прошлого». Три спальни, гараж, патио. И телефон агента для желающих осмотреть дом.
Я набрала его номер не сразу. От волнения сердце стучало где-то в голове, и мысли путались: почему? куда? Потом включился автопилот и оттарабанил свой вопрос в трубку так уверенно, будто покупать недвижимость было мне не впервой. Предствительный баритон, пахнущий шипром и кожей, назначил инспекцию на завтрашний вечер. Словом «инспекция», которое я успела подзабыть со времен поиска квартиры, он будто нацепил мне на грудь шерифский значок. Я действительно смогу зайти в дом Люка без стеснения. Прошагать в ботинках по коридору, заглянуть, морща нос, в каждый угол. Ведь хозяев наверняка не будет, и никто не ответит мне на вопрос – что случилось? Может, они устали жить за тысячи километров друг от друга. А может, история с лошадью все-таки бросила тень на Мишель, и ей придется теперь менять школу и начинать с чистого листа.
Агент оказался розовощеким коротышкой, которому строгий костюм с галстуком подходил не больше, чем голос. Это чувство раздвоенности, несбывшихся ожиданий не покинуло меня и после, когда он вышел на крыльцо, оставив меня в доме одну. Я думала, что буду с трепетом смотреть на эти комнаты, эту мебель, книги и безделушки на полках. Но в воздухе уже висел тяжелый, как благовония, дух покинутости. Ничто, казалось бы, не напоминало о скором переезде – не было ни коробок, ни сумок. Только как следует приглядевшись, я поняла: здесь никогда и не было уюта. Всё выглядело недоделанным, временным: голая лампочка в одной из комнат с наглухо забитым окном, проволочные ручки шкафа. Спальня, которую широкоугольный объектив превратил в царские покои, оказалась крошечной, а от белого застиранного покрывала веяло какой-то больничной тоской. Лишь в комнате Мишель с ее картинками на стенах теплилась жизнь, а еще – в уголке гостиной, где у камина стоял черный пюпитр на тонкой ножке.
Мне захотелось на воздух, но у входа маячил агент, ожидая моего вердикта. Решетчатая дверь вела с кухни на выложенное плиткой патио, знакомое мне по фотографии. Хозяева явно любили проводить здесь время: под навесом у стены стояла электрическая жаровня, рядом – деревянный стол с дыркой для зонтика. Однако садик, занимавший остаток заднего двора, был заросшим и диким. В дальнем его конце, у забора, лежал кусок брезента. Грядки, что ли, закрыли на зиму? Я приподняла уголок; под ним скрывались кое-как уложенные доски, а еще ниже темнела яма. Я опустила руку в щель между досками и не нащупала дна. На стенках земля была свежей и сырой, с торчащими во все стороны корнями сорняков. Сколько я перекопала в детстве этой земли – когда искала сокровища у бабушки на даче, когда ездила на вылазки с геокружком. Но черный провал передо мной не был делом человеческих рук. Оценить масштабы бедствия мешал высокий деревянный забор, хотя было ясно, что овраг уходит к соседям, вниз по склону, и что появился он после недавних дождей. Даже музыкант, погруженный в свои гармонии, не мог этого не заметить.
Он действительно испугался.
Он поверил мне.
– А что там за яма на заднем дворе? – спросила я агента, выйдя на крыльцо.
– Яма? – встрепенулся тот. – Думаю, компостная. Огород удобрять. Чайные пакетики, очистки… А как вам дом в целом?
– Ничего. Старый, конечно, зато в хорошем районе. Не знаете, почему хозяева его продают?
– А из-за работы, – агент вскинул на меня веселые голубые глаза. – Тут, на Таззи, с работой трудно.
Когда я вернулась домой, за окном было уже темным-темно. Я подошла задернуть шторы и внезапно ощутила холодящую пустоту перед собой. Созвездие огоньков за рекой больше не вызывало ни радости, ни боли. Четверть часа назад, взбираясь на Тасманов мост, я то и дело бросала взгляд в зеркала и пыталась представить Западный Хобарт без Люка. А теперь – невидимые руки отдали швартовы, и берег уплывает за горизонт. Мне не хочется стоять на корме, провожая его. Пора брать штурвал.
Я разложила на столе карту острова. Вот они, непроходимые леса, изрезанные реками. Вот болотистые долины и горные плато. Три, максимум четыре часа рулежки. Гостиницы свободны: зима. Выезжай хоть завтра. Я тут же, забыв про ужин, принялась собирать рюкзак. Скоро будет год как я приехала; столько можно тянуть?
Я проснулась еще до будильника – свет солнечного утра лился на кровать из окна, которое я так и не занавесила. Наскоро умывшись в ледяной ванной, наделала бутербродов в дорогу и уселась с чашкой чая перед лэптопом. Надо написать Прасаду, что я пропаду из зоны мобильной связи на несколько дней. Машинально ткнула «Получить новую почту» – время было еще раннее. Однако что-то упало на верхнюю строчку входящих. От мамы. Темы нет, в теле письма – всего два слова. ЯСЯ ПОЗВОНИ.
29
Тугая задвижка балконной двери всё никак не хотела двигаться с места. Заржавела, что ли? – озабоченно подумала Зоя. Подув на побелевшие от усилий пальцы, она дернула еще раз, ударила раму плечом – и та, наконец, с хрустом подалась. Весеннее солнце на миг ослепило Зою, оставив ей лишь запах нагретой земли и набухающих почек. Она даже зажмурилась, чтобы продлить блаженство. Вот здорово было бы вытащить сюда старое кресло и посидеть с книжкой или стаканом чая! Правда, для этого придется сперва вымести мусор. Он сам полез ей в глаза, стоило их открыть: бурые кучи прошлогодних листьев, грязь от стаявшего снега. С этого, пожалуй, и надо начинать. А то получится, что окна чистые, а за ними свинарник.
Про осиное гнездо Зоя вспомнила только потом – и, конечно же, огорчилась. Не суждено ей, видно, расслабиться в кресле на воздухе. Но уборку все же надо доделать, раз начала. Ползая по балкону с веником и тряпкой, она опасливо посматривала вверх, где в углу под потолком висел отвратительный серый шар. Он был такой ровной формы, что смахивал на плафон из матового стекла. Из чего гнездо было слеплено на самом деле – она не знала: при одной только мысли о том, чтобы прикоснуться к нему, ее пробирала дрожь. Зоя старалась поменьше греметь ведром и не топать, чтобы ненароком не разбудить наглых захватчиков. Убрав мусор и протерев облупившийся дощатый пол, она взялась за окно – то, что было дальше всего от злосчастного угла. Ходила на цыпочках, почти не дыша, но все-таки выдала себя.
Желто-черный хищник вылез из гнезда неторопливо – так, вразвалочку, прогуливаются по городу хулиганы, уверенные, что эти улицы принадлежат только им. Зоя застыла на месте, надеясь, что оса погреется на солнышке и уползет обратно. Но та начала шевелиться и расправлять крылья. Потом снялась с места и перекочевала на оконную раму. Это она мне назло, подумала Зоя с досадой. «А ну кыш!» – она взмахнула тряпкой, пытаясь прихлопнуть насекомое. К ее удивлению, рама тут же опустела. Зоя бросила тряпку на пол и наступила для надежности ногой. Вот так-то. Пусть знают, кто здесь хозяин. Она с наслаждением набрала полную грудь весеннего благоухания и припала к перилам, любуясь нежной молодой листвой внизу. А в следующий миг ее ударило током.
Зоя с визгом отшатнулась и затрясла обожженной рукой. Она не успела подумать, кто и зачем мог пустить ток по перилам дома: новая боль пронзила предплечье, а затем из рукава вылетела оса.
Наверное, ударь ее током на самом деле, она расстроилась бы меньше. Можно было бы найти виноватых и добиться справедливости. А кому пожалуешься на осу? И смех, и грех. Вот тебе и человек – царь природы! Сиди теперь и реви от обиды на безмозглую мелюзгу. Забившись на диван и баюкая руку, намазанную всем, что нашлось в аптечке, Зоя чувствовала себя покинутой и несчастной. Даже позвонить-то некому. Мать только посмеется: сама виновата, что не избавилась от гнезда; Яся не разрешает ей звонить – слишком дорого. Сколько у них там сейчас времени? Всё еще всхлипывая, Зоя включила компьютер и, с трудом ворочая опухшей рукой, отстучала коротенькое сообщение. Пусть сегодня и не пятница, но кто сказал, что они должны связываться только раз в неделю?