Она надеялась найти Артура, верила, что, вернувшись поздно ночью, он обязательно ляжет спать.
«Поспи сегодня», – написала она записку и оставила ее прямо на ноутбуке, только чтобы он не садился за него по возвращению.
Ждать, когда они с Кириллом вернутся, Маша не могла. Достала пирог, оставила на столе, а сама пошла спать.
Этот пирог и записка были ее способом поддержать, но Артура не было рядом утром и это пугало так сильно, что, забывая о переставленном будильнике, Маша вскакивала.
Одеяло Артура так и лежало сложенным пополам на краю – холодное и чужое. Так было почти каждое утро, но мысль о том, что они могли и не вернуться, больно колола под ребрами и заставляла выскочить из спальни.
В коридоре она сразу увидела отблеск включенного на кухне ноутбука.
На улице было темно, словно глубокой ночью, а Артур сидел с кружкой перед включенным ноутбуком. Свет экрана освещал напряженную морщинку на его лбу. Он не то что-то читал, не то смотрел на открытый документ, не в силах его прочесть, но Машин шаг он не услышал.
– Ты не ложился? – спросила она шепотом еще из коридора, стараясь его не пугать, но Артур все равно вздрогнул, посмотрел на нее и, отставив кружку, протянул ей руку.
– Мне нужно было проверить сообщения, – ответил он, привлекая ее к себе. Уткнувшись носом в ее бок, прямо под грудью, он чуть не заскулил от усталости.
После ночной вылазки снова болела сломанная летом рука. Боль прожигала запястье и, раскатываясь по ладони, выкручивала пальцы, особенно мизинец. Артур понимал, что сам во многом виноват, не следовал рекомендациям, не разрабатывал нормально руку, а потом давал ей новую нагрузку в большом количестве. Дурак.
Только прижать к себе Машу больной рукой было по-своему приятно, а еще страшно от того, что она так близка, а значит – в опасности, из-за него в опасности. Ему стоило уехать от Маши и Кирилла, спрятаться на конспиративной квартире, а лучше уехать из страны, но и то, и другое окончательно превратило бы его в человека, оторванного от реальности. Как он тогда будет принимать решения? Ради чего он тогда будет бороться?
– Сообщения в твоих пяти аккаунтах можно проверять вечно, – строго сказала Маша, приобняв его и погладив по отросшим волосам. – Тебе отдыхать надо.
Она правда так считала, но мельком видела монитор, взгляд вырывал пару слов из текста и ей становилось так страшно, что она закрывала глаза и прижимала его к себе еще сильнее, а он только печально улыбался. Аккаунтов было не пять, а много больше, но Маша просто считала телефоны и даже так понимала слишком много, но все равно его любила, все равно надеялась его спасти.
– Прости меня, – шептал Артур, не в силах ее отпустить. – Я не знаю, что надо сделать, чтобы это закончилось.
– Никто не знает, – ответила Маша и все же отстранилась. – Давай я лучше тебя покормлю.
Она резала свой пирог с мясом, с горечью понимая, что его никто так и не тронул, а затем отправляла в микроволновку два куска – себе и Артуру.
– Когда ты в последний раз нормально спал? – спросила она, когда микроволновка зашумела.
– Маш, а какая разница, если всего этого все равно недостаточно? – спросил Артур, захлопнув ноутбук.
– Ты не можешь сделать все один, а людей с каждым разом все меньше, и я боюсь, что однажды никто просто не выйдет, – шептала Маша, включая чайник.
– Это и значит, что я делаю недостаточно, – ворчал Артур в ответ. – Я не знаю, что надо сделать, чтобы заставить людей выйти. Умереть как Рома, но по плану? Я ведь даже не уверен, что в это воскресенье получится собрать людей, и вопрос не в том, что они боятся, а в том, что им действительно есть чего бояться. Людей разгоняют еще до точки, скоро дойдет до того, что колонну собрать станет невозможно, а нам нужна критическая масса, чтобы…
– Остановись, – перебила его Маша, протяжно выдыхая.
Ложка с сахаром в ее руках дрожала, и белые мелкие кристаллики рассыпались мимо чашки на столешницу.
– Я не хочу знать, чем ты занимаешься, – выдавила, наконец, Маша, высыпая остатки сахара в чашку.
– Конечно, – глухо ответил Артур и встал, только выйти он не успел. Маша метнулась к нему и поймала за ноющую правую руку.
– Артур, я не это имела в виду, просто мне так страшно, что…
– Да ладно тебе, – вздохнул он и обнял ее, чувствуя вместо обиды тягучую усталость. – Я бы очень хотел, чтобы ты не жила в этом мире, не видела всего этого. Никогда.
– Я не хочу, чтобы тебя посадили, – шептала Маша, совсем его не слушая. – Я не хочу дрожать от мысли, что тебя пытают в СИЗО, не хочу молиться, чтобы тебя не убили. Подумай обо мне хоть немного…
– Но я и думаю о тебе! – возмутился Артур, отшатнувшись. – Я хочу, чтобы ты была свободна по-настоящему, хочу, чтобы мы могли быть свободными, чтобы дети наши были свободными, чтобы их учили думать умные люди, чтобы они могли развиваться, чтобы, черт подери, было не страшно жить дальше у себя дома! Неужели ты правда думаешь, что я борюсь ради себя? Да мне одному проще уехать, но сколько людей жизнь положили на эту борьбу? Сколько из них получат сроки? Ты хочешь, чтобы они сидели от звонка до звонка? Пока я отдыхаю?!
– А почему страдать должны мы? – спросила Маша, заплакав. – Ты хоть понимаешь, как больно на тебя смотреть?
– Ну так не смотри, – простонал в ответ Артур, но вместо того, чтобы уйти курить, как ему хотелось, сел на прежнее место.
– Я не переживу, если с тобой что-то случится, – призналась Маша, опускаясь рядом с ним на колени. – Понимаешь? Пожалуйста… остановись.
Артур снова дернулся, отшатнулся от Маши, потому что на это дурацкое «остановись» всплывал разве что мем с Януковичем, а это значило, что можно было только продолжать и «долбить эту власть», как завещала Мария Колесникова[43] еще до своего ареста.
– Я не могу, – выдыхая, сказал Артур. – После всего, что случилось, я могу только умереть, но не остановиться, понимаешь?
Маша всхлипнула и закрыла лицо руками. Она, к сожалению, понимала, но ей все равно хотелось назвать Артура бессовестным эгоистом, совершенно не думающим о тех, кому он дорог. Она молчала, только чтобы не добивать ни его, ни себя подобными словами.
Пикнула микроволновка. Она разогрела два куска пирога и тут же сообщила об этом. Ей не было никакого дела до человеческих чувств.
Маша плакала, а Артур отстранялся от нее, доставал тарелку из микроволновки, наливал им обоим чай и, не пытаясь ее утешить, доставал из кармана телефон.
Его личный аккаунт под ником Арчер требовал внимания. В чате «детки-конфетки» кто-то упомянул его лично, и это было недобрым знаком.
«Арчер, приходил участковый, спрашивал, где ты», – писала туда Артемида – женщина, присматривающая за детьми в его квартире.
«Ясно, значит, вам нужна новая квартира», – ответил на это Артур.
«Нет, ты не понял! – тут же продолжили писать ему. – Они ищут тебя! Рано утром участковый мог прийти, только если тебя собираются задержать, а под домом стоит машина губопиков[44]. Ты это понимаешь?»
«Не вижу проблемы. Ты ему какие-то документы показывала?»
«Нет, он не смотрел мои документы, только прошел по квартире, чтобы убедиться, что тебя там нет, но он видел детей! Они могут прийти снова. Они будут разбираться и искать дальше. Не тупи, Жилябин!»
«Успокойся», – ответил он, забывая про плачущую Машу, а сам брал другой телефон, заходил в чат с аккаунта админа и удалял почти всю переписку, оставляя только два первых сообщения, чтобы ни у кого не возникало вопросов о переезде. Кто и что мог успеть прочитать, сказать было невозможно, но Артур надеялся, что в шесть утра мало кто сидит в телеграме, а затем писал уже под другим ником:
«Сегодня же смените дислокацию. Не стоит волноваться».
Отбросив админский телефон, он снова открыл телеграм Арчера.
Он давно был перекинут с белорусского на украинский номер[45] и считался условно-безопасным, но слишком много людей знали, кто скрывается под ником Арчер, чтобы им можно было пользоваться.
Состоять в чатах это не мешало. Их у Арчера действительно было много. Чат с парнями, с которыми он сидел до первого суда, чат с ребятами, которые, как и он, искали свои вещи в августе после Окрестина, три чата, появившихся после суток: чат камеры ИВС, чат камеры ЦИП, чат камеры Жодино. Волонтерские чаты. Там же чаты районов, закрытые, открытые, секретные, не очень. Всякие.
Он не писал ни в одном из них, только чтобы не светить ник, но проглядывал сообщения, чтобы знать, какие есть реальные проблемы, и вмешиваться, когда такое возможно. Он помогал, но не как Арчер, а как кто-нибудь другой – безымянный, неопознанный, но проверенный активистами, движениями, каналами, кем-то, кому нуждающийся в помощи мог доверять.
Это обычно работало, главное было следить за ситуацией и сохранять бдительность. Первое иногда было слишком трудно. Пролистав чаты с сотнями непрочитанных сообщений, Артур понял, что не в состоянии просмотреть это сейчас, и просто писал Артемиде в секретном чате.
«Успокойся и следи за тем, что ты пишешь в чате. Ники не для того придуманы, чтобы ты фамилиями швырялась».
«В чате все свои и для них адрес сада не секрет», – попыталась оправдаться Артемида.
«Это не повод нарушать базовые правила безопасности, – строго ответил ей Артур. – Чтобы это был первый и последний раз».
«Я испугалась!» – не унималась Артемида.
«А ты не пугайся зазря. Я найду другую квартиру. Тебя едва ли искать после этого будут, только умоляю, не лажай больше».
«Прости», – писала Артемида, наверняка сама все понимая, но Артур, качая головой, просто удалял чат, не видя смысла продолжать диалог.
Он брал третий телефон и писал в закрытом чате:
«Нужна новая квартира для детского сада».
Мгновенного ответа он не ждал, потому возвращал телефон на место и хмурился, пытаясь обдумать новую информацию.