Взять флаг и рисковать как обычно или затаиться сегодня, смешаться с толпой, побыть массой, чтобы иметь больше шансов сделать что-то большее?
«Лучший партизан – это непойманный партизан», – писал ему Китаец, когда они обсуждали публикацию видео с одной из октябрьских акций. Тогда он очень разумно рассчитывал момент. Он же придумал изводить ментов обманными публикациями, когда видео делается в один день, а публикуется в другой, как будто это происходит прямо сейчас.
Люди у дороги с флагами – это для собак режима как команда «фас», и они приезжали, приезжали туда, где никого не было, и уходили ни с чем.
«Все, теперь останутся без премии, потому что отчитаться не смогут», – писал про подобные случаи Китаец, а Цезарь смеялся.
«Я хочу их так загонять, чтобы они жопу поднять не могли в воскресенье», – отвечал он Китайцу, а теперь жалел, что не может написать ему, обсудить план марша, попросить какой-то совет. Совестно было ему писать, потому он откладывал телефон и искал ортопедический фиксатор для своего голеностопа, травмированного во время одного из последних маршей.
Он уходил дворами и почти нарвался на припаркованный там бус. У того открылась дверь и прямо на убегающих вывалились черные псины в балаклавах. Серега успел уйти, но подвернул ногу, хоть и не мог вспомнить, где именно и как это случилось.
Ничего серьезного, легкое растяжение связок, но когда приходилось снова драпать, нога порою напоминала о себе, потому Сергей всегда затягивал ее фиксатором, чтобы, если придется, бежать во всю мощь, как говорил его тезка «Хлопотное дельце»[79].
Фиксатор для голеностопа. Термобелье для жопы, чтобы та ни в ИВС, ни в ЦИП не мерзла. Обычная одежда для слияния с толпой. Телефон для связи. Медицинская маска для маскировки. Ключи, потому что без них не обойтись, ну и немного денег, чтобы были.
Больше Сергей ничего не брал, допивал кофе и уходил без флага, чтобы поехать на Пушкинскую, оставить там машину и ждать остальных, наблюдая за ситуацией.
Воскресенье, 10:54
– Что будешь делать? – спросил Кирилл у Маши, когда Артур ушел, собираясь, как он выразился, «беспалевно покататься на общественном транспорте между районами, а потом вернуться на велике».
– Не знаю, – сказала Маша, задумавшись, – наверное, сгоняю к Сашке, мы с ней кофе попьем, так будет проще ничего не делать.
– Ну ладно, – ответил Кирилл, которому очень не хотелось оставаться наедине с информацией о передвижении силовиков, но признаваться в этом сестре он не решился, только попросил: – Позвони, как соберешься домой, ладно?
– Конечно, – сказала Маша, оделась, взяла телефон и пошла встречаться с Сашкой – бывшей своей однокурсницей – чтобы взять кофе и цветы и пойти вместе на Площадь Перемен.
Глава 19
Воскресенье, 11:28
Артур вышел из автобуса на самой ближайшей к дому остановке и сразу снял маску.
Шапки на нем не было, именно потому что это было такое особое время, в котором не скрывать лица – это значит не привлекать к себе внимания, а он еще и шел в противоположном от Площади Перемен направлении.
В кармане у него был Машин звонильник для маршей, и он вцеплялся в него почти так же, как в мочалку или мятый фильтр сигареты, изучая взглядом все вокруг. Любой микроавтобус распознавался им, как потенциальная угроза, любой человек в черном казался опасным, а прогуливающийся патруль заставлял сердце на миг замирать.
На углу одного из магазинов он заметил камеру, которую раньше не видел, и едва не выматерился вслух, понимая, что точно попал в кадр, еще и лицо, скорее всего, засветил. Спасало только одно: в таком пришибленном виде его вряд ли узнают, да и у силовиков едва ли найдется приличный материал, чтобы отслеживать его по камерам. Он не сорил фотками в сети, не давал интервью, видосов не снимал, лицо на акциях после августа прятал. Только все равно понимал, что если захотят, все что угодно найдут и узнают, что он был здесь сегодня.
«Главное, чтобы потом не могли узнать, куда я, собственно, делся», – попытался успокоить себя Артур и отшатнулся от парня в черной маске. Тот вышел из подъезда в черной куртке, шапке и этой дурацкой маске, что в первых пару секунд показалась частью балаклавы.
У Артура сердце остановилось быстрее, чем он понял, что ему лишь померещилось, но руки все равно похолодели и дыхание сбилось. На лице у него явно мелькнуло что-то неадекватное, потому что парень, посмотревший на него, нахмурился и быстро пошел вперед, толкнув его плечом.
– Ходят тут всякие алконафты, – пробубнил он себе под нос и пошел прочь, пряча руки в карманы.
На его запястье мелькнул белый браслет, и Артур рассмеялся, с горечью понимая, что еще немного – и они начнут бояться собственной тени, а в знак протеста разве что дышать – осторожно, через раз, чтобы никто не заметил, что они еще живы.
Силой зажав себе рукой рот, он подавился истерическим смехом, напоминая себе, что нельзя привлекать внимание, а затем заставил себя не смеяться и снова ощутил острую вину, буквально вгрызающуюся в тело под ребрами.
Он был не в порядке, давно не в порядке. Он отправлял людей за психологической помощью. Он объяснял, как важно для общего дела быть в норме, а сам потерял всякий контроль над собственным состоянием, а главное – внезапно понял, что ему нечего сказать психологу, даже если он решит к нему обратиться.
Ему плохо. Ему страшно. Он не знает, что делать. Но кто знает? Кому сейчас хорошо и нестрашно? Артур не верил даже, что та сторона спит спокойно и не боится расплаты, а значит, вся Беларусь – это комок чистого ужаса с проблесками отстраненного равнодушия.
– Мне просто нужен правильный ответ, – сказал он очень тихо вслух, чтобы, услышав собственный охрипший голос, очнуться и пойти уже домой, быстрым шагом и без лишних дерганых движений.
Пересекая двор, он запрещал себе коситься по сторонам, вцеплялся в телефон, как будто это граната, которую можно метнуть в противника. От этого тревога только нарастала.
«Там не должно быть засады. Кому ты, мать твою, нужен, чтобы в выходной караулить тебя дома? У них нет ничего. Просто ты трижды попадался», – говорил он себе и все равно думал, что они могли что-то не учесть, где-то проебаться, кто-то мог взболтнуть лишнего, и тогда…
– О, Артур! – возле самого подъезда окликнула его тетка, когда-то дружившая с мамой Артура. – Ты ли это?
«Блять», – подумал он, замирая на миг и ускоряя шаг, стараясь не коситься в сторону, не выдавая себя и вообще делая вид, что она обозналась, но все равно шел к подъезду, открывал дверь и буквально забегал внутрь, запоздало понимая, что она не могла его не узнать, а главное – она вполне может сейчас позвонить участковому, потому что эта дура – гребаная ябатька, слушающая новости, и если ей кто-то сказал, что его ищут, она поможет его найти.
– Твою мать, – прошипел он сквозь зубы и быстро побежал на пятый этаж, понимая, что у него, по-хорошему, не больше десяти минут, чтобы найти документы, забрать их и, видимо, переодеться, чтобы не появляться во дворе в одних и тех же шмотках. Потому что если эта тварь его сдаст, она опишет и его небритость, и куртку, и про джинсы с ботинками не забудет.
«А мне нельзя к ним сейчас, я слабое говно, которое как никогда легко сломать», – думал он, дрожащими руками открывая дверь и буквально залетая в квартиру.
Главная проблема была в том, что он понятия не имел, куда швырнул паспорт, когда разобрал вещи после августовского задержания, а значит, его надо искать. Благо, он заранее подумал, какие места надо проверить в первую очередь.
Паспорт нашелся быстро. Он лежал в ящике стола рядом с постановлениями двух первых судов и копиями материалов дел по его политическим «правонарушениям». Там же лежали и другие документы. Медицинские справки с подробным описанием побоев и распечатанные фото его избитого в августе тела. Они могли пригодиться потом, при разбирательствах в новой Беларуси, но видеть, каким он был тогда, было слишком страшно.
На лицо сейчас он, может, и был страшнее, а вот ноги, спина и зад явно были иного мнения, и потому внутри все сжималось. Несуществующая боль прокатывалась по телу, и ноги подкашивались, словно ему снова приказывали заткнуться и опуститься на колени.
Вцепившись в стол, он удержал себя на месте. С силой сделал глубокий вдох и заставил себя дышать. Выдохнул и замер. В коридоре что-то звенело, и в первый миг он подумал, что это дверной звонок, а если это так, то последние минуты его свободы уже подходили к концу.
– Сука, – шипел он сквозь зубы и заставлял себя шагнуть в коридор, а потом уже понимал, что это телефон.
Дурацкая Машина звонилка противно пиликала в кармане его куртки.
Злясь и на себя, и на того идиота, который решил сюда звонить, он быстро достал телефон.
– Какого черта? – спросил Артур, видя, что этот самый идиот – Кирилл, у которого должна быть хоть какая-то доля мозгов, чтобы не пользоваться мобильной связью.
– Что тебе? – не скрывая злости, спросил Артур, принимая вызов.
Он уже забыл, что именно этот звонок вырвал его из всепоглощающего приступа паники.
Глава 20
Воскресенье. 11:33
Люди на Пушкинской еще только начинали собираться. Было даже не ясно, вышли они просто погулять или готовились к маршу, но Сергей любил наблюдать, как людское море возникало словно из ниоткуда. Он предвкушал тот миг, когда пустая улица превратится в протестную массу, полную сил.
Он покупал кофе в ближайшей кафешке и ждал.
Все происходящее его вдохновляло, потому он махал рукой Пылесосу, как только видел его, и спрашивал:
– Ну че, как настрой?
– Как всегда боевой, – ответил Пылесос.
Он был первым из всех, кого ждал Серега, и совсем не выглядел воодушевленным. Просто был спокоен и скорее решителен, но это было привычное состояние Пылесоса, потому Серега понимающе кивнул и спросил: