– Да когда тебе его искать-то? – осклабился кузнец. – Вишь, каким важным человеком стал.
– Найдем, ты не переживай. Вот разберусь с Императором, и тогда заживем…
– Нет, Брудвар, это вряд ли. И ты лучше меня это знаешь. Вождь меньше всех властен над своим временем. У тебя полно других забот. Так что, как раньше, уже не будет. Тут я сам по себе.
– Ну, может, ты и прав, – Брудвар не стал отрицать очевидное, хотя ему хотелось продолжить спор.
Друзья притихли. Выпили, думая каждый о своем. О прошлом, о днях былой и стремительной молодости. О серебре в волосах, которым наградило их время.
– На самом деле я уже смирился с… этим, – безрадостно прошептал Вьёрд. – Вряд ли здесь что-то можно изменить. Просто… Просто это так обидно. – Глаза кузнеца увлажнились, засияли, отражая свет звезд.
Брудвару было горько от понимания того, что он ничем не может помочь другу. В то же время он осознавал, что если соратник будет продолжать в том же духе, то в конце концов зачахнет и потеряет интерес к жизни. А этого нельзя было допустить. Вождь вспомнил о том, что когда-то не раз выручало его в минуты отчаяния и безысходности. В мыслях родилось одно сравнение, которое показалось ему удачным.
Он сжал плечо друга, придал голосу металла и, глядя в лицо, сказал:
– В жизни много смыслов. Ты должен найти себе другой, тот, от которого твое сердце будет петь и плясать.
– Хм, в этом я тебе всегда завидовал. Ты всегда умел их находить. Даже когда твой отец отказал тебе в праве на трон. И когда Аструд изменила тебе.
– Да, что и говорить, нелегкое было время. Но я справился. Справишься и ты. Иногда жизнь похожа на повозку, которую засыпал снег. Можно ждать, пока он растает, и потом двинуться дальше. А можно сделать усилие и расчистить ее самому, не дожидаясь прихода тепла. Но правда такова, мой друг, что ты не можешь знать, настанет для тебя весна или нет. Тебе пора идти дальше, – подвел итог вождь, – хочешь ты этого или нет.
Вьёрд не ответил, но его глаза лучились благодарностью.
– Найди новый смысл и кати свою повозку к нему, ты сможешь это. И, Вьёрд… Мне не очень удобно говорить об этом, предлагать такое, но скажу, что думаю, а ты уж сам разберешься. Многие жены не дождутся своих мужей после войны. Ты всегда сможешь взять кого-нибудь из них под свое крыло, и их детей тоже.
– Я думал об этом. – Кузнец почесал щеку. – Но свое, конечно, всегда ближе…
– У тебя большое сердце. В нем хватит места не только для тех, кто с тобой одной крови.
– Хах, возможно, – едва заметно улыбнулся кузнец. Хандра ушла с его лица. – Спасибо.
Вот теперь Брудвар узнал Вьёрда! Перед ним был тот же мальчуган, что и в детстве, с живым и добрым, никогда не унывающим взглядом. Ну да, он отрастил бороду, заимел большущую мозоль в области живота, вырос, раздался вширь и оброс мышцами. Но это был тот же самый Вьёрд, с которым они истоптали тысячи миль и побывали в стольких переделках, что хватило бы и его правнукам.
Разговор принял куда более открытый и беспечный характер. Страже было велено принести еще выпивки, а Вьёрд и Брудвар принялись по десятому разу обсуждать битву, не забывая в очередной раз поминать павших.
– Слушай… Ну а ты-то сам как? – Кузнец икнул. – Как себя чувствуешь? – язык Вьёрда заплетался, но соратник не выпускал из рук фляги.
Вождь подумал о грядущих переговорах с послами. Об указаниях, которые нужно будет со дня на день раздать фэрлам. О том, какие испытания ждут его армию. В голове постоянно крутились сотни мыслей. Просто до ближайшего утра он старался держать их под замком.
– Чувствую, что еще долго не смогу уснуть.
– Нет покоя заднице на троне, – глубокомысленно заметил Вьёрд, выдав очередную «мудрость» и уловив настрой друга.
– Это уж точно.
– Ну а по Нарьяне-то своей скучаешь, нет?
– Конечно.
– Она славная. Странная, но славная, этого не отнять.
– Ей нелегко пришлось.
– Ну а кому вообще в этой жизни легко? Не считая тебя, – усмехнулся Вьёрд.
– Она – якорь, который держит меня на плаву. Думаю о ней – и все сразу становится проще. Жаль только, что увидимся еще не скоро. Но когда это произойдет, – вождь представил, как вместе с Нарьяной и дочерью лежит в поле цветов, – Эргунсвальд останется без вождя.
– Эх, Брудвар-Брудвар. У тебя есть все: титул, сыновья, любимая женщина. Чего тебе неймется-то, а? – то ли в шутку, то ли серьезно спросил Вьёрд.
– Мне не дает покоя мой смысл.
Перед рассветом, когда глаза друзей уже слипались, а их слова напоминали мычанье коров, кузнец воскликнул, взметнув палец кверху:
– Ого! Глянь-ка! Видел, нет?!
Короткий, но яркий росчерк полоснул небо, исчезнув так быстро, словно был мороком.
Брудвар, как и Вьёрд, нахмурился, заметив падающую звезду. Но больше по привычке, зная, что веками это толковалось шаманами как дурной знак.
– Не к добру это.
– Возможно. Для Империи. Для нас – к удаче.
Даже палач, живьем сдирающий с людей кожу, показался бы ему куда более милосердным, чем это тошнотворное утро. Голова болела так, будто по ней всю ночь били обухом топора, а в череп тыкали раскаленными иглами. Горло превратилось в выжженную пустыню. В рот, казалось, нагадило стадо коров. Глаза слезились и никак не хотели открываться. Мышцы облепил свинец, а позвоночник явно прилип к кровати.
Да, знают Предки, похмелье не обманешь. Оно всегда напомнит человеку об его истинном возрасте. Куда подевались вчерашняя удаль и ощущение легкости? Как он вообще попал в свои покои? Проклятье, а не обоссался ли он на глазах у стражи? Это ведь они заботливо приволокли его сюда, кто ж еще?
– Не-е-ет, – протянул Брудвар, приложив кулаки к воспаленным вискам.
«Как же плохо», – чуть не заскулил от бессилия.
Охая, он привстал на локоть и лихорадочно осмотрел комнату в поисках чего-то, что смогло бы утолить жажду. Повезло. Видимо, стражники оставили графин с водой, заботливо поставив его на соседней тумбе.
«Надо бы прибавить им жалованье», – с благодарностью подумал Брудвар, припав губами к жидкости.
Вождь вновь упал на кровать в слабой надежде на то, что ему еще удастся заснуть и следующее пробуждение станет не таким ужасным. Тщетно. Погрузиться в сон было ничуть не легче, чем оседлать дикого жеребца на скаку.
Собрав себя по частям, Брудвар встал и распахнул ставни. Свет резанул глаза, заставив прищуриться. Испытав новый приступ тошноты, он поморщился и отошел в сторону, оказавшись у массивного стола из ясеня. Опершись на него и выпрямив руки, посмотрел пред собой.
Взгляд уперся в старинное зеркало в черной оправе. Поверхность была мутноватой, нижняя часть – в трещинах. Отражение пугало. На Брудвара смотрел незнакомый, осунувшийся и неопрятный мужчина. Его безупречно черные волосы словно выцвели. И их стало меньше. Татуировки у висков поблекли. Лицо покрыла сетка морщин. Сапфир зрачков терялся в окружении красных белков. Кожа под глазами некрасиво обвисла. Серая, незнакомая щетина делала его похожим на портового бродягу.
Он ли это? Конечно, нет! Ведь вчера, когда он болтал с Вьёрдом и размышлял о смысле жизни, ему было ничуть не больше семнадцати.
Но этот шрам через все лицо, от виска до челюсти… Нет, это точно он. Просто ему уже почти сорок зим…
Вождь продолжал смотреть на себя, прокручивая в голове картины прошлого. Однако, вопреки ноющему телу и дождливому настрою, он не скатился в яму уныния.
Смысл, его смысл протянул руку помощи, а холодный разум, расставивший все по местам, унял страх перед будущим.
«Большая часть жизни позади, это так. С каждым годом тело будет чахнуть, а я – слабеть. Ничто не вечно, а прошлое – не вернуть. Хватит ныть, пора приходить в себя. Надо успеть завоевать Империю до того, как мое тело обратится в прах».
Приведя себя в порядок, Брудвар послал за Юдвином, приказав тому отыскать, а точнее «хоть из-под земли достать», сносного художника. У вождя возник замысел. Он, во что бы то ни стало, захотел свой портрет. Но все же не с тем землистым лицом, что увидел в отражении. В памяти потомков он должен остаться другим. Моложе, сильнее и, возможно, чуточку повыше.
Интерлюдия. Айтул
Айтул слышал крики отовсюду. Слабые, приглушенные – в катакомбах под найденным храмом. Пронзительные, рваные – там, где ступал он сам и другие ученики Сакгота, оставляя после себя лишь кровавый туман. С голодной страстью, торжествующие, мрачные – в его собственном разуме.
Боги смеялись и вопили, предвкушая победу своих последователей. Вместе с ними искренне, как узник, вышедший на свободу, радовался и Айтул. Сегодня Древние вернут себе часть отобранного могущества. Его силы, милостью Сакгота, также возрастут, приблизив неизбежное возмездие.
Судьбоносное видение, посланное учителю, привело служителей к храму Даргэна, затерянному у подножия Пепельных Гор. Храму, изношенному временем, чьи шпили давно сточил ветер. Однако святилище было не из простых. Его обнесли стеной, выкопали спереди глубокий ров, превратив сооружение в небольшую цитадель. Препятствия обнаружились и внутри: как оказалось, путь к главному залу пролегал через лабиринты коридоров и лестниц.
Сакгот предупреждал, что храм будут стеречь не обычные солдаты или монахи, а воины из некоего братства Алой Длани, веками боровшегося за чистоту веры. Уважительный тон учителя, с коим последний говорил об ордене, сказал Айтулу многое о враге.
Однако опасения пока не оправдались. Сакгот хорошо подготовил и обучил их. У охранявших храм людей, не помышлявших об атаке, не было никаких шансов.
Укрывшись ночью, Айтул, Сакгот и его девять учеников легко прошли за стену и разделились на три отряда. Учитель взял с собой бывшего фэрла и двух эмиссаров. Ну а дальше началось истребление.
Шипел Сакгот, извергая проклятия, – и люди в ало-серых сутанах взмывали вверх, превращаясь в истошно орущие куклы. Их кости, словно высохший тростник, ломались под гнетом невидимой силы, плясали внутри тел, выйдя из суставов. Тех, кому повезло больше, волна Силы просто бросала об узкие проходы, разбивая головы, лишая сознания.