– О чем речь?..
– Вот и славно.
Зябкий ветер подул в лицо вождя. Над Скаймондом пролетел косяк птиц. Глубоко вздохнув, Брудвар начал:
– Каждый о чем-то сожалеет, Вьёрд. Я выслушал столько предсмертных речей и, поверь, ни разу мне не встретился человек, уходивший к Предкам со спокойным сердцем. Люди жалеют об одном и том же. О том, что хотели сделать, но не успели. О том, что жили не так, как мечтали. О том, что вовремя не простили или, наоборот, не сказали добрых слов. Люди жалеют о многом. Но я не чувствую никаких сожалений. Это пугает меня. Тревожит. Может, все дело в ране, которую нанес Айтул. Может, я просто плохой человек. Не знаю. Я пытался разобраться в себе, но не нашел ответа.
Вьёрд задумался, что-то промычал, пытаясь выразить мысль.
– Подожди, я еще не закончил. Хочу, чтобы ты понял разницу. Я чувствую великую скорбь от того, что стало с Гутлайфом и Нарьяной. Меня снедает тоска от невозможности помочь Хагуну. Я до сих опустошен неудачей в Империи и разорением Севера. Я сожалею о том, как все вышло в итоге. Но не жалею о пути, который привел меня к этим последствиям. Это сложно объяснить… Да, если бы я не сунулся в Империю и остался править, то все сложилось бы иначе. Но я не мог предвидеть этого. Не мог, потому и не виню себя. Я часто размышляю: стал бы я счастливее, если бы не пошел за своей мечтой? Понял бы, спокойно правя, как дорога мне Нарьяна и что ее любовь была дороже всех завоеваний? Нашел бы другие смыслы? Сомневаюсь. А я ведь пытался усидеть на месте. Но не вышло. Не вышло…
Брудвар остановился, почувствовав, что уже сказал самое важное и как после этих слов в груди стало свободнее.
Не услышав продолжения, Вьёрд снова полез в карман и, приложившись к фляге, нарушил молчание:
– Ты не жалеешь о прожитом потому, что всегда слушал свое сердце и поступал так, как оно тебе шептало. Такая возможность немногим выпадает. Вот и все ответы, дружище.
– Наверное, ты прав. – На губах Брудвара возникло подобие улыбки. Конечно, в глубине души вождь знал ответ. Но он хотел, чтобы его сказали уста друга. Сказали и не стали обвинять ни в чем. Брудвар испытал прилив искренней благодарности к Вьёрду.
– Ладно, дай-ка попробовать, что там у тебя.
Сделав глоток, вождь чуть не выплюнул горькое содержимое.
– Ну и гадость. Ты себе живот-то еще не прожег? Знал бы, что ты пьешь, так велел бы принести тебе достойное пойло.
– Не надо. Хорошее пойло меня уже не берет, – здоровяк виновато развел руками.
– Завязывал бы ты с этим.
– Скоро. Скоро. – Красные от бессонницы и хмеля глаза посмотрели на Брудвара. Вождь еле выдержал этот тоскливый, полный горечи взгляд, в полной мере ощутив тягостный настрой друга.
– Вьёрд… Спасибо тебе за все. Я благодарен судьбе, что она свела нас вместе. – Брудвар отвернулся. К горлу поднялся тугой комок. – Ну, хватит прощаний. Не нужно сидеть возле меня. Мне осталось чуть-чуть, еще нужно успеть сказать пару слов кой-кому. А ты… Ты не убивайся так. Когда-нибудь встретимся. Живи полным сердцем и начни уже делать то, что хочешь…
Речь прервал тихий всхлип. Пряча лицо в ладонях, Вьёрд согнулся и дрожал, как в ознобе.
Вождь попытался встать, но позвоночник будто бы прилип к спинке кресла, а на колени положили глыбы камней. Вьёрд высморкался, мотнул головой, как ретивый конь, желавший избавиться от сбруи, резко поднялся и заключил Брудвара в зубодробительные объятия.
– Бывай, мой друг. – Он спешно покинул вождя, больше ничего не сказав.
Спустя три дня Брудвар уже плохо понимал, что происходит вокруг. Тело почти не слушалось его, голос был едва различим, а разум пребывал во власти грез. Все чаще и чаще он видел перед собой образы Нарьяны и дочери. Ослепительные, в золотом сиянии, они держали друг друга за руки и звали его с собой. Брудвар тянулся к ним, но всякий раз его пальцы натыкались на какое-то препятствие, чуть-чуть не доставая до их кожи. Однако вождь не расстраивался. Знал, что скоро будет вместе с любимыми.
– Брудвар, Брудвар, Брудвар! – шептали они ему. – Брудвар! – в последнем обращении не было ни намека на нежные чувства.
– Нарьяна? – сказал спросонья.
Вождь открыл глаза, не сразу осознав, что его пытались разбудить. Плечо сжимали и довольно больно. Над ним склонилась женщина. Миловидное лицо портило брезгливое выражение. Глаза метали молнии. Ох, не стоило ему упоминать Нарьяну. Аструд, того и гляди, прибьет его. Впрочем, Брудвару уже было все равно.
– Который час? Я уже неделю жду тебя, не могла прийти раньше? – Он посылал за ней, желая примириться ради блага Хагуна.
– И что мне с того? Хоть сейчас все будет не так, как ты хочешь.
– Уймись, пожалуйста. Скоро Хагун сядет на трон, и ты останешься валькюной, пока он не женится. Позаботься о нем, не дай оступиться. Ты хорошая мать…
– Вот как ты заговорил?! Я хорошая мать, но плохая жена, так хотел сказать?!
Вождь почувствовал себя зайцем в лапах коршуна. Он действительно так думал, но благоразумно промолчал.
– А ты у нас прям хороший отец! – глаза Аструд опасно заблестели. – Ты убил Гутлайфа. Из-за тебя он стал таким…
– Не смей. Остановись, – помрачнел мужчина. Сердце будто ковырнули ножом. Думать о Гутлайфе было невыносимо. Ведь Брудвар винил себя в произошедшем.
– Это ты, ты повел на смерть моего мальчика! Если бы ты вовремя расправился со стариком и не увел всех воинов, то Гутлайф был бы жив! – женщина не унималась.
– Он был и моим сыном тоже.
– Да плевать мне на это! Я кормила, растила их, а тебя годами не было дома! Ты появлялся только ради этой дурацкой охоты, а потом взял и увез детей на войну! Тоже мне, отец, – ядовито бросила Аструд.
– Заткнись…
– Что ты там бормочешь? Неважно. Я хочу, чтобы перед смертью ты как следует помучился, – взгляд ее стал холоден и беспощаден.
– Можешь придушить меня, стража не заметит, – вождь гневался, но понимал, что спорить и доказывать что-то Аструд было бесполезно.
– Нет, это слишком просто. – Женщина наклонилась к нему так близко, что от аромата ее духов закружилась голова.
Она сказала, зачем пришла. И мир перевернулся.
– Я прочла одно из этих твоих слащавых писем, – в голосе Аструд послышалась обида. – Да, мой милый Брудвар, в Скаймонде еще остались люди, которые ценят благосклонность валькюны. И благодаря их преданности я наконец-то поняла, что ты навсегда потерян для меня. А ведь я пыталась вернуть твою любовь. Ты помнишь? Я хотела все исправить. Но ты был слишком упрямым, слишком гордым, а потому тебе было проще вычеркнуть меня из жизни! Ты забыл обо мне и променял на эту немую девку! Хуже того. Ты захотел сделать рабыню валькюной и опозорить меня еще больше! Я бы не перенесла этого, наложила бы на себя руки… Пришлось выбирать, чья жизнь ценнее.
– Как ты могла? – только сумел проговорить Брудвар. У него уже не было сил спорить. Казалось, дикий водоворот из ярости, боли, горечи и безумия вот-вот поднимет его с места, после чего вождь сбросит Аструд вниз. Женщина отстранилась, явно подумав о том же.
Прошло несколько минут, растянувшихся в вечность. Было невыносимо осознавать, что Нарьяна и Финри могли бы быть живы. Но их погубила ревность.
Такой поступок Аструд он не мог простить. Если бы тело еще слушалось вождя, то Брудвар бы непременно убил жену. Беспомощный, он наблюдал, как та упивается его мучениями. Вождь думал о мести, в то же время понимая, что она бы ничего не изменила. Смерть Аструд стала бы очередным ударом для Хагуна. Да и тот, его неродной сын, Омунд, тоже не заслуживал потери матери.
Брудвар смог совладать с собой, поборов желание окликнуть стражу и велеть им перерезать женщине глотку. Бурлящий океан ненависти поутих. Вождь нашел способ отплатить Аструд. Взяв эмоции в кулак, он вымолвил:
– Ты совершила ужасный поступок. Но я прощаю тебя. Будь счастлива и береги сыновей.
Женщина растерялась. Торжественное выражение на ее лице сменилось недоверием, потом – удивлением. Таким всеобъемлющим, будто она увидела, как ночью восходит солнце или услышала, как Брудвар клянется ей в вечной любви.
– Уходи. А то я могу и передумать.
Аструд выбежала. Вождь не стал провожать ее взглядом.
Через две ночи Брудвар скончался.
Весь город собрался на проводы вождя и рэгсира. Древние курганы освещало пламя гигантского костра, превращая холодную осеннюю ночь в жаркий летний полдень. Горел флагман Благословленного Предками, который незадолго до церемонии выволокли на берег. На его палубе, в регалиях, доспехах и амулетах, лежали вождь Эргунсвальда и Фронсуд. Брудвар пожелал, чтобы Ледяного Кулака отправили на покой вместе с ним. Ритуальные песни шаманов были едва слышны сквозь оглушительный рокот и жадный треск огня.
Хагун стоял в первом ряду вместе с братом и матерью, безотрывно глядя на пожарище. Вот так быстро, нежданно угас отец, оставив его один на один с тысячью проблем. Из-за них уже пропал аппетит и сон. А еще Хагун боялся. Несмотря на последний разговор с отцом – очень боялся. Будут ли фэрлы уважать его? Что, если нет? Как удержать Арландию и Лумбрию? Что он сможет сделать, если на Севере объявится враг, подобный Айтулу, а Предки не наградят его даром?
Среди семьи наследника высился Райнильф. Его тоже волновали мысли о потрясениях, которые могли начаться со смертью Брудвара, но сейчас он думал не об этом. Для советника закончилась целая эпоха, вместе с вождем он будто бы хоронил и часть себя. Еще он скучал по Фронсуду. Они часто спорили, порою как дети, а порою – чуть ли не до драки. Однако в этих спорах всегда рождались лучшие решения, а сами они, придя к согласию, начинали уважать друг друга еще больше. Их споры были вечным состязанием, игрой, которая нравилась обоим. С уходом Ледяного Кулака Райнильф стал ощущать на сердце пустоту.
Вьёрд затерялся в середине толпы, рядом с Грайдис, приехавшей в последний момент. Он заливал горе хмелем, но становилось только хуже. С каждым глотком в памяти оживали такие четкие картины из прошлого, как будто он видел их наяву. Вождь считал его за старшего брата. Но сам Брудвар был для Вьёрда чуть ли не отцом. По крайней мере, подобные чувства кузнец испытывал к человеку, спасшему его от голода, давшему кров и наказавшему ублюдков, чуть не сделавших из него раба.