Рультабийль подошел к г-ну Дарзаку и, глядя ему в глаза, спросил:
– Почему же он этого не сделал?
– Вы прекрасно знаете, кого он поджидал! – ответил Робер Дарзак и повернул к Матильде искаженное горем лицо.
Стоя рядом с г-ном Дарзаком, Рультабийль положил руки ему на плечи и сказал голосом, которому вернулись былые звонкость и мужество:
– Господин Дарзак, я должен вам кое в чем признаться. Когда я понял, откуда взялся «лишний труп», и убедился, что вы не обманываете нас и в пять часов действительно вошли в Квадратную башню – в это верили все, кроме меня, – я счел возможным заподозрить, что бандит – вовсе не тот человек, который в пять часов под видом Дарзака вошел в Квадратную башню. Напротив, я думал, что это и есть настоящий Дарзак, а вы – лже-Дарзак. Ах, дорогой мой господин Дарзак, как я вас подозревал!
– Но это же безумие! – воскликнул г-н Дарзак. – Я ведь не смог точно назвать время, когда вошел в Квадратную башню, только потому, что не придавал этому значения и помнил час довольно приблизительно!
Не обращая внимания на слова собеседника, на растерянность Дамы в черном и на наше полное смятение, Рультабийль продолжал:
– Я подозревал вас до такой степени, что решил: настоящий Дарзак явился, чтобы занять свое место, которое вы у него отняли, – успокойтесь, господин Дарзак, только в моем воображении, – и вы по каким-то неясным причинам и с помощью слишком преданной Дамы в черном дали ему возможность больше не опасаться вашего отважного вмешательства. Я думал даже, господин Дарзак, что раз вы – Ларсан, то человек, которого засунули в мешок, – это Дарзак. Ну и напридумывал же я! Что за нелепое подозрение!
– Да что там, все мы тут друг друга подозревали, – отозвался глухо муж Матильды.
Рультабийль повернулся к г-ну Дарзаку спиной, засунул руки в карманы и обратился к Матильде, которая, казалось, вот-вот лишится от ужаса чувств, слушая выдумки Рультабийля:
– Еще каплю смелости, сударыня!
На этот раз он заговорил хорошо знакомым мне голосом учителя математики, доказывающего теорему:
– Видите ли, господин Робер, Дарзаков было двое. Чтобы узнать, кто из них подлинный, а кто скрывает под своим обликом Ларсана, здравый смысл подсказывал мне, что я должен без страха и сомненья изучить по очереди обоих, изучить совершенно беспристрастно. И я начал с вас, господин Дарзак.
– Ну довольно, – перебил г-н Дарзак, – вы же меня больше не подозреваете. Вы должны немедленно сказать, кто из нас Ларсан. Я хочу этого, я требую!
– Мы тоже! Немедленно! – обступив их, закричали все присутствующие.
Матильда подбежала к сыну и заслонила его собой, словно ему угрожала опасность. Эта сцена, которая длилась уже довольно долго, вывела нас всех из себя.
– Он же знает! Пусть скажет! Пусть все это кончится! – выкрикнул Артур Ранс.
Только мне пришло в голову, что подобные нетерпеливые крики я неоднократно слышал в суде, как вдруг у дверей Квадратной башни опять раздался выстрел; он сразу нас отрезвил, наш гнев куда-то пропал, и мы – честное слово! – принялись вежливо упрашивать Рультабийля побыстрее положить конец невыносимой ситуации. Мы его не просто просили, а скорее умоляли, словно каждый хотел доказать остальным, и, быть может, самому себе, что он – не Ларсан.
Услышав второй выстрел, Рультабийль преобразился. Выражение его лица изменилось, весь он, казалось, дрожал от бешеной энергии. Оставив насмешливый тон, которым он разговаривал с г-ном Дарзаком и который нас весьма задевал, он осторожно отстранил Даму в черном, все еще старавшуюся его защитить, прислонился спиной к двери, скрестил руки на груди и заговорил:
– Видите ли, в таком деле нельзя пренебрегать ничем. Два Дарзака вошли в комнату, и два вышли из нее, причем один из них – в мешке. Есть от чего потерять голову! Но теперь мне не хотелось бы наговорить глупостей. С позволения присутствующего здесь господина Дарзака, я тысячу раз прошу прощения за то, что подозревал его.
Тут я подумал: «Как жаль, что он не говорил со мною об этом! Я избавил бы его от многих хлопот и „открыл бы ему Австралию“!»
Взбешенный Дарзак стоял перед репортером и настойчиво твердил:
– Какие там извинения! Какие извинения!
– Сейчас вы меня поймете, друг мой, – совершенно спокойно ответил Рультабийль. – Первое, что я себе сказал, когда начал размышлять, вы это или не вы, было: «Но если он – Ларсан, то дочь профессора Стейнджерсона сразу бы это заметила». Логично, не так ли? Логично. Так вот, наблюдая за поведением той, что стала по вашей милости госпожой Дарзак, я понял, сударь: она все время подозревала, что вы – это Ларсан!
Матильда, только что опять упавшая на стул, нашла в себе силы встать и в испуге протестующе взмахнула руками. Страдание еще сильнее исказило лицо г-на Дарзака. Он сел и тихо спросил:
– Возможно ли, чтобы вы подумали такое, Матильда?
Матильда молча опустила голову. С беспощадной жестокостью, которую я лично не мог ему извинить, Рультабийль продолжал:
– Когда я вспоминаю каждое движение госпожи Дарзак после вашего возвращения из Сан-Ремо, мне становится ясно, что в них все время проглядывали страх и постоянная тревога… Нет, позвольте я буду говорить, господин Дарзак. Я должен объясниться, да и все должны. Нам нужно поставить точки над «i». Итак, поведение мадемуазель Стейнджерсон выглядело неестественно. Даже готовность, с какою она уступила вашему желанию поскорее обвенчаться, указывала на то, что ей хочется поскорее покончить с душевными муками. Я помню ее глаза, они ясно говорили тогда: «Неужели возможно, чтобы я продолжала видеть Ларсана повсюду, даже в человеке, который рядом со мною, который ведет меня к алтарю и увозит с собой?» На вокзале же, сударь, ее прощание было душераздирающим. Тогда она уже звала на помощь – ее нужно было спасти от нее самой, от ее мыслей… а быть может, от вас? Но она не осмеливалась открыться кому-либо: конечно, она боялась, что ей скажут…
Тут Рультабийль спокойно нагнулся к уху г-на Дарзака и тихо договорил – недостаточно тихо, чтобы я не расслышал, так, чтобы не расслышала Матильда: «Вы что, снова сходите с ума?» Затем, отойдя немного назад, он продолжал:
– Теперь, думаю, мой дорогой господин Дарзак, вы поняли все: и странную холодность, с которой к вам стали относиться, и самое нежное внимание, которым вдруг принималась вас окружать госпожа Дарзак, – к этому толкали ее угрызения совести и постоянная неуверенность. И наконец, позвольте вам заметить, что вы и сами временами казались очень мрачным и мне приходило в голову: а вдруг вы тоже заметили, что госпожа Дарзак, глядя на вас, разговаривая с вами или замыкаясь в молчании, в глубине души никогда не расстается с мыслью о Ларсане. Поэтому поймите меня правильно: мысль о том, что, займи ваше место Ларсан, дочь профессора Стейнджерсона сама заметила бы это, не могла рассеять моих подозрений – ведь вопреки своему желанию она видела его повсюду. Нет, мои подозрения рассеялись по другой причине.
– Но ведь вы могли их рассеять, – насмешливо и вместе с тем отчаянно вскричал г-н Дарзак, – легко могли их рассеять, если бы рассудили следующим образом: если я Ларсан и раз я добился того, что мадемуазель Стейнджерсон стала моей женой, то в моих интересах, чтобы все продолжали верить в смерть Ларсана. Тогда бы я не стал воскресать. Разве в тот день, когда Ларсан появился вновь, я не потерял Матильду?
– Прошу прощения, сударь, – возразил Рультабийль, побелев как мел. – Вы опять забываете о здравом смысле. Он же указывает нам как раз на обратное. Я рассуждаю так: раз женщина верит или близка к тому, чтобы поверить, что вы – Ларсан, то в ваших интересах доказать ей, что Ларсан находится где-то в другом месте.
При этих словах Дама в черном скользнула вдоль стены, встала, задыхаясь, рядом с Рультабийлем и пристально всмотрелась в лицо г-ну Дарзаку, которое сделалось вдруг невероятно суровым. Мы же были так потрясены неожиданностью и неопровержимостью первых рассуждений Рультабийля, что хотели только, чтобы он продолжал; боясь его прервать, мы спрашивали себя, куда может привести столь неслыханное предположение. Молодой человек невозмутимо продолжал:
– Но если в ваших интересах было доказать, что Ларсан находится где-то в другом месте, то в одном случае эти интересы становились уже настоятельной потребностью. Представьте… Я говорю, представьте, мой дорогой господин Дарзак, на один только миг, наперекор себе, представьте, что в глазах дочери профессора Стейнджерсона вы и в самом деле воскресший Ларсан и у вас действительно появилась потребность воскресить его еще раз, но уже в другом месте, чтобы доказать жене, что воскресший Ларсан – это не вы… Ах, да успокойтесь же, дорогой господин Дарзак, умоляю вас! Говорю вам, мои подозрения рассеялись, рассеялись совершенно. Давайте порассуждаем немного, позабыв о всех этих ужасах, когда казалось, что для рассуждений уже нет места. Итак, вот к чему я пришел, считая доказанной гипотезу – это из математики, вы как ученый разбираетесь в этом лучше меня, – считая доказанной гипотезу, что в вашем обличье скрывается Ларсан. Стало быть, вы и есть Ларсан. Тогда я спросил себя: что могло произойти на вокзале в Буре, когда вы показались вашей жене в облике Ларсана? Факт воскрешения неопровержим. Он налицо. Но тогда его нельзя было объяснить вашим желанием предстать в облике Ларсана.
Г-н Дарзак больше Рультабийля не прерывал.
– Как вы сказали, господин Дарзак, – продолжал репортер, – именно из-за этого воскрешения вы лишились счастья. Значит, если оно не было намеренным, то оставалось одно: это воскрешение произошло случайно. Теперь вы видите – все стало на свои места. Я долго раздумывал над происшествием в Буре… и, не пугайтесь, пожалуйста, продолжал рассуждать. Итак, вы в Буре, в буфете. Вы считаете, что ваша жена, как и обещала, ждет вас на привокзальной площади. Когда вы покончили с письмами, вам захотелось вернуться в купе, немного привести себя в порядок, проверить взглядом мастера свои грим. Вы думаете: «Еще несколько часов комедии, и после границы, когда она будет по-настоящему моя, я сброшу маску…» Ведь вы устали от этой маски, ей-богу, так устали, что, придя в купе, позволили себе несколько минут отдохнуть. Понимаете? Вы снимаете накладную бороду, очки, и в этот миг дверь в купе открывается. Ваша жена, едва завидев в зеркале лицо без бороды, лицо Ларсана, с испуганным криком убегает. Да, вы поняли, какая опасность вам грозит. Если жена тотчас же не увидит где-то в другом месте своего мужа, Дарзака, – вы проиграли. Вы надеваете маску, через окно купе спускаетесь на соседний путь и прибегаете в буфет раньше жены, которая поспешила туда к вам. Когда она входит, вы еще стоите. Вы не успели даже сесть. Все в порядке? Увы, нет. Ваши беды только начинаются. Страшная мысль, что вы – и Дарзак, и Ларсан, больше ее не оставляет. На перроне, проходя под фонарем, она бросает на вас взгляд, вырывает руку и как безумная летит в кабинет начальника вокзала. Но вы все поняли. Нужно немедленно прогнать эту ужасную мысль. Вы выходите из кабинета и тут же захлопываете дверь, словно столкнулись нос к носу с Ларсаном. И чтобы успокоить ее и сбить с толку нас – на случай, если она решится все же поделиться с кем-нибудь своей тайной, – вы предупреждаете меня первым, вы посылаете мне телеграмму. Дальше уж, наученный опытом этого дня, вы действуете безукоризненно. Уступаете жене и присоединяетесь к ее отцу. Ведь она и без вас поехала бы к нему. И поскольку еще ничто не потеряно, у вас остается на