Вскоре нашим охранникам позвонил сам Питер и сказал, что после того, как вопрос с нами решится, надо убирать Пятницу – он слишком много видел и знает. Потом перезвонил и добавил, что надо отработать вечером сценарий с нападением на лагерь, а труп Пятницы представить как труп одного из нападавших. В момент «нападения» наши охранники должны либо набрать телефон переговорщиков, чтобы они слышали звуки боя, либо дать одному из нас позвонить. Обо всем этом наша охрана возбужденно болтала перед палаткой, не подозревая, как хорошо их слышно внутри.
Я рассказал Косте, что Пятницу приговорили. Когда тот вернулся с охоты часов в пять вечера, мы подозвали его, и я тихо сказал, что ему пора бежать. Естественно, он мне не поверил. Ответил, что бежать некуда, что кругом вода и джунгли, и он даже не знает, где находится. Пятница верил, что за него собран выкуп, поэтому и резона убивать его нет. Я возразил, что смысл есть, поскольку он слишком много знает, но как поступать – это его личное дело.
Он сбежал. Когда настал вечер и пришло время разыгрывать сценарий с нападением, Пятницы на месте не оказалось. Возможно, он почувствовал чересчур высокий интерес к себе, потому что его обычное беспрепятственное передвижение в этот вечер вызывало у всех вопросы – куда он идет и как быстро вернется. Когда все разошлись по своим местам и нам уже готовы были сунуть телефон для звонка, его хватились. Поначалу обыскали весь лагерь. Найти его не смогли. До кого-то дошло, что он мог сбежать. Все стали гадать, кто мог его предупредить. На нас не подумали, решили, что это его соплеменник из верхнего лагеря. Притащили его к нашей палатке, но тот, естественно, ничего не знал. Позвонили Пятнице и спросили, где он. Он ответил, что его послали за едой для белых. Тут же связались с Питером, который, естественно, сказал, что никого никуда не посылал. Снова набрали Пятнице, долго орали, что ему лучше вернуться по-хорошему, что убивать его не станут, только немного побьют, а если не вернется, то догонят и порубят мачете на кусочки.
Для Пятницы их доводы, видимо, были крайне убедительными, потому что он имел глупость поверить им. Когда он вернулся в лагерь, была уже глубокая ночь. Конечно, смысла звонить переговорщикам уже не было. Его избили и спросили, кто его предупредил. Он, заглянув опухшей от побоев мордой в палатку, ткнул пальцем в меня. Я притворился спящим.
ИЗ-ЗА ТУЧ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЛУНА. КАКОЙ-ТО ПРЯМО МАРСИАНСКИЙ ПЕЙЗАЖ – МАНГРОВЫЕ КОРНИ И ВЗРОСЛЫЕ ДЕРЕВЬЯ В ЛУННОМ СВЕТЕ. ИДТИ СТАНОВИТСЯ ЛЕГЧЕ, НО СИЛ УЖЕ НЕТ.
Когда все вышли из палатки, я растолкал Костю и сказал, что Пятница меня сдал. Охранники тут же позвонили Питеру и сказали, что я предупредил Пятницу. Тот сказал ждать его решения до завтра.
Настал День святого Валентина. День прошел обычно: по радио передавали праздничные программы. А часов в восемь вечера появилась лодка, и кто-то пробежал по лагерю с воплями, что на заводе смогли достать наши анкеты (их мы заполняли на английском еще при оформлении на работу), и там написано, что я коп (полицейский), который работал всю жизнь на государство, а значит, меня однозначно надо прикончить. Возник спор, в котором кто-то вдруг обронил, что 14 февраля – это святой праздник и проливать кровь в этот день – большой грех. Все, на удивление, с этим согласились. Решено было оставить это дело до следующего дня.
Разговор продолжился обсуждением того, как удалось достать анкеты. Выяснилось, что люди у них есть везде, в том числе на заводе. После этого все неожиданно вернулись к вечеру нападения на коттеджный поселок. Кто-то рассказал, как Питер накануне осады напугал охранявших поселок военных и убедил их, что если они вовремя убегут, то стрелять в них не будут, а если окажут сопротивление, то убьют всех. Потом так же уговорили полицейских не высовываться и не оказывать сопротивления, пообещав, что только попугают иностранцев, ничего больше.
Хотелось кричать, что нас предали и продали, но правда была в том, что боевики даже денег не дали, просто напугали! Это никак не укладывалось в моей голове. Впав в эйфорию от своей крутости, безнаказанности и вседозволенности, боевики успокоились и вскоре потянулись спать, кидая на меня злобные взгляды.
15 февраля 2009 года утром мы проснулись от споров. Наши похитители разбились на две группы. Одна считала, что убить надо «маленького» – Костю, поскольку от него проку нет, язык не знает и статус его гораздо ниже, чем мой. Во главе этой группы стоял Джулиус, родственник Питера. Вторая группа, под предводительством Харрисона, считала, что грохнуть надо меня, что я – потенциальный источник их бед и я их всех сдам. По-видимому, четкого решения, кого из нас убивать, не было. Они попеременно звонили то Питеру, то Абудже. И то один, то другой прибегали, радостно крича, что их взяла.
К середине дня Абудже это надоело, и он сказал, чтобы ему не звонили, а решали все сами. Снова приходил Принц Саракай и пытался убедить Харрисона и Джулиуса, что никого из нас нельзя убивать – мы представляем ценность только вместе, и за одного могут вообще не заплатить. Судя по всему, особым правом голоса он действительно не обладал. Споры не прекращались.
Наконец, когда стало ясно, что ситуация зашла в тупик, было решено сыграть в «русскую рулетку». По замыслу, Джулиус и Харрисон выбирали себе одного из нас, а затем занимали позицию с пулеметами; в это время мы с Костей должны были убегать от них на какое-то расстояние. Каждый стрелял в чужого «игрока», а победить должен был тот, кто останется в живых. С такими условиями игры наши шансы остаться в живых вообще обнулились.
Неожиданно позвонил Питер и потребовал всю группу пулеметчиков к себе – ему надо было куда-то ехать. Харрисон с Джулиусом договорились закончить свой спор после восьми часов вечера, когда все вернутся обратно. Не успел Джулиус уехать к Питеру, как Харрисон опять набрал Абуджу, и неизвестно, как это ему удалось, но он вытащил из него разрешение убить меня. На этот раз распоряжение было окончательным: меня убить, Костю пытать, но оставить в живых и вывезти потом в новый лагерь в Восточном Опобо.
В нашем лагере оставалось трое охранников около нашей палатки и четверо – в верхнем лагере. Часа в два позвонил Абуджа и сказал, чтобы в три часа дня на радиостанцию «Серебряная Птица» отправили смс о том, что один заложник погиб, а другой ранен.
Настало три часа дня, но новость в эфире не прозвучала. Позвонил Абуджа, отругал всех и потребовал послать еще одно сообщение с тем же текстом. Вторая новость тоже не прозвучала в эфире. В четыре Абуджа позвонил опять и сказал, что денег точно не будет, а потому кончать надо обоих. Он предупредил, что, поскольку его приказы уже несколько раз нарушались, то он ставит временные рамки; палача для пыток он пришлет.
В час ночи нас начнут пытать, к двум часам ночи мы будем едва живы. Потом Абудже должны позвонить и сказать, что мы еще теплые, потом нас должны убить и отчитаться перед ним, и тогда он скажет, куда привезти трупы. Если за нас не удалось получить денег, то, по крайней мере, другим должно быть неповадно торговаться. Этим он собирался насолить и губернатору штата Аква-Ибом. Осознав после этого звонка, что ночь может выдаться бессонной, Харрисон бросил матрац на развилку дерева и завалился спать.
Глава 17Побег
Подслушав окончательный приговор, я сказал Косте, что, похоже, надежды больше нет и пора делать ноги. По крайней мере, я не собираюсь безвозмездно давать ковыряться в себе ножичком. С нас собирались содрать кожу и натереть рыбой. Ощущения для меня незнакомые, но в том, что они болезненны, я вполне верил боевикам, имевшим богатый опыт мучительства.
– Что, так все плохо? – спросил Костя.
– Похоже, для нас это единственный шанс спастись, и глупо будет им не воспользоваться, – ответил я.
Костя молча встал, надел пиджак и стал распихивать по карманам оставшиеся лекарства. Я осторожно выглянул за занавеску, пытаясь определить, где кто находится. Имека что-то готовил на костре, Харрисон спал на дереве, а за углом палатки на матраце готовился ко сну раненый боевик с коммуникатором. Мы с Костей поискали в палатке нож, но не нашли (он обычно лежал у Пятницы). В углу валялось мачете, но оно был абсолютно тупое, и мне было трудно представить себя размахивающим им в окружении трех вооруженных боевиков. К тому же в нашем случае для бесшумного устранения охранников мачете никак не подходило. Еще меньше для этих целей годилось весло, стоявшее в углу.
Имека подошел к раненому и попросил у него сланцы, чтобы сходить за водой. Еще минута, и он утопал в сторону верхнего лагеря. Снова осторожно выглянув в окно палатки, я увидел, что раненый пристраивается спать. Мы еще раз быстро осмотрели палатку в поисках того, что можно прихватить с собой. На более детальный осмотр времени не было. Я сунул в карман пару бинтов и договорился с Костей, что он возьмет бутылку с водой.
Я выглянул наружу, чтобы определить, где оружие. Оно находилось там же, где и всегда, – справа от выхода из палатки. Винтовка Имеки и пулемет раненого стояли прислоненными к стенке метрах в двух от входа, а на жерди навеса висел автомат Харрисона с тремя смотанными вместе скотчем магазинами. Я подозвал Костю и попросил посмотреть, видны ли в магазинах патроны. Он сказал, что видны. Тогда я сказал Косте, что возьму автомат, валю раненого и Харрисона, и мы уходим влево по тропе. Костя берет воду и пулемет раненого. Еще минут пять мы вглядывались туда, куда ушел Имека, но его видно не было.
Я краем глаза взглянул на часы, висевшие на стене палатки, они показывали половину пятого. Адреналин хлынул в кровь, меня слегка трясло, в голове крутилось высказывание Эпикура[30], часто приписываемое японским самураям: «Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет».
В тот момент, когда я крадучись ступил за занавеску палатки, все тревоги исчезли, наступило странное ощущение спокойствия и тишины. Время замедлило ход. Я как будто наблюдал за собой со стороны. Неожиданно затих генератор, работающий в лесу, за верхним лагерем – наверное, кончилось топливо. Продолжая двигаться, я понял: сейчас как минимум двое в верхнем лагере будут