Через пять суток с момента захвата Сергея и Кости мне объявили, что в представительство едет сотрудник службы безопасности завода. Я позвонила директору и спросила, в чем цель его поездки. Он ответил, что и в СБ[18] есть хорошие люди. Потом, правда, звонил и извинялся. О приехавшем я знала только то, что он бывший милиционер, работал в ОБЭПе[19], был миротворцем в миссиях ООН.
В ТАКИЕ МОМЕНТЫ ЧЕЛОВЕК ВСПОМИНАЕТ О БОГЕ. МЫ С КОСТЕЙ ТОЖЕ О НЕМ ВСПОМНИЛИ. В ПАМЯТИ САМИ СОБОЙ ВСПЛЫЛИ СЛОВА МОЛИТВЫ, ПОМОГАВШЕЙ МНЕ ВО ВРЕМЯ ЧЕЧЕНСКОЙ КАМПАНИИ. ЧЕСТНО ГОВОРЯ, СТОЛЬКО, СКОЛЬКО Я МОЛИЛСЯ, НАХОДЯСЬ В ПЛЕНУ, Я НЕ МОЛИЛСЯ НИКОГДА.
Мы позадавали друг другу дежурные вопросы, а потом он объявил, что мне купили билеты на самолет в Россию и надо быстренько собраться с детьми, чтобы покинуть представительство.
– Меня что, в наручниках в самолет сажать будут? – спросила я.
Он пожал плечами:
– Как получится. Также дайте мне ключи от рабочего кабинета Сергея и доступ ко всем финансовым документам.
Вот тут они явно промахнулись! Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что под эту беду с Сергеем можно списать миллионы и денег, и дел разных, и повесить на него, и подложить что-то, и еще что угодно сделать.
– Только через мой труп!
– Что-то вы тут себя хозяйкой почувствовали. Это вообще-то не ваше добро, оно компании принадлежит. Езжайте-ка домой лучше.
– Нет, – говорю, – так не пойдет! А завтра вы на меня повесите пропажу плазменной панели?!
– Ну, я же здесь, я прослежу, чтобы вы ничего не украли!
Я поняла, что он просто тупой, и выпроводила его с миром. Но напугал он меня конкретно, я не спала всю ночь, охраняя кабинет Сергея. Утром позвонила послу. Он меня успокоил, сказав, что если выселят из представительства, то посольство поможет с жильем. Позвонила я и директору по кадрам компании – та меня откровенно послала. Сказала, что про таких, как я, книги давно написаны и психиатры диссертации защитили. Отослала меня к Бояринову, который возглавлял кризисный штаб компании.
К нему я не пошла, и он сам пришел ко мне через день. На вид ему было лет пятьдесят. Бояринов выглядел старым опером, одет был невычурно, но со вкусом, держался уверенно. Рассказывал, что он хороший, а все остальные козлы.
– Я прекрасно понимаю, что мне надо улетать в Россию из соображений безопасности, но лететь прямо сейчас я не могу, у меня болен сын Федор, – попыталась я его разжалобить.
– Вы не стесняйтесь, присылайте счета за лечение, компания возьмет на себя заботу о больном ребенке.
К слову, те счета компания так и не оплатила. Мне красиво выдали сто тысяч найра и сказали больше денег у «Газпрома» не брать.
Не знаю почему, но Бояринов не стал настаивать на моем отъезде. Позже я уже узнала, что распоряжение по моему вывозу из страны отдавал именно он. Бояринов сказал, что приказ был хороший, но выполнили его хреново.
– Поймите, мне надо ждать Сергея здесь, где он меня оставил, потому что у нас не просто семья, а семья с большой буквы, – сказала я ему. – И если он найдет в себе силы выжить, то он придет только ко мне и к детям. И эту ниточку рвать никак нельзя. Вам же лучше будет.
На самом деле я считаю, что заслуга в том, что меня не вывезли из страны, принадлежит только послу РФ в Нигерии Александру Дмитриевичу. Дай бог ему и его семье здоровья и счастья.
Глава 11В дельте
На следующий день Питер ушел из палатки рано – мы решили, что он уехал. Ближе к обеду за нами пришли и впервые отвели в основной лагерь. Он размещался метрах в пятидесяти от нашей палатки, на небольшой возвышенности. Земля здесь была совсем без растительности. То ли вытоптана, то ли выполота. На довольно большой площадке стояло несколько хижин. Три из них – в стороне нашей палатки, но за ними угадывались еще несколько хижин, похуже и пониже. Четыре палатки стояли в дальней от нас стороне площадки. Все жилища были закрыты.
Питер сидел на бревне и методичными взмахами мачете рубил на кусочки громадную сколопендру. Никого, кроме него, нас и наших конвоиров, в округе не было видно. Нас посадили лицом к нему и спиной к какой-то яме около полутора метров в диаметре, накрытой досками. Позвонили Ангелу, тот после стандартных вопросов о нашем самочувствии поинтересовался, не собираются ли нас вывозить. Питер, слушавший наш разговор, злобно крикнул в трубку:
– Где мои деньги?
Ангел сказал, что все скоро закончится. Почему-то эта реплика вызвала у меня чувство тревоги. Стараясь не нарушать уверенность боевиков в том, что я отвечаю на очередной вопрос, я как можно спокойнее проговорил:
– Лагерь хорошо охраняется. Не верьте местным спецслужбам, они еще ни одного освобождения не провели. Всех заложников при штурме успевали убить.
Ангел отреагировал по протоколу:
– Держитесь, скоро все кончится.
Этот разговор взбесил Питера. Он сказал нам, что отключает телефон и пусть, мол, наши переговорщики поволнуются.
Вечером Питер приволок откуда-то огромную ящерицу, похожую на варана. Ее водили сначала на поводке, потом привязали перед палаткой к пеньку и стали развлекаться, тыча в нее палками и засовывая в пасть ветки. Питер футболил ее ногой, обутой в ботинок. Ящерица шипела.
Нас вывели из палатки, потому что всех достали комары. Внутри все опрыскивали каким-то вонючим фумигатором, и мы почти час сидели на бревнышке на свежем воздухе, наблюдая жестокие забавы и ожидая, когда можно будет вернуться в палатку. Это, конечно, была забота не о нас – о себе. Боевики, в том числе Питер и командир группы «Абуджа», спали в той же палатке на полу, прямо на линолеуме.
Случайно выяснилось, что Имека, один из охранявших нас боевиков, наркоман. Он ширялся прямо около палатки и после разговаривал сам с собой, яростно жестикулируя.
С ним после того скандала с Харрисоном надо было налаживать отношения. Я осторожно наблюдал за ним и заметил, что он пробует качаться, но не знает, как и какие упражнения делать. Несколько раз без слов я показывал ему, что он делает неправильно и как надо. Постепенно он стал даже спрашивать у меня, как качать определенные группы мышц. Мне кажется, после этого он стал немного лучше к нам относиться.
К этому времени мы уже стали понимать, что мы не единственные пленники здесь. Иногда со стороны основного лагеря слышались крики, полные страха, и удары. Внутри палатки было хорошо слышно каждое слово, произнесенное возле нее, так что из разговоров наших охранников стало ясно, что бандиты совершают набеги и захватывают местных в заложники, а называется это «сходить на рынок». Пленников держали в верхнем лагере, скорее всего, в тех приземистых хибарах, которые мы видели. У родственников вымогали деньги, а если те не платили, заложников убивали. Особо лояльных оставляли в роли рабочей силы. Брали всех – и тех, за кем специально следили какое-то время, и случайных, попавшихся во время налета на автобусы или машины. Так к бандитам и попал Пятница – его захватили в автобусе, когда он возвращался с работы.
Отдельно обсуждали то, как прошел захват жены местного «мафиози», и то, сколько денег они смогут за нее получить. По описаниям, она была очень красивой и фигуристой. Насиловать ее начали почти сразу: крики были слышны уже с момента, как смолкли двигатели лодок. Все боевики из нашей группы побывали в ее палатке и после этого взахлеб рассказывали остальным о своих успехах.
А мы наконец-то накопили достаточно крышек от бутылок. К тому времени мы присмотрели в палатке картонный ящик и, спросив у Пятницы разрешения, оторвали от него кусок картона. Разлиновав его черной ручкой, получили доску для игры в шашки. Крышки с одной стороны переворачивали, с другой ставили дном вверх. Поскольку дамок было мало, мы их просто запоминали. Это отлично помогало скоротать время. У охранников тоже были шашки, но какие-то особенные: доска напоминала ящик и состояла из 64 ячеек, в которые клали камни и перемещали их из одной ячейки в другую; никакой черно-белой раскраски. Играли боевики в шашки очень хорошо.
К вечеру следующего дня я почувствовал озноб и ломоту в мышцах. Чуть позже началась тахикардия. Я залез под покрывало и свернулся калачиком. Зубы стучат, трясет всего. Двух мнений быть не может – малярию поймал. Все-таки каждую ночь с комарами бьемся. Как темнеет, сразу налетают, хотя полог закрываем плотно. Хорошо еще, что Костя успел сунуть в карман пиджака кое-какие медикаменты: таблетки от малярии, от амебиаза, клей БФ[20], йод. Костя жалел только, что не удалось забрать все лекарства. Отдельное спасибо доктору, который проинструктировал его хранить аптечку в легкодоступном месте. «Доктор, как живой, перед глазами, – говорил Костя: – «Приготовь одежду крепкую и медикаменты, поскольку могут своровать, а воровать будут!» Как в воду глядел…» Мне теперь таблетки от малярии очень пригодились. Съел целую пластину, штук десять – не полегчало. Съел вторую пластину в течение следующего дня, и к закату стало полегче. А вечер выдался шумный…
Праздновали «боевое крещение» Пилота – первого убитого им нигерийского военного; застрелил он его во время очередной вылазки «на рынок», где-то на дороге. Перед палаткой стоял гвалт, все были возбуждены. С приехавшего командира по кличке Абуджа стрясли денег на выпивку. Взревел лодочный мотор, и гонец умчался за спиртным. Судя по всему, «ларек» был не очень далеко – он вернулся через час.
Перед входом в палатку кто-то из боевиков поджег политую керосином пулеметную ленту. Затушить не могли, пока не догадались закинуть ее в озеро. Был даже праздничный ужин: Пятница приволок змею, и ее пожарили на костре. Немного перепало и нам. Я-то уже ел змею, еще в 1995-м, в Чечне, а для Кости это было новое ощущение. «На рыбу похоже», – сказал он мне. Что правда, то правда. В нашей с ним ситуации даже такое мясо было деликатесом, ведь кроме риса мы практически ничего и не видели в этом лагере.