– Конечно, – сказала Вероника, и я восхитилась ее способностью держаться спокойно и не закатывать глаза. – И пожалуйста, еще раз поблагодарите вашего мужа за щедрое пожертвование школе «Эшли-Холл». Я уже разговаривала со школой, и, поскольку я знаю, что Мелани в это время года безумно занята работой и своими семейными обязанностями, я сказала, что буду рада принять у себя дома съемочную группу, когда наступит моя очередь проводить Рождественский ужин. Так что им не придется беспокоить Мелани. Вы можете ему это передать? – Она широко улыбнулась и направилась прочь.
– Конечно, – пробормотала Ребекка и, когда Вероника исчезла в задней части дома и была вне пределов слышимости, взяла меня за руку и спросила:
– Как дела у Нолы?
Я напряглась.
– Физически с ней все в порядке. Что касается душевного состояния, она говорит, что больше никогда не сядет за руль. Особенно после того, что сказал ей этот ужасный Харви Бекнер.
– Я знаю. – Ребекка заговорщически наклонилась ко мне. – Мне он тоже не по нутру. Но Марк пишет сценарий, потому что никто другой не способен рассказать эту историю…
– За исключением Джека, – язвительно перебила ее я.
– Возможно, но в любом случае Марк работает над сценарием, а Харви по-прежнему требует больше секса, насилия и всего прочего, чего не было в оригинальной книге. Он хочет показать любовную сцену между Джозефом Лонго и Луизой Вандерхорст.
– Что? – ужаснулась я. – Она же любила своего мужа! Этого никогда не было… никогда. Это просто ужасная выдумка… и искажает всю историю!
– Знаю, знаю. Бедный Марк. Он и вправду угодил между молотом и наковальней, да?
– Что-что? – переспросила я, уверенная, что ослышалась. – Ты говоришь, что Марк здесь жертва?
Круглые голубые глаза Ребекки медленно моргнули.
– Я лишь говорю, что Харви ведет себя неразумно. Книга Марка сама по себе безупречна. Ведь иначе она не попала бы во все эти списки бестселлеров, верно? Я не знаю, почему Харви требует так много изменений. Но в любом случае я беспокоилась о Ноле и рада слышать, что ей уже лучше.
– По крайней мере до тех пор, пока в январе не приедут съемочные группы, чтобы приступить к съемкам фильма. Мне кажется, она расстроена этой сделкой даже больше, чем мы с Джеком. Она думает, что это ее вина.
– Это глупо. Просто скажи ей, что рано или поздно это случилось бы. Марк всегда добивается своего.
– Неужели? – сказала я, сложив на груди руки. – Потому что он сказал мне, что станет владельцем этого дома.
– Я не знаю, зачем ему этот старый скрипучий дом, но если он говорит, что его хочет, рано или поздно он его получит.
Я подождала мгновение, чтобы она осознала, что только что сказала мне.
– Надеюсь, ты понимаешь, что говоришь о моем семейном доме?
– Разумеется, но ты ведь никогда его не хотела, помнишь? Разве не ты называла его жерновом на шее?
– Да, но это было до того, как я вышла замуж за Джека, и до того, как Нола переехала к нам и у нас родились близнецы.
Похоже, Ребекку это не убедило.
– Все, что я знаю, так это то, что ты никогда не хотела этот дом. Что ты всегда ненавидела старые дома. Это единственная причина, почему я не спорю с Марком по этому поводу. Потому что знаю: вы оба именно этого и хотите.
Я была так зла, что не смогла найти слов, чтобы возразить. Должно быть, она приняла мое молчание за согласие, потому что снова взяла меня за руку и сказала:
– Мне приснился еще один сон.
– О том, что с Джеком случилось что-то плохое? Я начинаю думать, что ты все это выдумываешь лишь затем, чтобы мы больше не спорили с Марком.
– Нет. Этот был не о Джеке. – Она так пристально разглядывала меня, что я была вынуждена отступить назад.
– Он был обо мне?
Ребекка быстро покачала головой.
– Нет. Он был о Ноле.
Мои желудок и сердце сжались.
– Ноле?
– Да. По крайней мере, я почти уверена, что это была она. Это была девушка примерно ее возраста, и Нола – единственный человек, кого я знаю, кто подходит под это описание, поэтому я предположила, что это была она. У нее на шее… – Ребекка в защитном жесте протянула руку к шее. – У нее на шее была веревка…
У меня перехватило дыхание. Я тоже машинально схватилась за шею, как будто желая убедиться, что там ничего нет. Ребекка похлопала меня по запястью.
– Знаю, такое неприятно слышать. Но еще я знаю, что со временем ты поймешь, что это значит, и защитишь ее. Я дам тебе знать, если вдруг увижу какие-нибудь новые сны. – Она сверкнула ослепительной улыбкой. – А сейчас я принесу из машины эти великолепные украшения и помогу Веронике установить мою елку. Это будет самая красивая елка в доме, если не во всех домах!
Я проводила ее взглядом, затем еще с минуту постояла в вестибюле, глядя на закрытую дверь. Я слышала, как около часа назад Нола пришла из школы. Мне внезапно захотелось увидеть ее, убедиться, что с ней все в порядке.
Перешагивая сразу через две ступени, я поднялась по лестнице. К моему удивлению, дверь в ее комнату была открыта, а изнутри доносились голоса. Заглянув в комнату, я обнаружила Нолу сидящей на кровати с очень большой и очень толстой книгой на коленях и раскрытым ноутбуком. Три наших пса сидели у ее ног и наблюдали за ней. Греко стоял у стены между окнами, как обычно, безупречно одетый, в рубашке и при галстуке. Его костюмный пиджак был аккуратно повешен на стул. Рукава рубашки были закатаны, а сам он, похоже, рассматривал десяток пятен краски на стене.
Увидев меня, он улыбнулся, затем вновь хмуро посмотрел на стену.
– Кто бы знал, что существует столько оттенков серого?
– Я думала, их всего пятьдесят, – сказала Нола с ухмылкой.
– Тебе не положено знать об этой книге, – строго сказала я.
– А что, была книга? Я знаю только о фильме.
– Более того, их даже несколько – и того, и другого. Может, нам все же стоит отправить тебя в монастырскую школу в Ирландии, о которой постоянно твердит твой отец?
– Но тогда ты будешь слишком по мне скучать. – Она улыбнулась мне и вернулась к своему ноутбуку.
Я встала рядом с Греко, стараясь не обращать внимания на сундучок для драгоценностей с его открытой крышкой, открытыми дверцами и выдвинутыми ящиками.
– Я думала, серый – это просто смесь черного и белого.
– Иногда, – подтвердил он и наклонил голову. – Но при другом свете некоторые оттенки могут показаться скорее синими, зелеными или бежевыми. Мисс Нола предпочитает строгий черно-белый серый цвет. И моя работа – сделать так, чтобы именно он попал на стену.
Я посмотрела на Нолу. Та что-то читала на своем ноутбуке.
– Почему ты здесь, Нола? Разве у тебя в гостевой комнате нет хорошего эргономичного письменного стола и удобного кресла?
– Есть, – ответила она, не поднимая головы. – Но Греко здесь, а он эксперт по американской революции, а это то, что мы сейчас изучаем. Он реконструктор эпохи Войны за независимость. Он тебе это говорил?
– Говорил, – сказала я. – Но он здесь не для того, чтобы помогать тебе с домашним заданием.
– Мне это даже нравится, – отозвался Греко. – Приятно поговорить на мою любимую тему, да еще с такой заинтересованной и умной ученицей.
Я гордо улыбнулась, как будто его комплимент предназначался мне. Но что касалось Нолы, я просто не имела права приписывать себе какие-либо заслуги. – Что ж, она любит историю, и это хорошо, поскольку ее отец в значительной степени живет и дышит ею.
– Джек должен попробовать себя в исторической реконструкции.
Я представила Джека в военной форме. Эта мысль тотчас сотворила забавные вещи с моим желудком.
– Я так и скажу ему.
Греко взял пробную банку краски и закрутил крышку.
– Эта определенно не подойдет. Слишком бежевая, а мисс Нола не любительница бежевого.
Пока он говорил, Нола переставила на кровати ноги. Три пса тоже были вынуждены поменять положение, в результате чего толстый учебник начал валиться с кровати. Поймав его на полпути к полу, я шлепнула его на кровать, на той странице, где он был открыт. Нола прижала руки к сердцу.
– О спасибо, Мелани! Надеюсь, он цел. Он принадлежит Греко и очень старый.
– Не переживай, – сказал дизайнер. – Я практически выучил его наизусть. Вообще-то он принадлежит моему двоюродному деду, профессору истории в Каролине. Достаточно уважаемый специалист в своей области. Он занимался изучением шпионских сетей на протяжении всей американской истории, особенно во время революции.
Я посмотрела на раскрытую страницу и замерла, заметив вверху большую картинку.
– Да это же Галлен-Холл! Нола, ты в курсе, что он принадлежал тому же Вандерхорсту, который владел этим домом?
– Да, Капитан Очевидность. Вы с папой говорите об этом без перерыва вот уже несколько дней.
Греко что-то говорил о необходимости смешать два образца краски, чтобы получить идеальный истинный серый цвет, но я слушала его вполуха, а сама читала текст в учебнике.
– Интересно, – сказала я. Мое сердце забилось чуть быстрее, стоило мне увидеть под изображением особняка маленькую картинку. – В другом справочнике, который я видела, также говорилось, что Лоренс Вандерхорст мог быть шпионом, а когда был разоблачен, то был убит выстрелом в грудь, а его убийцу так и не нашли. Но это что-то новое. – Я на миг умолкла, чтобы снова найти эту часть текста, и, прищурившись, чтобы его разглядеть, прочитала вслух.
«Когда тело Лоренса Вандерхорста было обнаружено утром двадцать восьмого октября, единственное, что не вызывало сомнений в его смерти, – это то, что ее причиной была пуля, попавшая ему в грудь. Несколько человек выбежали из дома на звук выстрела, но смогли найти лишь следы в росной траве, которые вели сначала к дому, а затем прочь от него, причем часть следов, по-видимому, принадлежала жертве. Были опрошены все слуги и члены семьи, но не было четких свидетельств того, что кто-либо из них был замешан. Это убийство так и не было раскрыто».
Я вновь прочла текст про себя и подумала, как странно, что никто не был арестован, несмотря на улики, указывающие на кого-то, кто находился в доме в момент убийства. Я подняла глаза и посмотрела на Греко, – тот наносил на стену еще один образец краски, – а затем на Нолу, которая уставилась в свой ноутбук и рассеянно потирала шею. Я услышала в комнате царапающий звук, как будто некое маленькое животное, запертое в стенах, пыталось выбраться наружу.