– Да, Джек. С тех пор, как я работаю здесь, в Чарльстонском колледже, мне пришлось освоить новый словарный запас. Говорят, что изучение иностранного языка – лучший способ сохранить мозг молодым.
– Это верно. Продолжайте, пожалуйста.
– Хорошо. Помните, когда мы разговаривали, я сказала вам, что не смогла найти ничего о том, как умерла Элиза?
– Да, – медленно произнес Джек.
– Так вот, в Чарльстонском музее есть огромная коллекция личной переписки и фотографий. Для ее сортировки и хранения часто нанимают стажеров, так что неудивительно, что что-то попадает не в ту папку. К тому же каждый месяц, поскольку люди опустошают чердаки и тому подобное, они получают все больше и больше документов. Поэтому, проходя сегодня утром мимо музея, я подумала, что мне нужно пойти посмотреть, нет ли там чего-нибудь о Вандерхорстах из Галлен-Холла. Я была почти уверена, что нашла все, что было, но поискать еще раз не помешало бы.
Когда она ничего не добавила, Джек искоса взглянул на меня и сказал:
– И?
Я почти видела розовые щеки Ивонны и сверкающие голубые глаза.
– Я кое-что нашла… оно было подшито к другим документам семьи Гровнер. Вероятно, поэтому Марк Лонго не заметил его, когда был занят похищением писем Вандерхорстов.
Она больше ничего не сказала, поэтому Джек спросил:
– И что вы нашли?
– Я нашла письмо от врача, которого вызвали на место смерти Элизы. Оно было адресовано его жене, что, по-видимому, и объясняет его откровенность. В нем он выражает глубокое сожаление по поводу кончины такой яркой молодой женщины, «срезанной в цвету ее юных лет». Это его точные слова. Интересно, был ли этот каламбур преднамеренным, ведь ее в буквальном смысле пришлось срезать.
Я наклонилась ближе к динамику, чтобы убедиться, что все расслышала верно.
– Она повесилась? – спросил Джек.
– Да, к сожалению. По словам доброго доктора, Элиза повесилась на дубе, на кладбище на территории плантации.
Джек нахмурился и задумчиво потер подбородок.
– В наши дни женщины крайне редко кончают с собой через повешение, или стреляются, или совершают суицид каким-то еще более жестоким образом. Интересно, тогда было как-то иначе?
– Думаю, тогда это было бы еще более нетипично, – предположила Ивонна. – В то время женщины считались созданиями более деликатными. Не то чтобы я проводила исследование на эту тему, но из того, что я помню из прочитанных книг на тему самоубийств и убийств с участием женщин за последние два столетия, они, как правило, предпочитали яды. – Голос Ивонны зазвучал бодрее. – Недавно я прочла об одном интересном случае начала восемнадцатого века, когда няня лишила жизни свою хозяйку с помощью листьев олеандра…
– Спасибо, Ивонна, – перебил ее Джек. – Как вы думаете, что это может значить?
– Разве это не ваша работа? – с усмешкой спросила она.
– Да, но мне всегда кажется, что у меня больше шансов оказаться правым, если вы со мной согласны.
– Хитрец. Я знала, что должна быть причина, почему вы мне нравитесь. И вы научили меня одной важной вещи – доверять внутреннему голосу. И когда я прочитала это письмо о том, что Элиза покончила с собой, хотя повешение – редкость для женщин-самоубийц, угадайте, о чем я подумала.
– Что она вовсе не покончила с собой, – сказал Джек.
– Именно.
Несмотря на серьезность темы, Джек улыбнулся.
– Иногда мне кажется, что нас разлучили при рождении, Ивонна.
Его собеседница цокнула языком.
– Не говорите глупости, Джек. В таком случае с вашей стороны было бы нехорошо по уши влюбиться в меня.
Джек громко рассмеялся ее шутке.
– Согласен. Спасибо, Ивонна, мне определенно есть над чем подумать. Мы направляемся в Галлен-Холл, посмотреть на ее могилу, так что, возможно, мы откроем для себя что-то новое, что будет иметь смысл.
– Держите меня в курсе. Всем пока.
Джек нажал кнопку на рулевом колесе, отключая телефон, и потянулся к моим рукам. Как оказалось, я обвила ими его шею, даже не подозревая об этом.
– С тобой все в порядке?
Я кивнула.
– Да. Все хорошо. Просто…
Джейн покашляла, словно напоминая мне о моем обещании Джеку говорить ему все.
– Просто Ребекка рассказала мне еще один сон.
Джек нахмурился.
– И о чем же? Что тебя повесили? На твоем месте я бы не верил ничему, что говорит Ребекка. Готов поспорить, Марк скармливает ей всякий бред, чтобы она пересказывала его нам.
– Знаю. Я сама так подумала. Но какой бы ни была Ребекка, она наша родственница, и, несмотря ни на что, семья для нее на первом месте. Помнишь, ведь это именно она рассказала нам, что задумал Марк после той кошмарной вечеринки по случаю презентации книги. Она просто оказалась меж двух огней, потому что вышла за него замуж. Она не станет умышленно причинять нам вред. Но нет. Сон был не обо мне.
Джек искоса взглянул на меня, и я заметила в его глазах беспокойство.
– Это была Нола. По крайней мере, Ребекка так думает. Она сказала, что картинка была неясная, но это точно была девушка примерно того же возраста, что и Нола. – Я вспомнила, как Нола сидела на кровати, делая уроки, и рассеянно потирала пальцами шею. – Ребекке приснилось… что у Нолы на шее была веревка.
Под кожей Джека заходили желваки. Джейн потянулась с заднего сиденья и положила руку ему на плечо.
– У нас все получится, Джек. Мы с Мелани здесь. Вы соберете все подсказки, а мы поговорим с мертвецами. Мы разберемся с этим и не допустим, чтобы с Нолой что-то случилось. Хорошо?
Впервые присутствие Джейн успокоило меня. Я была рада, что мы с Джеком не падаем в эту бездну одни. Я протянула руку и положила ее поверх руки Джейн.
– Вместе мы сильнее, не правда ли?
Она кивнула и откинулась на спинку сиденья. Я последовала ее примеру и, пока мы переезжали через реку Эшли, наблюдала за пейзажем, сопротивляясь порыву потрогать свою шею.
Мы какое-то время тряслись по дороге, ведущей к дому. Я с облегчением вздохнула: никакой призрак солдата, нацелившего на нас мушкет, не преградил нам путь, хотя владевшее мной беспокойство мало отличалось от того чувства, которое я испытала в первый раз, когда была здесь. Оно пощипывало мою кожу, словно кислота. Я вновь посмотрела на Джейн и поняла, что она чувствует то же самое.
Джек припарковал машину перед лестницей, и мы все вышли. Первое, что я ощутила, это запах пороха. Второе – терпкий запах свежевскопанной земли. Заметив, как Джейн зажала нос рукой, я вновь испытала прилив уверенности от того, что здесь я не одна. Присутствие Джека, его физической силы и ума всегда помогало мне, но это не то же самое, когда с вами рядом ваша сестра-экстрасенс. Впрочем, я не была уверена, что готова вслух признаться в этом.
Входная дверь открылась, и на крыльцо вышел Энтони. Его рука все еще была на перевязи после автомобильной аварии. Из-за растяжения лодыжки он все еще нуждался в костылях, но теперь к ним прибавилась повязка на носу и пара «фонарей» под глазами.
– Спасибо, что пришли, – сказал он, задержав взгляд на Джейн, а затем повернулся ко мне. Джек протянул для рукопожатия руку.
– Надеюсь, тот парень выглядит хуже, чем вы.
Энтони потянулся к своему носу, как будто забыл, что тот у него есть.
– Да. Верно. Увы, я хотел бы сказать, что это была отважная попытка защитить себя, но это было… – он умолк. – Если честно, это было нечто весьма странное. Я стоял на ступеньках, ведущих к винному погребу, как вдруг кувырком полетел вниз. Я был там совершенно один, поэтому понятия не имею, как это произошло. Мне повезло, что я не сломал себе шею. – Он протянул костыль. – Эта штуковина спасла мне жизнь. Застряла в перилах и не дала мне скатиться до самого пола.
Мы с Джейн переглянулись.
– Мы отправимся на кладбище через минуту. Я понятия не имел, что на улице так холодно. Заходите внутрь, здесь тепло, а я пока найду куртку.
Он повел нас в дом, но Джейн бросилась к нему.
– Давайте я принесу? Если она, конечно, не в вашей спальне. Потому что там вы обычно ходите без одежды. – Она крепко зажмурилась.
– Думаю, она предлагает принести вам куртку, чтобы вы не ковыляли за ней на костылях.
Джейн залилась краской, однако сумела кивнуть. Энтони, явно развеселившись, кивнул.
– Это было бы чудесно. Я устал ковылять по дому. Под лестницей есть небольшой чулан. Просто потяните за ручку – дверь легко открывается.
Джейн не терпелось сбежать, и она направилась прочь, а мы с Джеком огляделись по сторонам. Несмотря на итальянский внешний вид здания, отступление от архитектурных норм того времени не повлияло на интерьер. Дом был спроектирован в колониальном стиле с центральным вестибюлем и анфиладами парадных комнат по обе стороны от него, отделенными друг от друга дверями. Судя по тому, что я видела в главной гостиной и прочих комнатах, мебель была укрыта белыми чехлами – этакие призрачные обитатели практически заброшенного дома. Это напомнило мне мой дом на Трэдд-стрит, когда я впервые увидела его, полный паутины и пятен плесени. Это часть истории, которую можно подержать в руках. Слова мистера Вандерхорста всегда преследовали меня, когда я входила в старое здание и мой внутренний голос начинал подсчитывать затраты на ремонт.
Я собиралась спросить у Энтони о его планах относительно дома и земли, когда мой взгляд скользнул вверх по стене вдоль круговой лестницы, откуда на нас со стен с осыпающейся штукатуркой смотрели написанные маслом портреты неизвестных людей.
– Я единственная, кто по выражениям их лиц понимает, что мы не… – я не договорила. Мой взгляд остановился на самом большом портрете, чуть в стороне от других, поскольку он висел на самой закругленной части стены.
Это был портрет темноволосой девушки в зеленом шелковом платье. Ее волосы были уложены в высокую прическу. Она была совсем юная, лет двадцати с небольшим. Ее темные глаза, казалось, блестели, следуя за зрителем. Но мое внимание привлекла не ее красота и не мастерство художника. Нет, это было нечто иное. Мой взгляд был прикован к сверкавшему драгоценными камнями павлину на лифе ее платья.