Ощутив облегчение, я вернулась к машине. Включив фары, я проехала мимо дома к кладбищу и остановилась перед главными воротами. Свет фар проникал сквозь черные решетки и отражался от пухлых снежинок. Поставив машину на стоянку, я, не выключая фары и дворники, достала из-под сиденья рисунки и карту, которые Джейн положила туда, когда мы вышли из ее дома.
Отодвинув сиденье, я положила карту на руль, чтобы сориентироваться относительно четырех сделанных черным маркером меток, обозначавших места на кладбище. Я посмотрела на ворота и прилегающие секции забора, затем снова на карту и поняла, что края рисунков соответствуют орнаменту железных кладбищенских ворот.
Подобно красным огням на полу самолета, ведущим пассажира к аварийному выходу, орнамент ограды служил той же цели, указывая охотнику за сокровищами то, как далеко нужно идти вглубь кладбища, прежде чем свернуть влево или вправо к каждой точке на дорожке. Просто блестящая идея! Я повернула голову, чтобы поделиться этой мыслью с Джеком, но тотчас вспомнила, что я здесь одна.
Я вспомнила и то, как Ивонна говорила нам, что с тех пор, как Элиза, Лоренс и Александр были погребены в мавзолее в 1782 году, на кладбище больше не было захоронений. Нам ни разу не пришло в голову спросить, почему, хотя на протяжении двух веков в Галлен-Холле жили люди и наверняка умирали в этот период. Мораторий на захоронения был частью главной подсказки Кэрролтона Вандерхорста, и мы полностью упустили его из виду.
Чтобы не намочить бумагу, я вытащила телефон и сфотографировала карту с отмеченными на ней точками, затем рисунок каждой секции забора, которую мне предстояло найти. Имея снимки на телефоне, я могла их увеличить, чтобы было легче увидеть замысловатый орнамент.
Я отправила эсэмэску Джейн и сообщила ей, что прибыла на место, что Марка или Энтони не видно и что я собираюсь отправиться на кладбище. Я не стала писать о густых хлопьях снега, которые теперь тихо опускались на мое ветровое стекло. Нажав «ОТПРАВИТЬ», я сунула телефон в карман пальто. Ладно, займусь этим позже. Если получится. Я открыла багажник, пониже натянула шапку на уши и вышла из машины.
Воздух был пропитан запахом пороха. Тишину падающего снега нарушало звяканье конской сбруи. Я быстро достала из багажника походный фонарь, точно зная, что я не одна. Высоко подняв его, я описала круг, но не увидела никого, ни мертвого, ни живого, лишь ощутила запах конского пота и кожи, теперь смешанный с запахом пороха.
– Элиза? – позвала я, скорее потому, что хотела услышать звук человеческого голоса, нежели потому, что я ожидала услышать ее ответ. Но она была там. Я чувствовала ее присутствие, теплое и успокаивающее, как будто она знала, что я хочу раскрыть правду о ее смерти. И, возможно, даже рассказать миру, что она была патриоткой и оставалась верна своему долгу, хотя сердце звало ее в другом направлении.
Освещая себе путь походным фонариком, я прошла в незапертые передние ворота. Здесь я вытащила телефон, чтобы получить доступ к карте и с ее помощью найти первое место. Из-за древнего обелиска в дальней части кладбища появилась темная тень. Я тотчас направила луч вверх, пытаясь выяснить, кто – или что – это было. В ушах шумела кровь, судорожное дыхание вырывалось морозными облачками. Я на пару секунд застыла в полной неподвижности. Мой взгляд был прикован к тому месту, но там больше ничего не двигалось.
Лязг железа заставил меня вздрогнуть. Направив луч фонарика на мавзолей, я поняла, что это, похоже, захлопнулась дверь. Кстати, странно, а почему до этого она была открыта? Шепчущиеся голоса доносились сзади и впереди меня. Снег приглушал слова, отчего было невозможно разобрать, о чем они говорили.
Мои подошвы хрустели по замерзшей траве и тонкому слою снега. Я старалась избегать впадин, где, как предупредила меня Софи, находились самые старые деревянные гробы. Некоторые из них были сложены в три, и то и в четыре слоя и давно истлели под землей, и земля над этими впадинами стала опасна для ходьбы. При мысли о том, что я могу соскользнуть в яму, где буду погребена заживо, оставшись одна, и где никто не услышит моего крика, я вздрогнула. По крайней мере, здесь не было никого, кто мог бы мне помочь.
Я посветила фонариком на забор, изучая рисунок на каждой панели и сравнивая его с картинкой в телефоне. Снег теперь падал быстрее, и мне приходилось постоянно стирать его с экрана. Я дошла до середины забора, когда, сопоставив узор с краем кирпичного пазла, поняла, что мне пора повернуть направо и направиться в середину кладбища.
Шепот, звучавший теперь громче, походил на насмешку или угрозу. Я остановилась и прислушалась, и среди прочих слов, почти заглушенных падающим снегом, различила одно. Предатели. Я подавила страх и неуверенность. Я по натуре не слишком храбра, но в тот момент у меня не было другого выхода.
Я обошла небольшое углубление в земле и едва не споткнулась о надгробие. Взглянув на карту, чтобы убедиться, что нахожусь в нужном месте, я посветила фонариком на ее темную поверхность. Слова были стерты временем, но все еще разборчивы. Наклонившись ближе, я прочитала имя: ГЕРА. Я поднесла фонарик поближе, пытаясь найти фамилию или даты, но их не было. Я присела на корточки, чтобы изучить самый низ, и даже соскребла снег, чтобы убедиться, что ничего не пропустила. Откинувшись на пятки, я рассматривала резьбу, которую легко мог не заметить сторонний наблюдатель.
Это было павлинье перо, длинное и тонкое, с четко обозначенным на его конце глазом. Не будь мне так холодно и страшно, возможно, я оценила бы хитрость всего этого. Я вспомнила, как Энтони упоминал, что Элиза хоронила своих любимых павлинов на кладбище, и как во время моего предыдущего визита я видела около дюжины камней, на которых были только имена. Вплоть до самой Гражданской войны, когда была съедена последняя птица, семья, по-видимому, продолжала хоронить здесь птиц, преднамеренно или нет, помогая скрыть четыре могилы, которые, я уверена, были отмечены на карте.
Воодушевленная своим успехом, я вонзила каблук в землю перед камнем и взрыхлила сухую траву и грязь, чтобы уже без карты снова найти его, при условии, конечно, что снег скоро прекратится. Я вновь взглянула на карту. Мои окоченевшие пальцы дважды чуть не выронили телефон, когда я вспомнила, что должна написать Джейн, что со мной все в порядке и я нашла еще три могилы, все с женскими именами из греческой мифологии. Чрезвычайно гордая собой, я отметила их каблуком ботинка, как и первый камень.
Мне хотелось рухнуть на землю и заплакать от облегчения. Но я знала: делать этого нельзя, иначе я рискую замерзнуть. Я должна двигаться дальше. Я должна двигаться дальше ради Джека, сколько бы раз я ни слышала в своей голове, как он велит мне не думать, что я могу решить все наши проблемы в одиночку. Но я была здесь и выяснила, где зарыт клад Лафайета. И сейчас мне нужно позаботиться о нем, или мы рискуем еще раз проиграть Марку Лонго.
Первым делом мне нужно было сесть в машину и включить обогреватель, чтобы прийти в себя и согреться. Я знала: где-то в сумочке у меня, кажется, есть шоколадный батончик, способный подпитать меня энергией, которая мне определенно понадобится. После чего я достану из багажника кирку и решу, что мне с ней делать.
Я была так сосредоточена на том, чтобы поскорее добраться до машины, что не сразу заметила движение со стороны мавзолея. Я тотчас испуганно вздрогнула, и дрожь эта никак не была связана с тем, что мне по лицу хлестал снег или что у меня окоченели пальцы ног. Просто я вспомнила, как в тот раз невидимая рука протащила меня в открытые ворота. Вспыхнул мощный фонарик и ослепил меня, но не раньше, чем я успела разглядеть, кто эти две фигуры.
– Спасибо, Мелани. Ты наша помощница, как всегда. – Марк Лонго шагнул вперед и встал передо мной. – Ты, я вижу, замерзла.
Я стиснула зубы, чтобы они не стучали, и, заглянув ему за плечо, увидела Энтони. Не скажу, что он втянул голову в плечи, но, похоже, ему хотелось спрятаться за своего брата.
– Надеюсь, тебе стыдно за себя! – крикнула я ему. Увы, эффект был смазан моими замерзшими губами.
– За помощь брату? – уточнил Марк. – Он поступил правильно. Как и ты, помогая нам найти сокровище. Я было подумал, что у нас с Энтони займет какое-то время, чтобы разобраться в этом самим, но потом понял, что нет смысла напрягаться. Ты у нас пчелка-труженица, Мелани, мы знали, что ты все разгадаешь. Мы припарковали наши машины на заднем дворе и ждали в теплом доме, пока ты сделаешь всю работу. – Он изобразил на лице заботу. – Мы даже оставили для тебя на плите горячий шоколад, если хочешь. На кухне горит огонь, а стул перед ним ждет тебя.
Я нахмурилась.
– Что? И оставить сокровище здесь, чтобы ты его нашел?
Марк запрокинул голову и рассмеялся. И протянул мне жестяную банку.
– Я принес баллончик с краской, чтобы пометить четыре надгробия, так что, когда через несколько дней потеплеет и земля немного оттает, мы займемся этим на досуге и выкопаем сокровище Лафайета. Только на этот раз мы не забудем запереть ворота от непрошеных гостей и оставим кого-нибудь на страже.
Мне подумалось: а ведь он не знает, что это за сокровище. И ему, похоже, все равно. Все, что ему нужно, это победить и сокрушить Джека и получить то, что он хочет. А если при этом ему в руки попадет клад, то оно даже к лучшему.
– Но ведь его нашла я! – сказала я, как ребенок на детской площадке, но лучшего способа просто не придумала.
– Верно, ты. Но ты нашла его во владениях Энтони. Согласно законам Южной Каролины, юридически оно принадлежит ему. Конечно, ты могла бы подать на нас в суд, но процесс будет долгим и обойдется тебе дорого, и мы с тобой знаем, что такая роскошь тебе не по карману. И кто знает, что стресс может сделать с Джеком? И поскольку мы какая-никакая родня, я, так и быть, не стану подавать на тебя в суд за вторжение в частное владение. На этот раз.
По кладбищу пронесся ледяной ветер. Он хлестнул меня по лицу и закрутил вокруг нас маленькие снежные смерчи. Я заметила, как Энтони с опаской взглянул на них, и мне пришло в голову, что эти вихри отнюдь не часть мира природы. Отчетливый лязг конской сбруи заставил Марка обернуться. Вместе с ним повернулся и луч его фонарика. Заметив на фоне темной фигуры блеск золотой броши, я моргнула. В этом блеске стоял человек с фотографии у цистерны – Лоренс. Темные впадины вместо глаз, белые чулки ярко выделяются на фоне ночи. И за миг до того, как фонарик Марка вновь ослепил меня, я увидела на его белой рубашке кровавую рану.