— Мисс Дамарис... — начала миссис Партон.
Девочка передернула плечами, даже не взглянув на экономку: все ее внимание было устремлено к Саранне. Очень худая; руки в кружевных рукавах едва-едва округлившиеся. Тускло-зеленое платье заставляло кожу казаться бледной и желтоватой, как будто девочка только начала оправляться от серьезной болезни.
Для такой маленькой девочки (Саранна решила, что ей не больше двенадцати лет) лицо было очень волевым, без тени той прелести розового бутона, какую считают идеалом молодости. Из-под прямых черных бровей глаза смотрели пронзительно и обескураживающе, как будто Дамарис хотела видеть не только сам предмет, но и то, что у него под поверхностью. Нос у нее был настолько же выдающимся, насколько у миссис Партон — незаметным, рот, почти такой же прямой, как брови, — очень упрямым.
Темные волосы она убрала в сетку, но не очень тщательно, и один или два локона падали на плечи и на худую шею.
Ее трудно было назвать милым послушным ребенком, каким представляют себе детей те, кто их не знает.
Саранна протянула руку:
— Я Саранна...
— Знаю, — фыркнула Дамарис. — Она говорила, что ты приедешь. Ей хотелось, чтобы ты была здесь. Но у тебя не получится победить меня. Ты не сможешь, если хочешь угодить ей. Ей надо, чтобы я была плохой... я знаю... — Слова страстным потоком лились из ее уст. — Она ненавидит меня. Потому что дедушка оставил мне Тенсин. Она желает мне зла. Но не думай, что я позволю ей, тебе или кому угодно сделать так, что я... У тебя не выйдет, никогда не выйдет!
Она повернулась и исчезла, взмахнув юбками и мотнув непричесанными волосами, исчезла в тени. Не сказав ни слова, миссис Партон открыла дверь, с неестественным спокойствием вошла в комнату и поставила лампу на стол.
— Сара принесет вам чай и горячую воду, — сказала она. — Милли придется спать на выдвижной постели[7]. — Она бросила уничтожающий взгляд на служанку. Как будто впервые заметила ее. Саранна увидела, как Милли съежилась, словно боялась внимания миссис Партон.
К удивлению Саранны, экономка по-прежнему никак не отзывалась на театральное появление и исчезновение Дамарис. Девушка решила тоже не задерживаться на этом. Она чувствовала, что под внешней упорядоченностью жизни этого дома скрывается множество водоворотов, и нужно нанести их на карту, прежде чем начать говорить или действовать.
Когда дверь за экономкой закрылась, девушка развязала ленты шляпки и положила шляпку и шаль. Милли стояла возле столика с лампой, тревожно озираясь.
— Вы их видели, мисс? Они следили за нами. Эти лисы. Они расскажут о нас призраку. Обо всем, что видят, они рассказывают. — Она вздрогнула. — Призрак — он все знает и может... — Она опять заплакала, подвывая.
— Что может? — Саранна подошла к девушке, положила руки на ее ссутуленные дрожащие плечи. — Милли, ты здесь в безопасности. Оглядись. Разве ты видишь лис? Они никогда не приходят в дом, верно?
— До сих пор не приходили, — согласилась служанка.
— Тогда зачем тревожиться о них здесь? — Саранна не знала, как успокоить Милли. Когда она немного отдохнет и перестанет так волноваться из-за поведения Дамарис, надо будет узнать, как успокаивать служанку.
— Наверно... — неохотно согласилась Милли.
Можно ли расспросить Милли о положении дел в доме? Спросить ее о Дамарис? Возможно, позже, но не сейчас. Саранна решила, что сейчас лучший способ справиться с ситуацией — вести себя так, как миссис Партон: будто ничего не случилось. Обсуждать с Милли поведение молодой хозяйки Тенсина — неудачное начало. Замечание Гоноры о легко возбудимой натуре Дамарис и о прискорбном семейном недуге, доставшемся по наследству девочке, стало достаточным предупреждением.
Служанка, почти такая же юная, как Милли, принесла сосуд с горячей водой, а немного погодя — поднос с чаем, печеньем и небольшим фарфоровым блюдцем джема. Милли охотно ушла вместе с Сарой, после того как Саранна велела ей пойти поесть.
Когда служанки ушли, Саранна подошла к окну и выглянула, гадая, увидит ли лис, которые наблюдали за ее приездом. Она понимала, что поведение животных неестественно. Почему капитан Уэйли превратил этих диких животных в своих домашних любимцев? Неужели ему удалось приручить их? Должна непременно быть какая-то причина...
Теперь, отвернувшись от лампы, когда глаза привыкли к темноте, девушка различала очертания местности, хотя облака не разошлись. Но перед домом была лишь небольшая полоска расчищенной земли. А за ней вставала живая изгородь, высокая, разросшаяся, густая. Настоящая стена. Затерянный сад!
Неухоженная зелень в полутьме казалась черной. Выглядела она угрожающе, словно часть какой-то устрашающей крепости. Теперь Саранна могла понять тех, кто считал, что эта стена охраняет нечто злое. Внизу больше не блестят огоньки. Если лисы по-прежнему бродили там, их не было видно.
Саранна опустила занавеску и принялась осматривать спальню. Комната была довольно большая, но меблирована не так роскошно, как та, что недолго служила ей пристанищем в балтиморском доме. Однако на каминной доске стоял предмет, который сразу привлек внимание девушки, едва она увидела его.
Взяв в руки лампу, она поднесла ее поближе, чтобы получше рассмотреть его.
Резьба по какому-то гладкому коричневатому материалу. Саранна затаила дыхание от удивления и радости. Неведомый художник за полмира отсюда (девушка не сомневалась, что это одно из китайских сокровищ, о которых упоминал мистер Фок) изобразил во всех подробностях миниатюрный пейзаж — горы и равнину перед ними. Художник, воплотивший какое-то свое видение, очень искусно использовал естественные изменения цвета материала, чтобы добиться нужного впечатления.
Саранна ничего не знала об этом искусстве или о вечности подобных творений. Но настоящую красоту она понимала. Ей хотелось подержать эту резьбу в руках. Поставив лампу на стол, она взяла шедевр, погладила кончиками пальцев крошечное изображение согнутых бурями деревьев, скал меньше ее ногтя. Смотреть на это можно было неустанно, всякий раз открывая что-то новое и удивительное.
— Отдай! Ты как она — хап, цап!
Саранна не услышала, как открылась дверь. И была совершенно не готова к тому, что чья-то рука вдруг выхватит резьбу у нее из рук.
Дамарис с мрачной гримаской крепко прижала резьбу к груди.
— Это мое! Все мое! Так сказал дедушка. Она хочет отобрать их у меня, всегда хотела. Я много раз слышала, как она говорила папе, что нехорошо хоронить здесь такие ценности. Но ей они никогда не нравились. Они нужны ей только потому, что дорого стоят. Так мне сказал дедушка. Он сказал, что я не должна их продавать... только хранить у себя и смотреть... учиться видеть красоту. И ты ничего из них не получишь!
Девочка попятилась к двери, одной рукой по-прежнему прижимая к себе резьбу, а другую вытянув и скрючив пальцы, как кошка предостерегающе выпускает когти.
— Только попробуй взять это... или что-нибудь еще... — прошипела она. — Только попробуй...
Саранна понимала — нельзя позволить, чтобы тем все и кончилось. Если Дамарис сейчас уйдет, девушке никогда не удастся наладить с ней контакт. Она сорвалась с места, обогнала Дамарис, обогнула ее и встала спиной к двери.
— Мне не нужны твои сокровища... — Она старалась говорить как можно убедительнее. — Я только хотела взглянуть поближе, потому что никогда не видела такой красивой вещи.
Дамарис продолжала хмуриться, но руку опустила.
— Она послала тебя... Ей они нужны...
Саранна решила, что настал момент истины. Того, что она считала истиной.
— Гонора послала меня сюда, — сказала она, — потому что хотела от меня избавиться.
Глава четвертаяХЭН. НАСТОЙЧИВОСТЬ
Дамарис вопросительно смотрела на девушку, как будто столь пристальный взгляд помог бы ей понять, правду ли та говорит.
— Старая Кочерга... я слышала ее разговор. Она послала тебя, чтобы держать меня в узде, вот что говорила Кочерга!
После того как ушла Глупая Рожа — слишком уж она всюду совала нос, — она сказала, что пришлет кого-нибудь держать меня в узде. И прислала тебя.
Саранна покачала головой:
— Меня прислали, потому что Гонора не хотела, чтобы я оставалась в Балтиморе. — И, может быть, оттого, что она сама верила в истинность своих слов, они произвели впечатление на девочку.
— Почему? — строго спросила Дамарис.
— Почему? Наверно, потому, что я в трауре. — Саранна указала на свою просторную черную юбку. — Потому что я там не ко двору...
— Тогда кто ты? Если не та, кто должен держать меня в узде? — спросила Дамарис. — Знаешь, мне никогда ничего не говорят. — Она подбородком указала на дверь за спиной Са-ранны, словно имела в виду всех обитателей дома. — Мне приходится подслушивать, чтобы что-нибудь узнать. Когда был жив дедушка, Старая Кочерга не смела так себя вести. Он тут же вышвырнул бы ее. Так он мне всегда говорил. «Никогда не терпи пренебрежения, девочка. Сразу вышвыривай того, кто проявляет неуважение к капитану». Я как капитан, но они этого не признают... слушают ее...
Саранна увидела, что губы девочки задрожали.
— Как бы мне хотелось, чтобы здесь был дедушка, — закончила Дамарис. И снова нахмурилась.
— От Глупой Рожи я избавилась. И от тебя избавлюсь, если попробуешь шпионить за мной. — Снова ее тон стал резким. — Если тебя прислала она, тебе здесь не место.
— Да, не место, — сразу согласилась Саранна. — Но сейчас мне некуда деться. Так что тебе придется терпеть меня, пока я не найду место. Я не гувернантка, нанятая Гонорой. Я сводная сестра Джетро Стоувелла из Массачусетса.
— Но... — медленно начала Дамарис. — Мистер Стоувелл старый, очень старый. Как ты можешь быть его сестрой, ты ведь молодая? — Она явно насторожилась и не верила.
— Потому что его отец — наш отец — был женат дважды. Я родилась, когда Джетро уже давно вырос.