— Ты немного... совсем немного... похожа на Джетро, — признала Дамарис. — Ты похожа... на лису! — Она впервые улыбнулась. — Вот как я буду называть тебя — Квей-Фу-Лу-Ли... — Она легко произносила непривычные созвучия. — Ты ведь не знала, что я могу говорить по-китайски? На настоящем китайском. — Дамарис чуть наклонила голову набок. — Могу. Научилась. Квей-Фу-Лу-Ли означает «женщина-лиса». Что ты об этом думаешь?
Мрачная мина исчезла, все поведение девочки изменилось. В ней не чувствовалось вызова.
— Я думаю, ты очень умная девочка, Дамарис, — ответила Саранна. — Как я слышала, китайский — очень трудный язык.
— Да. Дедушка говорил, что большинство купцов говорит на ломаном английском. — В голосе Дамарис звучало презрение. — Но дедушка говорил, что этот «пиджин» оскорблял его умственные способности. Он нанял ученого, который учил его настоящему китайскому, а потом дедушка научил меня... немного, — честно поправилась она.
Она немного помешкала, потом протянула Саранне резьбу.
— Наверно, ты все-таки не хватала ее. Если хочешь смотреть, смотри. Знаешь, что это такое?
Саранна покачала головой, принимая резную вещицу.
— Это подставка под кисточку для письма. Китайцы пишут не перьями, как мы, они пользуются кисточками. Подставку дал дедушке ученый, который учил его языку в Кантоне. Это коричневый нефрит, а у вещи даже есть название — «Горы мирного размышления». Это значит, что на них можно смотреть и чувствовать покой, но нужно задуматься, что это значит.
— «Горы мирного размышления», — повторила Саранна, проводя пальцами по самым высоким резным горам. —
Спасибо, Дамарис, что рассказала. Как будто смотришь в маленький мир, верно?
Девочка кивнула:
— Дедушка каждый день доставал что-нибудь из сокровищ. Ставил на стол и просто смотрел. Он говорил мне, что это способ учиться. И я тоже так делаю... иногда... если меня не заставляют делать что-то другое... — Она снова помрачнела.
— Глупая Рожа хотела все закрыть на замок, говорила, я что-нибудь поломаю. Поломаю! Дедушка научил меня быть очень осторожной. А она говорила, что ребенку нельзя давать такие вещи... и что это языческие предметы, они дурно влияют на юное сознание. — Очевидно, Дамарис повторяла чужие слова. — И все шпионила за мной... пока...
Дамарис замолкла на полуслове, лицо ее утратило всякое выражение.
Саранне очень хотелось спросить: «Пока что?» Но интуиция подсказала ей, что не стоит. Если Дамарис не расспрашивать, она сама расскажет об этом удивительном доме гораздо больше.
— Но Старая Кочерга сказала, что ты приедешь, чтобы держать меня в узде...
Теперь интонация свидетельствовала, что это скорее вопрос, чем утверждение.
— А кто эта Старая Кочерга? — спросила Саранна, полагая, что такой вопрос она может задать.
Дамарис рассмеялась:
— Миссис Партон. Разве ты не видишь? Дедушка говорил, что она всегда ходит так, словно вместо хребта у нее железная кочерга. — Лицо девочки слегка затуманилось. — Пока дедушка был жив, она помалкивала. В Тенсине только дедушка отдавал приказы! Ее муж — он надсмотрщик, Коллис Партон. Он может распоряжаться на полях. Но здесь, в доме, Старая Кочерга всем говорит, что делать. И еще этот Руф...
На мгновение спокойствие оставило Дамарис.
— Руф... сын Старой Кочерги. Его раньше не было, он учился в школе. Старая Кочерга считает, что он — Бог на земле...
— Что! — Саранна начисто утратила с таким трудом достигнутое спокойствие.
Дамарис кивнула:
— Так говорил дедушка, когда Руф был маленьким. А теперь, когда он вырос, стало еще хуже. И он возвращается. Я не хочу, чтобы он был здесь. Он ву лай! Ей он по душе, потому что делает вид, будто всегда ее слушается. И делает то, что она хочет. Я его ненавижу!
— Мисс Дамарис! — От стука в дверь Саранна вздрогнула. Но Дамарис только прищурилась и упрямо стиснула зубы, оглянувшись через плечо на дверь.
— Мисс Дамарис, я знаю, что вы там. Вам давно пора спать...
Саранна открыла дверь и увидела миссис Партон. Несмотря на полное лицо, неподвижной фигурой женщина действительно напоминала несгибаемую кочергу.
— Мисс Стоувелл, в это время мисс Дамарис уже должна спать. — Маленький рот открывался и закрывался, выплевывая слова. Но взгляд экономки устремился за спину девушке, отыскивая Дамарис.
— Конечно, миссис Партон. Мы пойдем... — В этот миг Саранна не собиралась отдавать Дамарис в руки этой женщины. Если девочка сорвется, это может подкрепить разговоры о ее слабых нервах. С другой стороны, Саранне казалось, что Дамарис хотя бы отчасти приняла ее, и ей не хотелось разорвать эту непрочную связь.
— Ты позволишь мне пойти с тобой, Дамарис? — спросила она.
Мгновение казалось, что девочка возразит, но вот она схватила Саранну за руку и сжала ее так крепко, словно хотела увериться, что та сдержит слово. Если миссис Партон и хотела возразить, то, взглянув на них, промолчала.
Повернувшись, она пошла по коридору, держа в руке лампу, и остановилась возле двери ближе к ведущей наверх задней лестнице, по которой пришла Саранна. Она стояла у открытой двери, как часовой на посту. Дамарис, держа Саран-ну за руку, вошла.
— Немедленно ложитесь, мисс Дамарис, — ровным тоном велела миссис Партон.
— Я присмотрю за ней, миссис Партон, — ответила Саранна, считая, что нужно поскорее дать понять: теперь за Дамарис отвечает она. Какое впечатление это произведет на эту женщину и на прочих обитателей дома, она не знала. Но для Дамарис так, наверное, было лучше.
Саранна закрыла дверь перед носом у экономки. На умывальнике горела единственная свеча. Всматриваясь в полумрак комнаты, Саранна не увидела больше ни одной лампы.
— Зачем ты пришла? — Дамарис, расстегивая платье, продолжала смотреть на девушку.
— Меня попросили заботиться о тебе...
— Она попросила! И ты пообещала ей шпионить... — В голосе снова звучало негодование.
— Вовсе нет! — Саранна повысила голос и вложила в свои слова убежденность. — Меня не просили приехать. Мне приказали. Понятно?
Дамарис задумалась:
— Ты не будешь рассказывать ей обо мне?..
— Зачем мне это? — спросила Саранна.
Дамарис снова внимательно посмотрела на нее.
— Не знаю. Подожду и посмотрю. По крайней мере, ты не похожа на Глупую Рожу...
Вероятно, Саранне следовало сказать, что молодой леди не подобает использовать такие прозвища. Но ей не хотелось выступать в роли гувернантки. Она теперь понимала, что с Дамарис лучше действовать убеждением, а не приказом. И она была не настолько старше Дамарис, чтобы не помнить, каково ей самой было, когда ее учили вести себя как леди.
К счастью, учила ее Кетура Стоувелл с ее мудростью и терпимостью.
— Я рада, что я Квей-Фу-Лу-Ли, — она постаралась запомнить, как ее назвала Дамарис, — а не Глупая Рожа или Старая Кочерга...
Дамарис рассмеялась:
— Ты неправильно произносишь. Но... я научу тебя, если хочешь.
Саранна тоже засмеялась:
— Очень хорошо. Ты будешь учить меня китайскому, а я тебя — чему смогу. Договорились, Дамарис?
Но девочка оставалась настороженной.
— Может быть.
Уложив Дамарис в постель, Саранна по темному коридору ощупью добралась до своей комнаты. Она жалела, что не захватила с собой свечу. В этой темноте было что-то такое, что девушка дважды останавливалась и прислушивалась. Этот слабый шепот — что это, шорох ее юбок, касающихся стен? Приходилось верить. Но сердце билось учащенно, и она вбежала в свою комнату так, будто за ней кто-то гнался.
В комнате была Милли с новым медным кувшином горячей воды. Служанка выкатила свою постель из-под большой кровати с четырьмя столбиками и застелила ее. На кровати лежали ночная рубашка и чепец Саранны. Увидев это, Саранна вдруг почувствовала всю накопившуюся за день усталость и охотно подготовилась ко сну и легла. А Милли зажгла небольшую свечу, затененную экраном, как будто такое средство против полной тьмы было обычным в Тенсине.
Во второй раз Саранне приснилась стена из живой изгороди. Но теперь ей показалось, что она узнает эту стену. Она видела ее из своего окна. Стена отгораживала часть тен-синского сада. Теперь у корней этих угрюмых темных кустов виднелись сверкающие пары глаз. Не такие маленькие, как те, что отражали свет фонаря, когда она впервые ступила на земли Тенсина, а большие, блестящие, устремленные на нее, приковывавшие взгляд. Вот чего девушка больше всего боялась — стать пленницей этих глаз.
Она хотела бежать, но ноги не слушались, они двигались как будто сами по себе, унося ее все ближе к изгороди, к ожидающим глазам. Послышался повелительный голос, он отдал приказ, который она не могла не исполнить. Голос произнес странное слово, которое Саранна слышала от Дамарис: «Квей-Фу-Лу-Ли». А потом добавил: «Мей... мей... мей...»
Саранна проснулась. Тьму пронизывали снопы серого света из двух окон. Ночная свеча догорела. Девушка слышала тяжелое дыхание Милли на выдвижной постели. Но слышала и далекое: «Мей... мей... мей...»
Она медленно повторила про себя это незнакомое слово, пытаясь воспроизвести чуждую интонацию. Конечно, это был всего лишь сон, но ей хотелось узнать, есть ли у странного слова, которое она из него вынесла, какое-то значение.
Саранна села в кровати. Из теней выглядывала мебель; угловатые предметы в предрассветной полутьме казались незнакомыми, чужими. Не угрожающими, просто чужими. Как будто ночью кровать, туалетный столик, гардероб и все остальное исполняли какие-то иные роли.
Саранна тряхнула головой. Воображение, фантазии... дикие фантазии... Возможно, именно такие фантазии Дамарис позволяют Гоноре называть девочку нервной и излишне возбудимой.
Конечно, вчера вечером девочка определенно была возбуждена. Но в ее словах не было ничего истеричного или фантастического. Ясно, что она ненавидит Гонору. Ясно также, что она очень любила дедушку. Вероятно, капитан Уэйли недолюбливал свою невестку и передал это отношение впечатлительному ребенку. И хотя Саранна старалась оставаться справедливой и не принимать ничью сторону, приходилось признать, что ее симпатии отданы не Гоноре. Собственный опыт общения с дочерью Джетро не позволял ей думать о более доверительных и теплых отношениях.