Людское многоголосие сливается у меня в ушах в единый гул, сродни тому, что слышишь, когда прижимаешь к уху морскую раковину. Кто-то называет это шумом прибоя, я же думаю, что такой шум более всего похож на гул толпы. Я пытаюсь, как акустик на подводной лодке, вычленить из этого «белого шума», из этой информационной пустоты суть бесед, ведущихся за другими столами и в проходах между ними, но, кроме верениц названий брендов, ресторанов и женских и мужских имен, ничего не слышу. Уловить эмоциональный фон разговоров также весьма тяжело. Все здесь говорят одними губами, остальная часть лицевых мышц вообще не задействована. Лица не отображают ни веселья, ни грусти, ни восторга, ни разочарования. Они неживые. Если сильно подпить, покажется, что на восковых головах красной краской нарисованы рты, которые двигаются, как у мультипликационных персонажей. Частенько даже не в унисон с голосом. Но я-то знаю половину этих персонажей. Здесь те, кто был вчера в «Vogue», те, кто будет завтра на «Веранде», в общем, та группа, которая сидит здесь, как мне кажется, всегда. И никто совершенно никому не рад, но выдавать свои эмоции не принято. Если хоть на секунду дать волю нашим чувствам, вы бы увидели исключительно кривые от зависти и тоски морды. Настолько кривые, будто все разом откусили от зеленого лайма. Настоящая тоска зеленая.
Мимо нас по проходу идут две девушки с застывшими лицами. Они ни на кого не смотрят, замечая при этом, кто с кем пришел, или выбирая сегодняшний объект для атаки. Стопроцентно — у них на затылке или во лбу имеется третий глаз, позволяющий распознавать рельеф предстоящей битвы. Притом инфракрасный. Способный оценивать содержимое кошельков возможных партнеров.
Ресторан находится в постоянном движении. Люди ходят от стола к столу, заказывают выпивку, официанты приносят заказ, но выясняется, что клиент уже пересел за другой стол. Официант пытается выяснить, куда делся клиент, но это никому не известно, и сидящие за столом оставляют чужой заказ у себя. В конечном итоге не понятно, кто именно что заказал, а главное, кто за все платит? Впрочем, какая разница?
Мне становится скучно, и я прохожу за спину той девчонки, на которую кивнула Наташа. Я кладу ей на плечо руку и говорю:
— Привет.
Она отбрасывает со лба прядь волос и улыбается. Я начинаю вовлекать ее в диалог:
— Хочешь выпить?
— Вообще-то мне уже хватит, если только чуть шампанского.
— Окей.
Пока приносят шампанское, она успевает назваться Леной, спросить меня о том, куда я обычно хожу, о том, куда я собираюсь в отпуск, и все такое, что необходимо знать молоденькой девушке перед тем, как уехать в ночь с малознакомым джентльменом.
— Ты работаешь? — спрашиваю я.
— Я учусь. Ну и еще так… подрабатываю на показах моделью. А ты?
— Я тоже модель. Танк «Т-34». Знаешь, из серии «Собери сам». Склеишь меня сегодня? — отвечаю я и целую ее в шею.
Она немного отстраняется и выпаливает что-то вроде «нуи-шуточкиутебя».
— Извини, я не хотел тебя обидеть.
— Ничего, просто я слегка скована с малознакомыми мужчинами, — отвечает она и призывно смотрит на меня.
Я быстро вспоминаю, что говорят в таких случаях эмтивиш-ные мальчики в передаче «Поцелуй на вылет», и отвечаю, что она не похожа на таких, которые сразу знакомятся, и я бы никогда — просто очень волнуюсь и все такое. И предлагаю ей еще шампанского, а она делает комплимент моим часам, и я уже глажу ее по волосам, а она рассказывает мне про свою подругу, которая сломала ногу «где-то в Альпах, на лыжах». А диск «Costes» «La Suite» играет уже, кажется, целую вечность, притом одну и ту же песню «Doris Days». И люди движутся вокруг, как на подиуме, принимая зовущие позы, как в глянцевых журналах. И у меня создается впечатление, что все мы — герои бесконечного клипа из Fashion TV.
И тут из второго зала выплывает настоящий герой Fashion TV, воплощение клубной культуры и night fever style, человек из первой пятерки московских клубных промоутеров — Миша по прозвищу VooDoo. Говорили, что он уезжал работать в Нью-Йорк и теперь, спустя два года, вернулся. Полный безумных идей и собирающийся открыть лучший клуб города. В воскресенье кто-то из моих знакомых рассказывал мне, что Миша уже начал стройку. Лет пять назад, на заре моей карьеры, мы с Мишей очень часто оказывались в одних и тех же компаниях, кроме того, когда-то мы учились на параллельных курсах института, пока Мишу не отчислили ввиду слишком насыщенной клубной жизни, вылившейся в неуспеваемость. В общем, мы достаточно тесно общались, и это его сегодняшнее появление меня сильно обрадовало.
— Старичок, — крикнул мне Мишка от входа, — ты живой? Это большой талант — выжить в наши дни!
— О да, — смеюсь я, — ты тоже вроде жив? Или это твоя голограмма? А сам ты сидишь в Лондоне?
— Я пытаюсь построить Лондон вокруг себя, брат.
Мы обнимаемся, Мишка здоровается с моими соседями и приглашает меня и мою сегодняшнюю подругу Лену за свой стол. Во втором зале за двумя соседними столами сидит Мишкина компания из десяти человек, юношей и девушек, составляющих авангард прогрессивной московской молодежи, пара лысых серьезных дядек, знакомый дилер по кличке Усы и человек лет тридцати по имени Саша, которого Мишка представляет своим партнером. Кроме того, вокруг стола вьется еще человек десять, стремящихся поздороваться за руку с наиболее известными из сидящих, чтобы продемонстрировать окружающим свою принадлежность к сливкам нашего общества. Столы уставлены суши и шампанским, одни курят сигары, другие пьют коньяк, и на лицах у всех Мишкиных гостей нарисованы успешность и беззаботность.
И все спрашивают друг у друга: «А какое сегодня число, а какой сегодня день недели?» И в ответ слышат: «Да какая разница?»
В этом сезоне, впрочем, как и в предыдущем, в Москве модно изображать, что у тебя каждый день воскресенье. И кажется, что время остановилось и всегда будет лето. Даже зимой. И счастью не будет конца. Все пьют коктейль из веселья напополам с тоской. И все уверены, что эта party никогда не закончится…
Саша рассказывает анекдот про тусовочного наркомана, который спрашивает у своего приятеля:
— А сегодня что, пятница?
— Нет, сегодня вторник.
— A-а, пятница вчера была, да?
— Не, старик, вчера был понедельник.
— Понял. Пятница завтра, да?
— Завтра будет среда.
— Послушай, а что, на этой неделе пятницы вообще не будет?
Все дружно хохочут, кто-то говорит: «Это про нас». И разговор плавно съезжает на тему клубной жизни. В основном разговоры строятся вокруг трех фраз: «Полный отстой», «Забудь об этом» и «Какая разница?». Кажется, люди собрались здесь, чтобы покидаться этими фразами друг другу в лицо. Все прочие слова являются фоном. Я вместе со всеми веду эту херовую беседу, изредка вставляя свои предложения:
— Говорят, «First» закроется на ремонт…
— Да? Что, после ремонта будет еще хуже?
— Не знаю, но обещают, что будет очень круто!
— Горобий собирается открывать «ZIMA-2».
— Я слышала, будет называться «Осень».
— Ох, как оригинально!
— Полный отстой!
— Забудь об этом.
— Ходить стало совершенно некуда.
— Гарри собирается заново открывать «XIII», круто, да?
— Этой шутке уже года три, приятель.
— Как и твоему костюму, старичок.
— Забудь об этом.
— Кто знает, куда переедет «Zeppelin»?
— На аэродром в Тушино, ха-ха-ха!
— А когда Оганезов открывает «Миллиардер»?
— В другой жизни, зайка.
— В «Кабаре» будет такая же тоска?
— Наверное. Впрочем, какая разница?
— В «Fabrique» я больше ни ногой, там одни малолетки.
— Зато там можно подцепить студенток.
— Тебе их здесь не хватает?
— Что нового откроет «Mercury» осенью?
— Кладбище haute couture. С гробами по индивидуальному заказу. Срок доставки — полгода.
— Ты шутишь? А где все это время будет лежать покойник?
— Они предлагают клиенту точно обозначить дату своей смерти, чтобы успеть с заказом. Так что поторопись!
— Ты придурок, зайка. Твои шутки — полный отстой.
— А я и не шучу.
— Какая разница?
— Забудь об этом.
— Послушай, в этом сентябре «First», «Poison» и «Bad» будут делать самолет на уик-энд в Турцию?
— Не знаю, впрочем, я бы туда не поехала, там одни наркоманы.
— А ты-то кто? Ха-ха-ха!
— Дура (обиженным голосом). Я последний раз пробовала две недели назад, и то совсем чуть-чуть (показывает объем большим и указательным пальцами).
— А где встречать Новый год?
— Окстись, подруга, на дворе июль.
— Да какая разница?
— А в январе все опять собираются в Куршевель?
— Ой, он так надоел, но выбора нет, придется.
— Там опять будут ВСЕ. Как это скучно.
— Если все надоели, можно поехать в Яхрому. Там тоже горы и лыжи.
— Полный отстой.
Я незаметно выключаюсь и рассматриваю салфетку на столе. Моя новая девушка так увлечена беседой про клубы, что, кажется, забыла о моем существовании.
— А мы стареем, да, брат? — Мишка кладет мне руку на плечо.
— Да, конечно. Это необратимый процесс, — отвечаю я, глядя ему в глаза.
— Тебе скучно здесь?
— Как и везде. Ты прости, твои друзья очень хорошие, но я, наверное, поеду. Ее вон только прихвачу, если она меня еще помнит.
— 0… таких харизматичных мужчин не забывают, — смеется Мишка. — Ну расскажи, как у тебя дела, сто лет не виделись. — Он поворачивается спиной к соседям, как бы демонстрируя сосредоточенность исключительно на нашей с ним беседе.
Я рассказываю ему о работе, своих перманентных телках, наркотиках, московских клубах, потере духовных ориентиров, тоске и безделье. Мы вспоминаем наших общих друзей, из тех, кто еще не умер и не уехал из страны. Наших прежних подруг и их удачные или неудачные замужества. Мишка, в свою очередь, ярко и остроумно рассказывает о своей работе в Нью-Йорке. О том, как чуть не женился, о том, в скольких клубах довелось поработать. И еще о частных вечеринках в Милане и Берлине, о лондонских диджеях, гомиках из Сан-Франциско, телках из Майами, русских нуворишах в Марбелье, о полетах на частных джетах, наркотических угарах в Париже, швырянии деньгами в Сан-Тропе и Куршевеле, частных клиниках для богатых тусовщиков в Швейцарии, о трансвеститах в Таиланде.