А потом эти люди вымерли, а город заселили свино-тараканами со всех возможных устьпиздюисков, которым это великолепие на хуй не нужно. Им нужно, чтобы низкие потолки, чтобы темно и мокровато. И чтобы никто не видел, как они пожирают ночами останки чужого для них города, рыгают, пьют пиво и медленно превращают окружающее пространство в село Среднерусской возвышенности. Которое не режет глаз мрамором особняков и в котором они чувствуют себя столь аутентично. Безусловно, таким не нужны пятиметровые потолки с лепниной. Свиньи ведь не смотрят вверх, туда, где небо, — у них просто нет шеи…
И вот я снова в Питере. Я лежу на кровати в номере гостиницы «Невский Палас» и пытаюсь заставить себя встать, принять душ и переодеться. Перещелкав все каналы телевизора по четыре раза, просмотрев мини-гид по ресторанам отеля, «этого рая для гурманов», есть в котором, впрочем, невозможно, я встаю и походкой загнанного на мельнице осла иду в ванную комнату. Перед тем как раздеться, набираю мобильный директора представительства Володи (который настолько обурел на своем питерском «кормлении», что не удосужился встретить меня, просто послав сотрудника) и прошу его собрать через четыре-пять часов всех наших питерских дистрибьюторов для обсуждения нашего положения на рынке и совместной работы. Я вешаю трубку и про себя желаю ему провести остаток времени до моего приезда в адских мучениях.
Затем я открываю оба крана, и ванна медленно начинает наполняться водой цвета большинства фасадов Питера. То есть, попросту говоря, ржавой. Память тут же великодушно подсказывает строчки из отельной брошюры — «Невский Палас» — отель высшей категории, место, которое, без сомнения, можно рекомендовать гостям Северной столицы. Я беру с полки над раковиной все тюбики с шампунем, гелем и жидким мылом и выливаю их содержимое в ванну. Возникающая пенная шапка постепенно накрывает собой ржавую воду. Я снимаю одежду и ложусь. На ум приходит параллель между пеной и торжествами по случаю трехсотлетия Питера. Действительно, если разобраться, выходит одно и то же. Отремонтированные фасады домов на Невском закрывают собой обшарпанное убожество внутренних домов, рассыпающихся подъездов и квартир с лопающимися трубами. Точь-в-точь как эта пена. Реально, если можно отремонтировать пару домов и покрасить несколько дворцов, продав все это федеральному бюджету за 700 миллионов долларов, то что мешает навесить на ржавые коммуникации новую сантехнику и продавать потом «гостям Северной столицы» номер за 15 тысяч 35 рублей в сутки?
Тем не менее теплая вода способствует релаксации и очищению мозгов от последствий утреннего «ускорения». Я провожу в ванной около часа, тщательно бреюсь, затем выхожу в комнату, разбираю сумку и начинаю переодеваться в костюм. В целом настроение улучшается. Еще через полчаса я допиваю свой кофе в холле отеля, звоню любителю громкой танцевальной музыки Леше и выхожу из гостиницы.
Наш питерский офис находится в милом особнячке, построенном в середине девятнадцатого века. Несмотря на более чем скромный штат в восемь человек, он занимает пространство в сто квадратных метров, что объясняется соображениями экономии или чего-то подобного. От хитросплетений стоимости арендной платы я всегда был слишком далек.
Штат представительства в Питере состоит из директора Володи Гулякина, его секретарши, менеджера по маркетингу, водителя, трех сейлсов (Даши, Маши и, по-моему, Наташи) и девушки Полины, исполняющей неизвестные функции, но носящей гордое звание офис-менеджера (с первого взгляда на нее у меня закрадывается подозрение, что исполняет она в основном амурные функции). Прямыми продажами представительство не занимается, а только контролирует работу наших дистрибьюторов, маркетинговые бюджеты и промоушн-акции. Коллектив напоминает колхоз военного времени, в котором всю мужскую работу выполняют жены ушедших на фронт под управлением хитрого председателя, не взятого в армию по болезни. Офисное пространство хитрым образом поделено на кельи различного объема, в которых эти женщины и помещаются со всем своим обширным скарбом. Целый день они гоняют чаи и кофеи, изредка отвлекаясь на звонки в Москву или клиентам. Помимо ассоциаций с колхозом, питерское представительство напоминает мне уездную больницу. Даже местные женщины ввиду своей рутинной и неспешной работы похожи на старушек нянечек, чей возраст неопределим. То ли тридцать два, то ли пятьдесят четыре.
Реально все выглядит как больница с несложными пациентами, в которой пахнет чистотой, старостью, бинтами и воровством. Да, да, воровство также имеет свой запах. Ты начинаешь ощущать это, когда попадаешь в коллектив мелких жуликов. Вероятно, поры их тела выделяют особый гормон, пахнущий застенчивым стыдом, жульничеством и страхом. В свете последней идеи перехода в режим прямых продаж настроение у директора нашей питерской богадельни, надо понимать, не совсем хорошее. С одной стороны, увеличение штата и маркетингового бюджета, с другой стороны, неминуемая личная ответственность за планы продаж, которые уже нельзя будет списать на нерасторопность дистрибьюторов.
Я пересекаю порог офиса, обуреваемый жаждой деятельности. Странно, но здешняя атмосфера неторопливого безделья всегда вызывает во мне обратные желания. Вероятно, из чувства противоречия. Я здороваюсь с персоналом, пребывающим сегодня в полном составе и толпящимся в холле. Я жму руку каждой девушке, согласно американским корпоративным правилам, хотя мог бы и расцеловаться в щечки, как принято у слащавых французов или вечно похотливых итальяшек. Но, если честно, меня совсем не греет перспектива расцеловывания с этими жабами, посему я выбираю подчеркнуто деловой, англосаксонский стиль.
И все очень радостны, и каждая говорит мне что-то вроде «С приездом!», или «Как доехали?», или «Как вам Питер?», или прочую, приличествующую моменту, ахинею того же сорта. И у всех на лице написаны разные реплики/комментарии к сценке типа «Ничего, симпатичный мужик», или «Придурок столичный», или «Спросить его, что ли, заплатят ли декретные в случае чего?». И у всех вдоль лбов, словно начертанный красным маркером, пульсирует единственный объединяющий их вопрос: «ЗА ЧТО?»
Володя, источая гостеприимство, выходит ко мне навстречу и долго жмет руку. Здесь проявляется очень тонкий момент. Если бы он встретил меня со всеми вместе, в холле, он показал бы своим сотрудникам, что он также очень взволнован появлением московского визитера и спешит первым принести присягу на верность. Такое подобострастие могло бы поколебать его статус местного боярина в глазах челяди и означало бы его полный переход под мою юрисдикцию на время визита. С другой стороны, оставшись у себя в кабинете, он выказал бы полное неуважение ко мне, что не осталось бы безнаказанным. Встретив же меня на полпути, подобно хозяину дома, Вова остался целиком в рамках кодекса чести корпоративного самурая. У которого полный порядок в хозяйстве и полное понимание процедуры высказывания делового респекта.
— С приездом в город-герой Санкт-Петербург, — улыбается Вова.
— Спасибо. Как жизнь? Конкуренты еще не одолели?
— Да вроде нет, пока все тип-топ! — Одна из немногих англосаксонских фразочек, наряду с «оки-доки» вызывающая у меня рвотные позывы. — Кофе попьем?
— Попьем, Вова, конечно, попьем. Ты сходняк дистрибьюторов на сколько назначил?
— На два часа дня. Все уже обзвонились, спрашивают, чего москвичи удумали.
— Да брось ты, — настраиваюсь я на предложенную им шутливую волну, — чего мы там у себя придумаем? Так, пару часов без толку поговорим о природе и погоде и разойдемся.
— Ну, может, кофе попьем и пообедать успеем съездить?
— Да нет, Вов, завтра пообедаем. Ты лучше поручи своему секретарю подготовить мне цифры оборотов по клиентам, дебиторскую задолженность, рекламные бюджеты, ну ты сам знаешь. И попроси персонал не расходиться.
— Да у нас уже готово все, — отвечает Вова обиженным тоном. — Вчера еще сделали.
— Да у тебя, я вижу, дисциплина прямо армейская. Ну, тогда дай мне часик, я с бумагами покопаюсь, а потом с сотрудниками поговорю, а там и дистрибьюторов твоих начнем допрашивать.
Гулякин если и ожидал от меня некоего рвения, то уж явно не такого. По имеющейся у него обо мне информации, ждал его визит отъявленного раздолбая, любителя веселого досуга и ночной жизни. Что же, лучше один раз увидеть и все такое. Воистину, картинки обманчивы.
Еще час я провожу с бумагами, переписываю себе годовые обороты клиентов, соотношу их с количеством обслуживаемых и с бюджетами, делаю пометки в блокноте и просматриваю почту. Затем вызываю по одному сейлс-менеджеров, осведомляюсь об их достижениях и спрашиваю их мнение насчет открытия собственных, прямых продаж. Все как один утверждают, что затраты на этот переход не сопоставимы с результатами, рассказывают о неготовности рынка к большим объемам и тяготам неплатежей со стороны клиентов, которые сейчас расхлебывают дистрибьюторы. Я отмечаю, что подготовительная работа проведена Гулякиным на «отлично». Барина, сумевшего убедить персонал, что все будет только хуже, здесь чтут и боятся.
Периодически в переговорную, ставшую на время моим кабинетом, заглядывает Гулякин, осведомляется, «все ли в порядке», и подгоняет свою секретаршу с кофе.
В какой-то момент у меня звонит мобильный и говорит голосом моего питерского интернет-приятеля Миши:
— Зиг хайль! — Миша повернут на истории Третьего рейха, он даже как-то давно продавал мне легенду о том, что его дед — немец, взятый в плен во время блокады Ленинграда, осевший здесь, родивший детей и передавший по наследству Мишке арийскую суровость и штык-нож времен Второй мировой. Поскольку данных, опровергающих это, я не имею, мне остается только верить на слово.
— Воистину зиг хайль, — отвечаю я.
— Ты в Рязани еще или уже у нас, в столице?
— В столице, в столице. В Питере.
— Ну че, какие планы?
— Планы по «плану», Миша. У тебя настрой имеется? Все в силе?
— У меня, как у подводных лодок «кригсмарин», есть цель, есть дистанция. Остальное — детали.