И Аптеку Духовную, и Киноварный Цвет, какого на всем свете нет.
Таганка мышеловными котенками-алабрысамиторговала, певчих птах и вяхирей навязывала, да ручных лисенят, да ежиков, да ужиков,лесным живьем не брезговала.
Детки у папаши щеглаклянчили "купи-купи", а папаша отнекивался, отнекивался, да купил. А птахтаганский с секретом: щегол-гоностарь, весь год в клетке под платом скачет-молчит.Наступает Страстная пятница, всетрепетный день, когда в храмах огня не теплят, такповиснет гоностарь на жердочке и чудной смертью обомрет, а в Светлое воскресение- гляди - встрепенулся живунок, поет-веселится, Христа славит красным голосом. Покажив гоностарь - всей Москве стоять и цвести непалимой купиной.
Хороша штучка, да последняя!
И на отшибе хорошествавдосталь было. Торговались, плясали под ручку, пировали под солнцем на скатертях,в кучах червонных листьев барахтались с хохотом, четыре мужика поворачивали круглиповый на крестовине-вороте. Проплывали на потешном кругу девушки с ухажерами верхомна белых утицах, рыбах дивьих, конях морских, петухах индейских в сапожках малиновых.Скрипела ось карусельная, бусы рассыпались на легком ветру, алые и белые сочеталисьна лету рукава. Последние дни солнце к Москве оборотясь лицом стояло. Отцветалив просини высокие зоркие дни девичьей осени-синицы.
Щедруха-Москва, овощная,скоромная, пестрядинная, бондарная, холстомерная, ягодная. Всякий день - сегодня.
Глаза у Москвы лазоревы,злы от веселья, веселы от злости.
На Москве жизнь привольная,всем на зависть, всякого товару явного и тайного-навалом.
По лесам окрест кедры,кипарисы да винограды никем не видимы расцветают, гуляет по московским лесам Душачистая, лента аленькая в русой коске, ест считанную малинку-златенику с ладони,по дубравам прохлаждается ножками точеными, позолоченными.
В моих садах незримых,незнаемых, несказанных всяких птиц преисполнено и украшено: пернатых и краснопевныхсиринов и попугаев и страфукамилов.
Мимо едут люди, не видятсада, птиц не чуют, разве кони ржанием приветствуют красоту сокрытую. Нашими слезамиплачет Душа чистая - на Москву дожди точит туманные.
Торг ревёт, всё за деньгиберет.
Давай подходи, и другихприводи, и Мишки и Тишки, и Варушки и Анюшки, приценись, удивись!
Нет, богата Москва, пишетпо белому льну одномедной патокой повесть о роскошном житии и веселии.
Да, утешьтесь, никтона Москве не работает! Все москвичи жрут задаром маковые калачи, волошские орешкипопусту щелкают, да яхонты-бисеры, как шелуху плюют, алмазы-смарагды у нас на Москвеглухие петухи не клюют, и народец не мрет, а из пальца родится, спаси Богородица!Торги многолюдные, реки многорыбные, огороды плодородные.
А что не в клетях, тона лотках.
Мостового белого стуказачерпывай из кадки, пробуй. Шубы сомовьи на манер собольих, льдом горячим подбитые- примеряй на зиму. Девичья снятого молока да тучных куриных титек пожалте - вразливи на развес. Кошачье воркотание на продажу есть - хоть крупное, хоть мелкое. Вежливоежуравлиное ступание - товар редкий, по пятницам. А тележного скрипу, солнечногоблеску, да нищеты человечьей золотничок впридачу малым ребятам покупают для утешения.Да все что ни схвати - есть, хоть возами бери, по десять аршин лягушиной икры сПоклонной горы, хоть сафьяна турецкого с моста Замоскворецкого, в лукошке курочку-хохлатку,в окошке - девкину мохнатку, неношену, сладку.
Навязывал мне плут -Макарка со Швивой Горки из-под полы товар особого манеру, не для христьянской веры,а потребный холостому кавалеру. Глянул под полу - думал, что помру, полна пола лисьимияйцами нового урожаю. Врал на духу Макарка, что яйца лисьи, толчены, коли их с виномпьют, распаляют похоть человеческую к совокуплению женскому. Десять копеек не трата,да я не польстился, дальше пошел.
Есть за Пресненскимивалами, за Грузинскими долами, переулок не мал не велик, а так себе, впору. СреднийТрехгорный, а иные именуют его Заворотным, а иные - Семиветреным. Дворы открытые,склады на изнанке, лавки налицо, все отпертые, веселые лавки.
Издавна по царской волеселились здесь шуты гороховые и пустошники, мастера празднеств, дети матушки Масленицы-Перетряхи,плясовицы семигрешной, блинницы-анафемы.
Тут и мастерские масоки разных машкерадных ухищрений, где петушиные перья да стеклярусы на клею выкладываютприхотными узорами на павлиний глаз, иномирные очи прорезывают в харях скарамушьих,готовят лисоватые лицедейства и три погибели не наши.
Поодаль фокусных делмастаки-морочилы предлагали свое пропащее волшебство с порога ворохом.
Игрушки детские, ряженыекуколки, побрякушки, хлопушки, летающие птички на ниточке, бегающие мышки, лягушкина гармошке и морские жители и пузыри-визгуны, тещины языки, китайские хвосты...Ай,какие хвосты плели сироты из крашеного мочала - и не хочешь, залюбуешься.
Всем сиротам Пресня- кормилица. Обучали ничьих детей по празднотворным дворам серебряному, медномуи оловянному ремеслу, часовой хитрости, и даже епонскому лаковому делу. Для девочекнамечали женские занятия: шить потешную одежку из лоскутов, свистульки лепить ирасписывать, цветы вертеть бумажные, цукаты и леденцы варить - все, что праздникупотребно.
В давние годы, когданежную к нам мать Екатерину на Москве короновали, в пустошной слободе все торжественныеколесницы и чудеса для процессий готовили - и вола крылатого из пяти воловьих шкуршили, и человека на нем сидящего - а у человека того - в груди окно прорезано было- чтобы помыслы тайные видеть, а в руках - жезл с малым домиком, что вкруг своейоси поворачивался, знаменуя непостоянство, а в том домике гишпанский карла плясалс фонариком на носу. "Свет несу, а сам не вижу". Весь Парнас с музамии Золотой век снабдили слобожане масками, костюмами, причудами и гирляндами.
На склоне ближе к излучинереки Пресни стояла опасная мастерская под пожарными древами, под рябинами октябрьскими.Листва осыпалась, а ярые грозди горели ожогами на охальном ветру - будто целовали,ягоды, ягоды в губы горькие падали. Упаси Господь, если кто из работников искрусронит или стружку оставит - всей Пресне гибнуть красной смертью. Привыкли мастеровые- огневары есть на обед холодное, и с вечерней зарей работу шабашить - нельзя вмастерской ни лучины, ни свечи, ни лампады держать.
В опасных котлах творилигорючие смеси немцы да белые литвины, стержни бенгальские макали в застывающее гремучееварево.
Москва от копеечной свечисгорела, а от трехгорного зелья весь мир займется и вспыхнет. И пойдет забава повесям и по городам и ночь станет днем. Ах ты, ночь, где твоя дочь?
Дочь моя на чужом полеогонь-полымя острым серпом жнет, звезды булгарские хвостатые в подол собирает, белыеволосы молоньями по плечам текут, и те звезды горят и журавли кричат, так кричат,что души не слышно.
На склоне стояли складымастеров фейерверков и иллюминаций, то, что на весь свет дает радость и тьму разгоняет,и новогодний снег шутихами и заревами красит.
В Государевы дни триумфальныехрамины городили, украшенные фейерверочными фигурами. Количества пускаемых ракет,бураков и римских свечей и звездочтецам не вызнать было.
Большие ракеты рассыпалисьв воздухе звездочками, страстоцветами, швермерами и серебром огненного дождя.
Старый фейерверкер -глава всего дела, такие составы знал, что и на воде горели. Умел для увеселениямастерить фугасы фигурные - то киты, то дельфины, то бабы-рыбы, фараонки водоблудницы,или селезни да лебеди, которые быстро вертелись, извергали огненные фонтаны и, наконец,с громким треском разрывались, источаясь над водами последним огнем.
Хранились на почетномместе выписки из "Огненной книги" Марка Грека. Все понамешано в котле- польская соль, каменное масло, смола, и жженая известь, сказано: возьми одну частьканифоли, одну часть серы, три части сажи с чертовой рожи, шесть частей селитрыистолки вместе в пудру и раствори в льняном или лавровом масле ангельского отжима.А напоследок - добавь толику тайного недобра, белой зависти да одно горчичное семечко.С одной искры выйдет горевание вспыльчивое, огненное, ревущее.
- Продай, мастер, своегосостава туесок. Для увеселения сердца.
Удивился фейерверкерпросьбе, и на покупателя взглянул в прищур. Камзол лакейский, с чужого будто плеча.С тела и на лицо - мякота бабья, хоть за щечку ущипни, молоко с кровью. Глаза блудныеот невинности. За ушко заправлена рябиновая кисть для баловства - походя сорвална дворе.
- Из какого дома будешь?- спросил фейерверкер. - Писаную грамоту от хозяина имеешь?
Промолчал покупатель,протянул в кошеле такую писаную грамоту, что пересчитав ее, фейерверкер только крякнул,усы огладил и стал нелюбопытен, только оглянулся - не следят ли за сделкой глазазавидущие.
Туесок принял - свежий,новокупленный, так бересточкой пахнет томительно по-лесному. Наполнил до краев тягучейжижей, притертой крышкой плотно покрыл и дал необходимые наставления, как по кубарями плошкам для иллюминации разливать.
Товар отменный, на водегорит, на ветру не гаснет, только песку и мокрому войлоку покоряется, а если и томуне покорится, тут уж надо обносить пожар иконою Богоматери Непалимой Купины, и тропарьпеть с упованием:
"Иже в купине, огнемгорящей и несгораемой показавый Моисеови Пречистую Твою Матерь, Христе Боже, огньБожества неопальне во чреве приимшую. Теми молитвами от пламени страстей избавинас и от огненных запалений град Твой сохрани." - всякий мастер-огневар НепалимуюКупину назубок знает -и вечером и утром поют, чтоб чего не вышло.
Покупатель поклонился,и ушел за рябины-горемыки, а на боках тяжкого туеска - все лошадки да солнышки,да берестяные занозки. Невмоготу было идти молодому, огнь Божества во чреве чернымзельем взбучился, наружу просился - роди меня, под горло душил.
Полдела исполнено - полделаосталось.
Солнышко в Черные Грязиподковой свалилось и погасло.
Протянулось марево надпрудами.
На поле Преснецком за