сундук в изголовье.
Как и все, был тяжелыйвенецейский ларец настежь открыт, там и держала старая от руки писанные книги, страшныекниги, немые, переплетенные в телячью кожу, без вензелей, как старые мастера умелиделать богобоязненно.
- Хорошо будешь читать,сучий сын - прохрипела бабка - все книги тебе отпишу. Они, как ты, отреченные, авось,через них лютой смертью сдохнешь!
- Тише, тише, тише -заклинал Кавалер и едва мокрый рот старухе не зажал, но сдержался.
Отреченными книгами именовалисьиздревле волшебные, чародейные, гадательные и божественные, от никонианской церквивозбраняемые книги и писания, привезенные на Русь из Царь-града или с Запада, отраскола кафолического.
Только бабкина смертьтот сундук отперла, на цыпочках по углам хоронилась смерть, скалилась в лицо клыкастымостовом землеройки.
Скисшим молоком разливалсямосковский свет из-за смертного холста, затянувшего узкие окна.
Кавалер торопливо и жадно,как вор, перебирал переплеты. Знал, что при Алексее Михайловиче, отце Петровом,отреченные книги истреблялись беспощадно, сжигались на площадях московских возами,только отчаянные головы хоронили старописьменные тома по глухим местам, а тут натебе - задарма в руки плывет сокровище, во время вздумала бабка часовать.
"Астролог или Звездочтец"- двенадцать звёзд, которым безумные люди верующие волхвуют, ищут чинов получениеи уроков житие, о влиянии планет на счастие новорожденных младенцев, а также насудьбы целых народов и общественное благоденствие: будет мир или война, урожай илиголод, повсеместное здравие или моровая язва.
Вот "Рафли"или "Аристотелевы врата" - неподъемная книга-тяжеловес, где медицина сопряженас движением светил, вот "Громовник", предзнаменование погодное, о будущихурожаях и повальных болезнях, "Колядник", что содержал приметы на какиедни приходится Рождество Христово, ""Аще будет Рождество Христово в среду- зима велика и тепла, весна дождева, жатва добра, пшеницы помалу, вина много, женаммор, старым пагуба". "Мысленник", где собраны сказания о созданиимира и человека, "Волховник" - сборник суеверных примет, "еже естьсе: храм трещит, ухозвон, воронограй, куроклик, огня печного бучение, песий война всякий час, птичье чаровье, по полету птиц толкование, "Путник" -"книга, в ней же есть написано о встречах добрых или злых". "Сносудец"о прельстительных образах, являемых во сне.
Закричала бабка, какворона подбитая горлом " Агхр-ха!"
Выгнулась дугой.
Успокоив насильно сухостойстарухиного тела, открыл Кавалер бесценную книгу с середины, переламывая мокруюбабкину смерть, прочитал чистым девическим голосом:
- Если месяц март золотымободом вкруг светила окружен - воды много будет. Месяц апрель окружен - война будет....Месяц июнь окружен - зверям смерть будет. Месяц ноябрь окружен - глад будет. Месяцянварь окружен - морозов много будет. Месяц февраль окружен - сильные цари и князисражаются от востока до запада".
Спросил, присев на корточкиу колен полутрупа:
- Что ты хочешь слышать,бабушка?
Сама выбрала старухаиз многих отреченных книг одну. Самую тонкую. Указала негнущимся перстом.
Пресекшимся голосом прочелКавалер заглавие:
- Хождение Богородицыпо мукам.
Сутки читал Кавалер откорки до корки отреченную книгу над умирающей, прерывался лишь на то, чтобы отхлебнутьстоялой воды из кувшина, да отойти по нужде - чьи-то расторопные руки меняли лучиныи масло в лампах, доливали в кувшин воду, клали на дно серебряный крестик.
Когда бабка обмараласьпоследней черной жижей - очищалось тело, готовилось ко гробу, Кавалер сам отмылот дряни ее ноги и ягодицы, и снова взялся за книгу, некоторые страницы, уж наизустьзаучил во всем их ужасе, мучали киноварью прорисованные буквицы трубным гласом,но когда заканчивал, бабка шелестела неумолимо:
- Сызнова, внучек, сызнова.
Хотела Богородица увидеть,как мучаются души человеческие. А всех мук не исчислить, тут и железное дерево,с железными ветвями и сучьями, а на вершине его железные крюки, а на них множествомужей и жен, нацеплены за языки, тут и муж, за ноги подвешенный в коптильне за краяногтей, и огненные столы и горящие на нем многие души, и жена, за зубы на колу висящая,чья утроба червями кипяща и поедаема, и реки кровавые, в которых захлебываются исмерти второй чают, и "Господи помилуй" испекшимся языком не выговорить.Змеи трехглавые пожирают тех, кого отроду мать и отец крепкими словами прокляли.Нет такой муки, издевательства, поругания, белокаленой боли, которую бы по Божьемумилосердию, в кромешном аду не выдумали сторожевые ангелы. Пошли по колено ангелы,по сусекам поскребли, выпекли любовный белый хлеб из нашей костной муки, царю настол подали. Да, Государь, жуй, глотай, нахваливай, мы еще напечем, муки много,год урожайный, таково наше ремесло Божье, тебе угождать.
Но плакала Богородица,спрашивала грешников: - Что вы сделали, несчастные, окаянные, как попали вы сюда,недостойные? Тогда мученики сказали Богородице : "О благодатная, мы никогдасвета не видели, не можем смотреть наверх".
Впился Кавалер ногтямив мякоть ладони, когда подали сзади кувшин осклизлый, оскалил зубы, и попросил:
- Водки.
Помедлили, но подализеленую сулею. Он пил из горла, без вкуса и хмеля, и, охрипнув, читал, борясь счугунным сном, налившим виски дополна:
- ....И сказал Ей архистратигМихаил : "Пойдем, пресвятая, я покажу тебе огненное озеро, где мучается родхристианский". Богородица увидела и услышала их плач и вопль, а самих грешниковне было видно, и спросила: "В чем грех тех, кто здесь находится?". И сказалей Михаил: "Это те, что крестились и крест поминали, а творили дьявольскиедела и не успевали покаяться, из-за этого они так мучаются здесь". И сказалаПресвятая архистратигу: "Единственную молитву обращаю к тебе, чтобы и я моглавойти и мучиться с христианами, потому что они назвались чадами Сына моего".Но сказал архистратиг: "Будь в раю"....
Осекся Кавалер, вполголосаслова Богородицы перечел, будто впервые. Ожёг глотку последний глоток зелья, покатиласьпустая сулея.
На последнем издыханиитеплился промасленный фитилек. Спали по углам скоты и уродцы вперемешку теснехонько.
- Что же, Она хотелас нами остаться в проклятии? Одной из нас? Она - и не с ними, за царским столом,а с нами... В реке сукровичной, на столах пыточных, в гробах свинцовых, во всем,что милостивцы господни для нас придумали. Она хотела, чтобы ее, чистую, с намичерви ели, не хотела свысока на нас смотреть и радоваться тому, что спасена... Онанас не судила? Не кляла? Не плюнула? Не отвернулась? Бабушка, бабушка, слышишь,как хорошо...
Блудное сияние за оконнымизанавесями разливалось неумолимо в последней белизне.
Лежала бабка с открытымиглазами, лицо обтянулось по черепу, как барабанная шкура, дышала чуднО, как никогдараньше, будто трудную работу совершала, как нарочно: Хы-гы, хы-гы, хы-гы..."
Язык обметанный вывалился.
- Ба...бушка... - послогам шепнул Кавалер и вспотевший лоб ее потрогал.
Вдруг села старуха, пальцемна него прицелилась и с ненавистью сатанинской затвердила в такт равновесному отходномудыханию:
- Ты. Ты. Ты. Ты....- откинулась на полуслове, протянулась на соломе во весь рост.
Уронил отреченную книгуКавалер и растерялся. Заснула?
Неверен огонек, выпилпочти все маслице и сократился кружок светлый - того гляди остынет...
В сиянии смутном снизувверх выступило лицо, будто умным скульптором сильно вылепленное. Тяжелый лоб, скруглыми залысинами, скулы и провалы ласковых глаз. Челюсть мужская, красивая, надежная.И за приятным этим лицом некстати взгромоздился горб, словно улиткин дом.
Сказал собеседник Кавалерудва слова:
- Царствие Небесное.
- Отмучилась? - без веры,спросил Кавалер, сам не зная, с кем говорит.
- Она давно умерла,- ответил собеседник - и протянул ниоткуда миску с водой и чистую тряпицу, - небойся. Умой ее личико и сам все увидишь.
Покорно взял Кавалерприношение, сел рядом со старухой, и медленно выжав влагу в миску, стал отиратьлицо бабкино. И под руками его, искаженные мукой черты разгладились и сырой гипсовойбелизной залились ото лба до подбородка. Это смерть свое милосердное искусство навела,раскрылась бабушка в красоте последней, как отреченная книга, отступила сквернаи ненависть.
Легко закрыл глаза новопреставленнойКавалер, припал щекой спелой ко впалой ее щеке. Язык на место убрал. Поцеловал вгубы. Рукавом, отер слезы, он сам не заметил, что плачет, оттого и плакал, не боясьсправедливого стороннего осуждения.
И наконец рассмотрел Кавалер с кем разговаривалв тяжелый час.
Сидел напротив него,скорчившись над истратным светом, черный горбатый карла.
Подбородком в коленоуперся. Огромный горб безобразил его, словно Господь Бог его подвыпив творил, апротрезвел, ахнул, скомкал в кулаке. Но потом пожалел и шмякнул как попало наземь- живи по милости Моей, разрешаю.
Одурев от бессонницы,пытался вспомнить Кавалер, как же раньше, среди бабкиных потешнников не замечалего, да разве заметишь в толпе юродиков еще одного карлу - мало их что ли под ногамиболтается, как кошки, все на один салтык.
Черный карла ростом сдитя семилетнее, ручки-ножки скручены недугом врожденным до нелепости, а лицо мудрое,мужское, тяжелое и прекрасное в зрелости своей. С такой лаской и тоской смотрелкарла, что сердце падало. Повторил не пискляво, а сливовым ласковым баском:
- Царствие Небесное.
- Я надеюсь... - отозвалсяКавалер, на покойницу указывая.
- Ты не понял - усмехнулсякарла - Царствие Небесное, это меня так зовут. Возьми меня на руки, я окна открою,пока все спят.
Безропотно Кавалер, чужойплоти гнушавшийся, поднял карлу под мышки, понес от окна к окну, удивляясь, какже по-детски легко тельце уродца. Черный карла деловито снимал с оконных рам холсты,отпирал щеколды - и вступило в спальню постылое бессолнечное утро и свежий масленичный