Любовь Андреевна с трескомзахлопнула срамной ларец. Накинула на желтые кости кипенные ткани, закрыла лицовеером со слюдяными вставными глазами.
Дернула гарусную полоскузвонка.
Позвала в гостиную соглядатаев.
Верные воры, в душу безмыла пролезут, на всякую дырочку у них имелась отмычка. Оба-два злыдня, один черноглазыйбедрастый, второй - шестопалый.
Первый в Тифлисе родился,по острогам с малолетства, за коровьи очи и пристрастие к особым тюремным услугампрозвали его Тамаркой, второй шестопалый, псковский обыватель, к шестому пальцучто плохо лежит - прилипало.
Фартовые парни.
Тамарка и Шестерка, старинныеприспешники Любови, в свое время из каких только ям не выволакивала плутов московскаябарыня.
Брала на поруки, платилабаснословные выкупы, всем ей обязаны. Ноги мыть и воду пить будут, если что.
Встали перед ЛюбовьюАндреевной холуята, поясницы прогнули, ждали приказа.
Выложила "лицом"вниз перед ними овальный - с ладонь портрет Кавалера Любовь Андреевна. Сказала все- имя, дом, сродников,
- Мне надобно знать,где этот человек бывает, по каким делам пропадает из дому тишком, с кем мне, самтого не ведая, изменяет, мыслью, словом, делом и не исполением долга.
За правду - озолочу,за ложь - сгною. Задаток у ключницы возьмете. И на каждого полштофа зверобоя всякийдень. Гуляй душа, пока я добра.
Кивнули наемные и безлишних слов вышли на свет.
Не впервой работа холуям.Трудно ли мамке падаль принести, коли пожелала. Очень почитали Тамарка с ШестеркойЛюбовь Андреевну, на именины ставили вскладчину в храме пудовую свечу.
Переглянулись злыдни,размяли, хрустнув суставами, бледные руки, будто корневища из погреба.
На конюшне для соглядатаевоседлали первых лошадей.
Остроносые сапоги жёстколегли в стремена.
Хлестко пали плети наокатистые конские бока.
С места в галоп прянуливсадники, разметали скоком солому и опилки на скотском дворе.
Тополиное лето поплылонад Москвой. Заволокло Москву молоком.
Перекосилось в небесахпорченное июньское солнце.
Голову на руки уронилаЛюбовь Андреевна, размазала лбом пепел по столешнице.
Хотела плакать и не могла.
- Не я. Ты, молодой,меня заставил на крайнее дело пойти. Так и знай.
В тот же день фазанаснесли по приказу хозяйки на кухню.
- Прррррр!...- застрекоталубоец, завертел птицу, хряснул на колоду и одним ударом секача снес голову.
Побежал безголовый фазан,поволок радужный хвост.
Затоптался на пороге.
Кровяным горлом прокричалзорю.
Глава 16
Царицыно село
Лягу, не благословясь,встану, не перекрестясь, крест под пяту положу, отца-мать приворожу.
Возвращайтесь, батька с маткой, тем путем, каким на погост везли!
Бабы пива наварили, монашкиоладьев напекли, слепцы постелили черемисские ковры, вологодские холсты, соловецкиекресты в головах, да калачик с водочкой в ногах.
Вот тебе, матка, коклюшкида прясло, плети да пряди, ко мне приди.
Вот тебе батька, топорда вожжа, руби да езжай, ко мне спешай.
В умирашки играть, пировать,почивать, беседовать, уж пожалуйте.
Посиротствуем, поюродствуем,по папертям со свечами настоимся за копеечку, всем гостенькам доставим радости,не пустым ковшом обнесем погост, до седьмой звезды прогуляемся.
На телесное не оглянемся,покатаемся, поваляемся, от сырой земли отчураемся.
Не осталось в Россииземли не вспаханной, вся поделена, размежевана, поросла быльем да татарником, недосталось нам ни полгрядочки.
Торопись, сестра, распашипогост, посолонь бреди под Стожарами, по колено в грязи, по темя - в облаках, рукава- на росстанях, подолы на пристанях.
А я в ту гряду негниющееброшу семечко.
Перелетные огоньки вбороздах кружат, от лесных болот тянет падымок, будет день погож, урожай хорош,голова в кустах, вся земля в крестах.
Конь в урвину скок, коньв другую скок, девка косами трясет, на загорбке гроб несет. В косе монетки, в гробу- кукушка, во лбу - Москва.
На погосте коростельки- "дерг-дерг", на погосте разнотравье да мох, на погосте водит девка- пахарка доброезжего коня, на нетканой ленточке.
Так пойду я по теплойпашенке, потревожу родительские косточки, перемою каждую непочатой водой колодезной,приложу, как созданы, костку к костке, хрящик к хрящику, перевью пенькой и покроюих остовы одеждой праздничной.
Вместе и ляжем мы надурман-траве: справа батюшка, слева матушка, посредине я - их рожёный сын.
В головах у матушки- чаша с молоком, в головах у батюшки - ковш дегтя, в головах моих костер-нодья.С правой руки соскребаю плоть, из мизинца левого источаю кровь, свиваю из тряпкикуколку величиною с перст, ту куколку валяю во плоти и крови, кладу в огонь, сгребаюзолу, и развею ту золу по ветру, надвое разделя, заметаю наши следы золой, от живых,от злых, от прозорливых.
Взойду я поутру на Фаворскуюгору. Узрю леса и вражки, села и медные прииски, колодцы и поскотины, и святу-девкуптицу Сирина, что немолчно поет, никому не дает.
Уши есть, слушай.
Спаси мою душу.
Стану будить усопших.
Встаньте убитые, разбудитеповешенных. Встаньте повешенные, разбудите с дерева падших. Встаньте с дерева падшие,разбудите в чаще заблудших. Встаньте в чаще заблудшие, разбудите зверем поеденных.Встаньте, зверем поеденные, разбудите топором порубленных. Встаньте, топором порубленные,разбудите безымянных.
Пришел к вам Ничего-человек,принес вам честной обед, русский поминок, белой лебеди яйцо. Кушайте, пируйте, мертвымиртами, если встали. А есть не хотите, так прочь летите.
Фррр! На небо! Я с вами.
Стариком родился, младенцемпомру
Лечу, кручу, запутатьхочу.
Чур моя дума, чур моетело, чур моя кровь.
Хорошие люди шептали:приди на могильник на солнечном закате или как волки не видят в ночь, к мертвецунепокаянному, ляг в головах, поздоровайся, а имени не знаешь, зови, коли мужик лежит- Иваном, а коли баба, так просто бабой или сестричкой, а если наверняка хочешь- так маткой. Имени у женщины по смерти нет, одна матка, что в теле не истлевает,к ней и взывай.
Копай землю глубоко кногам, чтобы рука в яму вошла по плечо, положи яйцо, говоря: Вот тебе гостинец,земеля, а за то встань ты и мне пособи горе выгоревать, врага извести, девку ночьюрастрясти, или Господи прости.
Есть навья косточка,мелкая, на ступне или запястье, вроде бобочка, у комля пальца, где проходит сухожилиедля сгиба перста. Та косточка причиняет беды и смертельные хвори, в трупе не гниет,
А родилась косточка оттого,что Адам, прародитель наш, в Навий день, с пьяных глаз через забор перелез и ушибся.
Навья косточка в живоммясе шибко болит, в Бога верить не велит. Зажми ту косточку меж зубами и говоримысленно: Ты вставай, Иван, князь Ваганьковский! Ты беги, Иван, по большим лугам.Ковыляй, Иван, по смоленским болотинам, по мещерским корежинам, по керженским чащобищам.Он такой Иван - лубяны глаза, царь Костян, Хлоптун, ненасытный пёс, костяной колпак.
Зря ли я тебя поднял,спящего, из-под тесной могильной насыпи?
Ты глодай, Иван, плотькрещеную.
Исполняй, Иван, прихотьбарскую.
Не ослабь, Иван, моеговрага.
Не оставь, Иван, моюмилую.
Не прости, Иван, меня,грешного.
Сторож на Рогожской заставерассказывал, что в канун Тихонова дня, когда солнце тихо за валы заходит, поднимаютсяпо валам отрочки в церквотканых рубахах до полу, а в руках у них - свечи царские,а за пазухой - слезы сладкие, очи зоркие повязаны туго натуго черным венчиком смолитвой, имя Спасово для них зорче зрения, слаще сладости, крепче крепости. Спередито отрочки - отрочки, а сзади - отроковицы, из затылочной кости у них другое лицорастет - девичье, а спины и вовсе нет - две утробы, две грудины, спереди гладко,сзади бугорками. В четыре-то глаза слепота их зорче. Где пройдут отрочки - там живоцветрастет, а тлетворный плод расточается, что повенчано - разлучается. Сквозь запоры,замки, заслоны проникают в домы честные отрочки, стоят в головах у спящих до заутрени,задирают до срама рубахи белые, навевают нам сны подолами в лоб. Не простые сны- беспробудные, валаамские.
Под утро отрочки тушатсвечи и бредут в обратный путь. Кто с порожними руками, кто - с уловом - с овечкойбелой или пегонькой - то не овечка, а душа отошедшая, помраченная. Несут отрочкидуши на полынные лужки, на стригальные дворы, на Забыть-реку водопойную, где секирапри корени, а день при вечери.
Мимо сторожки проходятотрочки, каждый мечет свечу погасшую - к утру сторож огарки выгребает, на свечнойдвор относит, отливают свечи поминальные заново, чтоб стада московские не скуделигод от года, чтоб лицо земли обновлялось, старое в землю, новое в мир.
Как душа с телом расставалась,не простилась, воротилась: Ты прости-прощай, тело белое. Как тебе, земле, в землюидти, а как вам, костям, во гробе лежать? А как мне, душе, злой ответ держать? Какв Забыть-реке перевоз искать? Как стоят у Забыть- реки души грешные, беззаконные,они вопят и кричат, перевоза хотят.
Перевозчик пьян, челночокс дырой, вброд не перейти, вплавь не одолеть, душа моя дикой уточкой по воде крыламиплещет, человечьим голосом плачет, родителей кличет, откликаются ей родители с тогоберега:
- Как спешить мне тропойродительской?
- За горушки, мой свет, за красные. За облацы,мой свет, за тесные. К красну солнышку на приберегушку, к светлу месяцу на приглядочку,за частые звезды подвосточные на иное безвестное живленьицо....
Навьи проводы, навьякосточка, навья свадебка
Все твоё - моё,
Все моё - твоё.
Помин-не аминь .
Навьё - не моё.
Ё-моё.
+++
До света осыпались напустынную Москву последние росы. Поседели черемуховые грозди в Немецкой слободе.Грачи-чернецы спорили на замшелой крыше конюшни Харитоньева дома. Перемежались нежныежелтые голоса птиц. Утренний печной дым горчил по холодку, нанизывался на развилки