на посохах кувыркачих поезжан. Бурлили медные котлы с вареным мясом, поварята поддавалижару, ражие повара с ножами швыряли в плошки дармовую кипучую жратву. Раскаленныйпылкий жир бараньих курдюков прыскал на жадные руки обжор.
Арапы в карминных шальварахглотали огненные языки. Кивали мишурные султаны на лошадиных головах, цокали поторцовым мостовым шипованные подковы. Остро несло мускусом и потешным порохом. Походу поезда с треском распахивались окна от первых до чердачных этажей, вываливалисьиз подвалов и с балконов обыватели в халатах, визжали навзрыд кружевные жены, вчем были выскакивали на мороз бездельники и зеваки. Крикнул косоротый дворник науглу "Даром наливают!!!" - и валом повалил народ на невский лёд к котлам.Глотали полынную водку, наливали глаза белым казенным вином, выли, дрались, целовались.
На перекрестках лоскутные румяные девки -"Дуньки" с выпученными зенками, хлестали себя по щекам от азарта, ввинчивалив стойкий морозный воздух острый визг, орали на бегу, задирали нижние юбки, терялибашмачные отопки в талом от русопятого бегства снегу.
- Е-едут!!! Едут молодые!!!Ай, стра-ашно! Ай, хорошо!"
Сто пятьдесят пар всякогороссийского сброда составляли свадебный поезд, черемисы, башкиры, татарва, самоеды,чуваши, карельская чухна, мордва косолапая, все в парадных нарядах своего племени.На остановках подавали бегом каждому народу свойственное кушанье - кому жирную шурпу,кому тушеные бараньи кишки, кому ржаные калитки с ежевикой и голубикой, кому прогорклыйкитовый жир и тухлую тюленину из мясных ям, вырытых в вечной мерзлоте.
Катились вприскочку покорявым наледям разузоренные санки, не просто так санки - а рыбы круглоротые, хрящеваторукие,шеперые, в изумрудно-золотой чешуе диковинные звери, птицы райские и адские. Запрягалишутовские экипажи кем попало - тут и хорькали мохнатые олени-северяки, голубоглазыехаски в упряжках тянули плоские нарты, трусили дикие свиньи в красной сбруе на кормленыхтелесах, поспевали за ними горбатые волы, винторогие козлы и ангорские козы. Дажеприрученные тамбовские и костромские волки кашляли, путаясь в постромках, бежаливразнобой, скашивая глаза и в кровь разбивая лапы, вываливали на поворотах пьяноекомпанство в сугробы.
Со времен Петровскихкощунственных всепьянейших-всешутейших соборов и карличьих свадеб не видал Петербургтакого развеселого густого бесовства, вот и распялил воблые глаза на позорище.
Понеслись наискось запертыеузорными оградами сады, прямоходные проспекты и линии желтых зданий вослед свадебномупоезду в суматохе и предсмертном балаганстве.
Били в колокола спросонокраспатланные попы. Горланили певчие наряженные турками, лешими и марсельскими ворамивеличальные песни жениху и невесте.
Пьяные блевали в подворотняхи, опроставшись, рта не отерев, бросались в общую костлявую петербургскую пляску.От свадебного тесного пляса таяли прочные снега, сапоги, амстердамские тупоносыебашмаки и лапотки из предместий месили слякоть, бурую от кровушки и винища."
Строгая госпожа - зима1739 года, бранчливая, нетрезвая, удачливая, в уссурийских харзовых мехах от пятдо горлового отруба, скакала без головы по Петербургским крышам.
Солнце выливалось накрышные скаты, как яйцо.
Отрубленная голова вполнебанаклоняла круглый лоб.
Загодя хмурые работникивыехали на Неву и каналы и на малые реки, какие почище, на Смоленку да Фонтанку,топить и крушить лёд. Резали льдины на большие плиты, волокли на полозьях по муравьиномувереницей, укладывали плиты друг на друга, заливали водой, и крутой мороз сплавлялглыбы воедино.
Приглашенные зодчие- француз-скульптор, датчанин- инженер и русаки - умельцы обтесывали ледяное мясцо,укладывали согласно чертежам паз в паз холодные глыбины. Строили ажурную галереюкругом крыши, высекали ледяные балясины и статуи.
Вывели напоказ голубоеот стужи крыльцо с резным фронтоном, разделили дом на покои, в каждой половине подве светелки. Окна застеклили тонкими стылыми пластинами, в которых маревно и тошнотномножились раскосый рассвет и малосольные сумерки.
К привратным столбампризрачного дома выкатили шесть ледяных пушек и две широкогорлые мортиры. Приставилик орудиям кирасиров в железных шапках и раз в два часа краснорожие солдаты по командедавали залп и примкнув ружьецо с длинным штыком к голенищу гаркали "Виват!".Столь браво рявкали артиллеристы, что у женки чиновника Дворянкина из восьмого нумерана Литейном проспекте случились преждевременные роды. На радость и в тягость одуревшемуотцу чиновница разрешилась тройней - и все младенцы выскочили из нее на руки спешнойповитухе не запросто, а с лошадиными зубами и кручеными вороными усами, как у венгерскихгусар. Ради праздника поднесли отцу водки штоф, тульский пряник с монограммой иторжественный паспорт рогоносца с каллиграфическими вензелями.
Большие снега засорилисьсорными оспинами хлопушечных конфетти.
Напоследок мастера навеликрасоту, взгромоздили на античные постаменты двух ледяных мертвых рыб - дельфиновс раздвоенными хвостами и раздутыми человеческими лицами. С помощью насосов причудливыеморские рыбы выбрасывали из челюстей красно-черные фонтаны горящей нефти. Алозолотныеотблески гуляли по лощеным телам статуй голубых и ленивых, пронизаны морозными иглами,по голым колоннам ледяного дома в сумерках напросвет.
Будто снежный подсвечник,рождественским апельсиновым светом сиял Ледяной Дом в бесцветном Петербурге.
По правую руку от дельфиновзалили скоротечной водой ледяного слона в натуральную величину с запрокинутым хоботомв виде латинской буквы "S". На спине у слона возвышалась беседка с душнымисандаловыми курильницами по краям, а на загорбке зверя помещался, скрестив ноги,ледяной персиянский человек, слоновщик-поводырь в чалме с крашеными клюквенным сокомизвилистыми губищами.
Слон сей был внутри пусти столь хитро создан, что ночью к великому удивлению публики извергал из хоботногораструба нефтяную самопальную струю. Шарахались полукругом и ахали в сотни глотоккосматые пьяные толпы. Девушки прятали личики на груди офицеров, рвались из оглобельсаврасые городские лошади.
Мастера торопились -обрабатывали накаленными резцами и хитрыми инструментами, вроде криводушных шильцеви рубаночков стеклистую студеную обстановку дома. Слуги в белых нитяных чулках принеслиледовые овальные зеркала, туалет для молодой боярышни, секретер для молодого баринас выдвижными ящичками.
Зажгли восковые свечив хитроумных шандалах с литыми виноградными гроздями на ножках, подивились перламутровойколдовской игре света - русские мастера перекрестились справа налево, кафолики- слева направо, не приведи Бог никому в ледяной халупе горе горевать на потехуГосударыне.
В ледяной камин навалилиледяные дрова, в буфете - поставце расставили ледяную утварь - сервизы, немецкиетолстоногие рюмочки, полоскательницы, блюда, розетки, пузатые богемские графины- все из невского льда, тронь - прикипают обмороженные пальцы. На ломберном столевеером высекли ледяную колоду карт. Посадили на приступке ледяного кота-мурлыкус сердоликовыми глазами. В будке на дворе поселили ледяного кобеля с подпалинами,ржавчиной наводили натуральную масть, будто вылез наполовину, чтобы обрехать прохожего,да так и застыл, потягиваясь.
С особым благочинием,распевая продленные моления, поместили в красному углу ледяные иконы, выполненныеиз цветного льда витражным манером. Налились изнутри волчьим сиянием милосердныелики святых - ко всякой человеческой мольбе холодны были, так материал требовал- даже оклады ледяные.
С ледяными глазами обмороженнаяВлахернская Богоматерь принимала близко к сердцу ледяного Младенца.
Ледяные дрова замешивалииз морозного теста с нефтью и поджигали соломой. Застелили постель зимним бельем,пожелали заснуть беспросыпно в хрустком инее.
Радуйтесь, новобрачные!
Наспех протопили ледовуюбаню. Огонь и лед, смешиваясь, дразнили обмерший Петербург.
Охотники-смельчаки лезлипариться, с гиком, красные, распаренные вылетали на лёд, катались в искристом, хохотали,хватали с серебряного подноса в руках вышколенного казачка стопки с водкой - маслянистойс послевкусием можжевелья от пылкого мороза.
На Большой Морской торговалипривезенными из пригородов живыми елками и печеными яблоками, целые леса рождественскихелок ощетинились на проезжей части, гуляющие парочки угощались с пылу с жару кушаньем.
Барышни откусывали отяблока в картонной промасленной бумажке и смеялась, кутая нацелованные щеки в кроличиймех. Шалопаи играли в прятки в елочном лесу, прятались от мамушек любовницы с волокитамиза колкими праздничными лапами.
Валил крупный снег. Вволшебном фонаре сменялись хрупкие картинки на цветном стекле. Погуливал по Петербургухромой январь - голодарь в рваном арлекинском колпаке, пускал шутихи из клыкастойпасти.
Боролись на крепких ветрахязыки пламени, ледяные пластины, огранка тающих диамантов, смертное последнее сияниенад черной дремлющей рекой с прорубленными живорыбными садками и полыньями.
Лёд иссечен был лезвиямигарлемских коньков, чадили плошки на треногах, пугая резкими сполохами близко подошедшихк воздушным пузырям рыб-сомнамбул.
Новобрачных во главесвадебного поезда везли полуголыми в железной клетке на спине живого и настоящегослона.
Элефанта подарил императрицеАнне персидский шах, и теперь топал слонище покорно, одетыми в цепи колоннаднымивнимательными ногами по питерским мостовым в соломенных лаптях, которые при надобностименяли, чтобы диковинная скотина не застудилась, потому как она больших денег стоила.
Молодожены тесно жалисьдруг к другу, на ухабах стукались лбами в прутья клетки, глухо плакали в кулаки.Один раз молодой выпросил у шалых поезжан глоток водки и корку хлеба - пососать.Ему кинули ради забавы подачку, но промазали - стопка разбилась о клетку, толькоосколками лоб посекло.
Жених дуркин, МихаилАлексеевич Голицын сызмала прослыл блажным, забавлял оплывшую от дремы, грузную