В это время алтарь наполнился большими клубами дыма, которые, сгущаясь, приняли очертания двух фигур. Вперед выступили дон Иоахим Ф* и дон Ромеро Л**, наряженные как двое чертей, и они выглядели тем ужасней, что друг подле друга казались один чересчур огромным, а другой чересчур маленьким. Оба были вымазаны фосфором, и у дона Иоахима Ф* на голове красовался продолговатой формы фонарь, где было выведено красными буквами: «Грешник! Готовься к своему последнему часу!» Что касается дона Ромеро, то у него на лбу пламенела кокарда, которую дон Антонио столь небрежно швырнул в угол.
Оба простерли к нему светящиеся до локтей руки, к которым были прикреплены когти, и завыли глухим голосом что-то неразборчивое. Дон Антонио, завидев, как эти двое приближаются к нему, закрыл глаза да так и не открыл их более.
Вскоре, к нашему всеобщему испугу, сцена преобразилась. Дверь кафедры отворилась, и мужчина в белом, вооруженный длинным крестом, с фонарем в руке, ступил на кафедру. За ним следовал другой, облаченный в черное.
То были священник и органист, которых маркиз забыл известить о своем плане; заслышав шум в церкви, они, открыв боковую дверь, поднялись на кафедру, дабы увидеть, что случилось, и тут же принять необходимые меры. Мы тут же узнали обоих, но играющие роль чертей никогда прежде их не видели и, возомнив, что само небо посылает им наказание за святотатство, в ужасе бросились прочь. Они также заблудились среди церковных скамей, — у одного фонарь свалился с головы прямо в лицо другому, оба перепугались, но коротышка быстро пришел в себя, прижал фонарь к своему длинному рукаву и, поставив его на плечо, счастливо добрался до двери. Верзила следовал за ним по пятам.
Но тут приключилось им новое несчастье. Поскольку священник принялся громко изгонять бесов, оба не удержались и обернулись, при этом меньший ударил с размаху большего фонарем в лицо так сильно, что тот полумертвый упал на пол. Дон Ромеро сам испугался тому, что натворил, швырнул все, что у него было в руках, прочь и быстро побежал, резво перескакивая через надгробья. Однако ноги его делались все тяжелее, и он почти без сознания опустился на одно из надгробий, чтобы там дожидаться развязки.
Маркиз пришел к решению прекратить розыгрыш; он подал слугам условные знаки, машину спрятали, и все мы один за другим потихоньку выскользнули из церкви, а потом собрались вновь перед главным входом. Первым делом мы привели в чувство дона Иоахима, разыскали дона Ромеро, зажгли их светильники и, шумя и переговариваясь, вошли в церковь.
Священник еще читал молитвы, изгоняющие бесов. Маркиз приблизился к кафедре и с изумлением спросил, что все это означает и не сошел ли священник с ума. Однако тот не сразу смог узнать голос своего господина. Широко распахнутыми от изумления глазами он посмотрел на нас и коротко рассказал обо всем со своей точки зрения. После того как маркиз настойчиво посоветовал ему отправиться домой и лечь спать, мы взялись за бедного шевалье.
В нем не было заметно никаких признаков жизни. Ни пульса, ни дыхания. Маркиз уже корил себя за свой замысел, предполагая, что розыгрыш зашел слишком далеко, как вдруг дон Антонио открыл глаза. Но он был уверен, что его обступили духи, и потому стал громко кричать и звать на помощь. Мы так и не смогли его убедить, что пришли сюда его искать. Не оставалось ничего, как доставить его домой и уложить в постель. Казалось, он полностью потерял дар речи. Но когда мы его навестили на следующее утро, он был снова бодр и рассказал нам, что заснул в церкви от усталости и ему привиделся дурной сон.
На этом граф закончил свою историю; мы все выразили ему дружное одобрение, хотя среди нас были немногие, кто ее не знал либо же не был знаком с доном Антонио. Барон от стыда потерял дар речи так же, как и той ночью; но он был достаточно умен и сдержал свой гнев. Что было еще забавней, за столом находился также дон Ромеро Л**, человек редкого мужества, искренний и простодушный, который никогда не утаивал своих ошибок; по окончании истории он тут же заверил всех:
— Чтоб мне провалиться, я тогда насмерть перепугался!
— Так вы при этом также присутствовали? — спросил его кто-то со смехом.
— Да, разумеется! — подтвердил он. — И барон был неподалеку.
Смех еще больше усилился; однако барон остался по-прежнему мрачен и не сказал ни слова, дожидаясь удобного обстоятельства, чтобы отомстить графу за свой позор. Повод для этого случился, как вы увидите, в тот же вечер.
Тем временем истории об осаде и завоеваниях закончились; гости еще поболтали немного и пришли почти к полному согласию. Каролина подала графу руку, чтобы тот посадил ее в карету, после чего он, довольный и счастливый, поехал вместе со мной домой.
Граф имел привычку каждый вечер, прежде чем идти к себе, болтать со мной в моей спальне примерно с четверть часа, растянувшись на софе, и иногда при этом засыпал. Когда я хотел уже лечь спать, я будил его и отсылал вниз. Но в тот вечер он был столь полон впечатлений, что забыл зайти ко мне и направился сразу же в свою комнату. Это послужило причиной одного из самых забавных приключений, которые мне только довелось пережить.
Чтобы мой рассказ был более понятен, я должен описать в общих чертах, кто и как в нашем доме располагался. Первый этаж занимала хозяйка, торговавшая галантерейным товаром; граф снимал комнату на втором этаже, а я со своими слугами жил на третьем. Хозяйка, молодая, бодрая женщина, которая до тонкостей понимала свою профессию и желала полностью использовать ее маленькие преимущества, не только сдавала свободные комнаты на первом этаже нуждающимся в помощи дамам для коротких тайных свиданий, но и по отношению к себе была столь благосклонна, что разрешала доступ в свою комнату молодым учтивым кавалерам как днем, так и ночью. Мне и графу ее занятия были настолько не по нраву, что мы решили на следующей же неделе подыскать другую квартиру.
Барону довелось нас несколько раз навестить, и наша маленькая хозяйка попалась ему на глаза. Он, однако, никогда не упускал возможности сказать даме что-либо приятное и потребовать за это столь же приятную награду. Она же не спешила с выражением благосклонности, и потому прошло несколько недель, прежде чем он со своими подступами продвинулся хотя бы на шаг. Узнав, что в доме вскоре освободятся два этажа, он тут же заплатил деньги вперед за квартиру графа и сделался наконец благодаря этому обладателем столь долго преследуемого счастья. Той самой ночью он как раз нанес даме галантный визит, и они оба уже находились в кровати, когда случилось приключение, о котором я хочу вам рассказать.
Как я уже упомянул выше, при нашем возвращении из общества граф, против своей привычки, не зашел ко мне в спальню, но сразу же отправился к себе. Приказав слугам раздеть его, он заметил, что еще слишком рано для того, чтобы спать; улегшись на софе, он вновь принялся вспоминать все обстоятельства истории с бароном. Он не мог успокоиться и некоторое время еще мучил себя, пытаясь представить все последствия сегодняшнего вечера. Однако постепенно мысли его возвратились к Каролине, и, переходя от одной приятной мечты к другой, он наконец уснул.
Спать на софе было неудобно. Примерно через час он пробудился, еще довольно сонный и в убеждении, что, по своей привычке, лежит на софе в моей комнате. Взяв свечу и увидев на ней нагар, он извинился передо мной, пожелал мне доброй ночи и потом очень осторожно спустился по лестнице, чтобы лечь в постель, никого не потревожив.
Войдя в комнату, где продавщица галантерейного товара сладко почивала в объятиях влюбленного барона, и заметив, как изменилась комната, он направился все же к постели, дивясь своей сонливости, по причине которой, как ему мнилось, все предметы казались преображенными; радуясь предстоящему ночному отдыху, он стал раздеваться. Тихо раздвинув занавески, он, как обычно, переставил к кровати столик со свечой, чтобы ему удобней было ее погасить, уже находясь в постели. Но так как возле самой кровати валялся сапог барона, столик накренился, свеча съехала вниз и упала, угодив барону прямо в лицо.
Можно себе представить, с каким воплем тот пробудился. Граф, желая поймать свечу, чтобы не загорелась постель, только в этот момент обнаружил, что кровать занята. Как же велико было его удивление, когда ему навстречу подпрыгнул белый ночной колпак и он узнал барона. Граф был и до того возбужден, но теперь его изумление по поводу новой дерзкой выходки барона перешло в ярость. Граф обрушился на него с проклятиями, а потом ринулся в угол, где оставил свою шпагу, не обнаружил ее, принялся искать повсюду, но поскольку шпага так и не нашлась, он, увидев шнур от колокольчика, с такой силой дернул за него, желая вызвать слуг, что шнур оборвался. Не понимая истинной причины своего нового приключения, он положил примерно наказать барона.
Барон тем временем поторопился выбраться из постели; он оказался счастливей, чем граф, поскольку ему удалось найти свою шпагу. Вообразив, что и тут граф является его соперником, он вознамерился сразиться с ним насмерть. Пока его прекрасная подруга кричала что есть мочи, зовя на помощь, барон в рубашке атаковал бедного графа, который в одной руке сжимал еще свои штаны, а в другой — трость барона, вынужденный ею парировать удары. Однако трость была отменно крепкой, а граф был отличный фехтовальщик. Встав в позицию, он ринулся на своего противника, не думая о том, что у него в руке всего лишь трость, и нанес ему такой сильный удар, что барон схватился обеими руками за бок и во все горло принялся звать на помощь.
Дама, вопли которой не прекращались, стала ему вторить еще громче. Она не сомневалась, что одно-два ребра ее Адониса этим ударом непременно сокрушены. Итак, она кричала во всю силу своих легких. Теперь проснулись все, кого не пробудил звонок графа. Один за другим в комнату вбегали люди в ночных рубашках. Казалось, они весьма охотно готовы были поспешить на помощь хозяйке дома. Некоторые уже стали подступать к графу с вертелами и ухватами, когда наконец шум разбудил моего кучера, который спал поблизости от лошадей. Также встревожились мои и графовы слуги. Кучер вскочил, взял свой длинный кнут и нашел комнату, из которой доносился шум. Так как он был исполинского роста и столь же силен, взглянув через головы всех, он обнаружил графа в величайшей опасности. Пробиваясь к нему, он попросту хватал своих полуодетых противников за ноги и отшвыривал их в сторону, и это положило конец схватке. Еще несколько движений и ругательств, которые перекрыли шум, — и все было кончено. Враги его побросали оружие и пустились наутек.