как дикое животное, я податлива, покорна. Стоит ему кивнуть, приподнять руку, качнуть головой, и я тут же в его власти. Он источник того, что мне нужно. Я, как наркоман, выбираю неправильный путь, знаю, что он погубит меня, но подчиняюсь ему за дозу. За минуту эйфории, которая держит на плаву. Для того, кто жаждет власти, он поступает мудро: не дает дозу каждый день, лишь приоткрывает занавес перед тем, что у него есть для меня.
– Бог есть любовь, не так ли? – спрашивает он.
– Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает[29]…
Я выучила эти строки наизусть, научилась предугадывать его вопросы. На самом деле не важно, что я думаю. Я отвечаю так, как он хочет, и жду, что он бросит мне кость.
– Значит, Бог любит нас, но вместе с тем наказывает?
– Если человек не знает скорбей, значит, он забыт Богом. Истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет[30].
– Хорошо, Флоренс, очень хорошо. Ты идешь семимильными шагами. Я горжусь тобой.
Я замираю в страхе спугнуть его намерение дать мне желаемое. Он молчит так долго, что становится трудно дышать. Вдруг он кивает, и я мысленно выдыхаю – он даст мне то, что нужно. С тех пор как он позволил увидеть Сида в лесу, прошли две недели. Он мучил меня, истязал.
Он просит встать с колен и лечь на кушетку. Я повинуюсь. Если бы он сказал прыгнуть, я бы спросила, как высоко. Прежде чем начинать, он поит меня терпким, уже остывшим настоем. Я не могу критически мыслить.
– Закрой глаза.
Я закрываю. Он проводит по моим векам, словно я тело без души. Живой я себя точно не ощущаю.
– Представь себя в том месте и времени, в каком тебе хотелось бы сейчас оказаться. Представь, но не говори мне.
Я лежу в темноте. Перед глазами идут круги…
Смотрю в потолок. Оглядываюсь. Это моя спальня – такая, какой она была семь лет назад: стол завален учебниками, рядом на кровати лежит телефон, в наушниках играет Мэрилин Мэнсон. Дверь приоткрывается, и из комнаты выплывает Август.
– Я не вижу его…
– Молчи.
Я сжимаю челюсти. Сердце разорвется, если ничего не выйдет.
Я поднимаюсь с кровати, на пол падает мамин дневник, и из него вываливается страница, я запихиваю ее в блокнот, дневник прячу в ящик прикроватного столика. Музыка отдаленно звучит в наушниках. Я смотрю на календарь: пятница, двадцать седьмое апреля. Сегодня утром в восемь часов три минуты Брэндон Реднер войдет в старшую школу Корка с пистолетом Glock 26 и начнет стрельбу. Сердце сжимается. Если бы только я могла обратить все вспять…
Вдруг в окно кто-то стучит. Я оборачиваюсь, за стеклом улыбается раскрасневшийся Сид Арго. Я открываю створку, затаскиваю его внутрь и прижимаюсь всем телом. Он теплый, его сердце бьется. От него пахнет апельсинами.
– Эй! – он отстраняет меня от себя. – Все в порядке?
– Ты не представляешь, как я рада тебя видеть.
Он непонимающе хлопает глазами.
– Правда? – он смущенно почесывает затылок.
Я увлекаю его к кровати, усаживаю напротив себя.
– У меня мало времени. Просто послушай, как бы безумно это ни звучало. Завтра Реднер устроит бойню в школе. Мы должны всех предупредить. Должны сообщить Патрику и…
Он смотрит на меня так, будто видит впервые.
– Это не шутка, Сид.
– Откуда ты знаешь? Он сказал тебе?
– Я видела это… во сне.
В его взгляде читается сомнение.
– В восемь ноль три. Через главный вход. Он возьмет Glock 26 из сейфа своего отца. Ты же знаешь, мои сны реальны. Так было с отцом Синтии. Я пережила это. Прошу, поверь мне!
– Хорошо, ладно, – он вскидывает руки в примирительном жесте, – но сейчас за полночь, что мы можем сделать? Пойдем туда пораньше и разберемся со всем.
– Нет! Пообещай, что, как бы все ни обернулось, ты не пойдешь завтра в школу. – Я хватаю его за грудки. – Пообещай мне!
– Я обещаю. – Он накрывает мои ладони своими. – Хотя порой думаю, что лучше так, чем уехать отсюда без тебя.
– Я поеду за тобой на край света.
Я привстаю и обнимаю его. Дыхание на коже. Хочу поцеловать его в щеку, но он поворачивается и поцелуй приходится в губы.
– Только не бей меня, ладно?
– Только если попросишь.
Я снова касаюсь его губ, запускаю руки в волосы – они мягкие. Я заставляю его лечь на спину и забираюсь сверху. Покрываю его лицо поцелуями. Он теплый, он все еще теплый. Спускаюсь к шее, ощущаю пульс губами.
– Мы должны остановиться, – хрипит он.
Я перекатываюсь на кровать, встаю и закрываю дверь.
– Ты говорила, что…
– Ничего не будет, если ты не хочешь, – предупреждаю я, хотя по блеску в глазах вижу, что он больше всего на свете хочет именно этого.
– Ты не должна, если не готова. Я ведь уважаю тебя и…
– Замолчи, Сид Арго!
Я тянусь к нему и уже через секунду лежу под ним, чувствуя каждый дюйм его тела.
– Я… я никогда раньше не делал этого. Ни с кем.
– Это не важно, – шепчу я, целуя его в уголок губ. На глаза наворачиваются слезы.
– Я боюсь причинить боль. Я не знаю, что делать…
– Это просто… – Я забираюсь рукой под его клетчатую рубашку и провожу по животу. – Касаешься там, где хочешь касаться, и целуешь там, где хочешь целовать.
– И все?
– Думаешь, столько людей занимались бы этим, если бы это было невероятно сложно? – Я продолжаю путь рукой от живота к груди. Он резко перехватывает руку и поднимает ее над моей головой, прижимая к кровати.
Я выдыхаю, привстаю и целую его – так, как не целовала никогда. Свободной рукой расстегиваю его рубашку, бледная кожа светится во мраке комнаты. Его тело усыпано веснушками. Я медленно провожу рукой по груди – его сердце гулко бьется. Оно бьется.
– Да, я похож на труп…
Я опускаю его губы на свои и шепчу в них:
– Раздень меня.
Он серьезно смотрит на меня, как делает каждый раз, чтобы удостовериться, что я не шучу.
– Для меня это очень много значит. Больше, чем ты можешь представить.
Он прижимается лбом к моему. Сглатывает.
– Я влюблен в тебя с тех пор, как увидел в церкви. Я думаю о тебе непрерывно. Я одержим тобой. Ты мне снишься… Я просыпаюсь лишь с мыслью о тебе и точно так же засыпаю. Я молился за тебя еще до того, как мы узнали друг друга. Когда тебя нет рядом, я говорю с тобой. Хочу тебя с тех пор, как увидел. Боже, я так хочу тебя…
По виску течет слеза.
– И ты меня получаешь…
– Ты знаешь, что я хочу не только тело.
– Моя душа давно твоя, Сид Арго. Столько лет твоя…
Я всхлипываю, задыхаюсь, слезы катятся из глаз. Он опускается на кровать и бережно прижимает меня к груди, как младенца. Не хочу быть больше нигде, кроме как в его объятиях. Я не хочу быть.
Дрожащий свет свечи бьет по глазам. Мне так плохо, – исчезнуть бы! Я сажусь на кушетке, меня колотит. Захожусь в рыданиях, и уже Доктор прижимает меня к груди. Его сильные руки обхватывают меня, как удав добычу. Оцепенение.
Слезы высыхают на щеках. Неморгающим и невидящим взглядом я смотрю в пространство. Мысли ускользают, растворяются в воздухе. И все, что остается в сознании, это имя Сид и тяжелые руки Доктора, обвитые вокруг безвольного тела.
16
– Через Христа, со Христом и во Христе Тебе, Богу Отцу Всемогущему, в единстве Духа Святого всякая честь и слава во веки веков, – произносит Кеннел, стоя у алтаря.
– Что с тобой? – спрашивает Прикли, выдергивая меня из воспоминаний.
– Не понимаю, о чем ты.
– Спасительными заповедями наученные, божественными наставлениями вдохновленные, дерзаем говорить…
– Ты вообще спишь?
– Иногда.
Его холодный оценивающий взгляд пронзает насквозь.
– Ты согласилась, – решительно заявляет он, и внутри у него все обрывается, я вижу это по его опущенным плечам.
– Нет.
– Но раздумываешь.
– Избавь нас, Господи, от всякого зла, даруй милостиво мир во дни наши, чтобы силою милосердия Твоего мы были всегда свободны от греха и ограждены от всякого смятения, ожидая исполнения блаженного упования и пришествия Спасителя нашего Иисуса Христа…
– Я… – голос на миг пропадает, – я видела его, Нил.
– Его?
– Он был таким же, каким я его помню. Я сказала ему про Реднера.
Его брови сходятся к переносице.
– Что бы ты ни видела, это был не он.
– Но это было так реально. Я так давно… так давно хотела этого.
– Это в прошлом, Флоренс, а прошлое – это заколоченный дом. Нет нужды в него возвращаться.
Я окидываю его удивленным взглядом, вспоминая, как эту же фразу мне сказал Питер Арго.
– Тем более когда впереди есть будущее. У тебя оно есть.
– Господи Иисусе Христе, Ты сказал апостолам Своим: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам». Не взирай на наши грехи, но на веру Церкви Твоей и по воле Твоей благоволи умирить и объединить ее. Ты, живущий и царствующий во веки веков…
– Молли… Она не хочет уезжать. Когда я начинаю этот разговор, а я начинала его столько раз, она даже слышать не хочет. Упертая!
– Вся в тебя. Но знай, если поддашься ему, я стану твоим самым страшным кошмаром, я не позволю тебе остаться.
– Потому что обещал?
– Потому что это правильно.
– Мир Господа нашего да будет всегда с вами…
– И со духом твоим, – говорит Нил и все присутствующие.
– Приветствуйте друг друга с миром и любовью.
Он поворачивается ко мне всем телом и говорит:
– Мир тебе.
Я шепотом вторю ему, после говорю то же самое Роберту, стоящему по левую руку от меня.
– Питер, твоя работа? – почти беззвучно спрашиваю я.
– Не понимаю, о чем ты.