– Я читала ей «Алису в Зазеркалье» перед выходом, – объясняешь ты тихо, хотя Молли и так не до нас. В ней, как обычно, бурлит энергия: она передвигается прыжками.
Я, улыбаясь, киваю, но ничего на это не отвечаю. Я не могу понять тебя. Ты кажешься такой холодной и строгой, но явно же человек, читающий сказки младшей сестре, не может быть монстром. Чем больше я об этом думаю, тем больше противоречий у меня возникает, и тем больше мне хочется узнать тебя.
– Фло! Давай поиграем в игру, – вдруг предлагает Молли, при этом не останавливаясь и продолжая прыгать впереди нас.
– В какую, Пупс? – спрашиваешь ты, пряча руки в карманы ветровки.
– Я буду называть тебе книгу, а ты будешь говорить мне её автора. Это нам сегодня миссис Фрэнч предложила.
Миссис Фрэнч – учительница Молли.
– Давай, только я тоже буду спрашивать автора.
– У меня, что ли? Так я не знаю никаких взрослых книжек.
– У Сида, – говоришь ты, хитро глядя на меня.
– Ладно, – я усмехаюсь, судя по всему, я, как и Молли, не знаю ничего из того, что читаешь ты.
– Так какие правила? – интересуешься ты у неё.
– Я задаю вопрос тебе, ты – Сиду, потом Сид – тебе, а потом я – снова тебе.
– Двое на одного? – усмехаешься. – Ладно.
– Если мы выиграем, то ты купишь нам мороженое. Банановое, – говорит Молли, хотя ты купишь ей его, даже если мы проиграем, а так и будет.
– «Остров сокровищ»? – начинает Молли.
– Роберт Стивенсон, – отвечаешь ты, после чего чуть призадумываешься.
– Эмм… «Ярмарка тщеславия»?
Не так уж и сложно, видимо, ты всё-таки не собираешься выставлять меня полным дураком, хотя с лёгкостью сможешь, если захочешь.
– Теккерей.
– «Маленький принц»?
– Антуан де Сент-Экзюпери, – отвечаешь ты спокойно. – «Преступление и наказание»?
Я усмехаюсь.
– Ты понимаешь, что это может продолжаться до бесконечности?
– Не отлынивай, Арго!
– Достоевский.
– «Ромео и Джульетта»? – вдруг выдает Молли.
Мы исподтишка переглядываемся, пытаясь скрыть удивление.
– А это ты откуда взяла? – интересуешься ты.
Она пожимает плечами.
– Не знаю. Я просто помню, что там несчастливый конец. Они не будут вместе? – спрашивает она серьёзно, глядя на тебя.
– Нет, – отвечаешь ты в таком же тоне.
– Когда я научусь читать так же хорошо, как и ты, это будет первая книжка, которую я прочитаю, – она шмыгает носом. – А почему они не вместе?
– Вот научишься читать и узнаешь.
– Ну так это ещё так долго ждать, а мне интересно сейчас.
– Не так уж долго, ты уже неплохо читаешь.
Повисает пауза, но Молли опять начинает разговор:
– А вы? – вдруг выдаёт она.
Что в голове у этой девчонки? Полный хаос. Вопросы никак не связаны друг с другом. И как к этому привыкнуть?
– А что мы?
– Вы поженитесь? – выдаёт она без тени смущения.
– Мы ведь едва знакомы, – объясняешь ты спокойно, словно вы здесь только вдвоём.
Я в это время молча смотрю на тебя. Меня удивляет то, что ты тут же не кричишь «нет» и не морщишься, а в глубине души даже радует.
– Я бы так не сказал.
– Да ладно? И какая, например, у меня любимая книга? – спрашиваешь ты хитро.
– Не знаю, ты же мне не говорила.
Ты победно ухмыляешься.
– Но я знаю кое-что поважнее, – парирую я.
Молли наблюдает за нашей непонятной беседой, но непонятна она только для нее.
– Давайте уже играть! – восклицает Пупс. И мы продолжаем.
Всю дорогу мы играем в «авторов». Никто не проигрывает, потому что Молли просто не может, так как только задаёт вопросы, но не отвечает, а ты делаешь мне поблажки, и я с лёгкостью справляюсь.
– Так какая у тебя всё-таки любимая книга? – интересуюсь я, когда Молли скрывается в раздевалке с парой-тройкой новых, выбранных лично ею платьев.
Ты в это время перебираешь детские тряпки на вешалке у окна.
– То был вопрос с подвохом, – ты поднимаешь на меня взгляд, – у меня нет любимой книги.
– Как это?
– А что ты так удивляешься? Вот у тебя какая любимая книга?
– «Коллекционер» Фаулза[18].
Ты странно хмыкаешь.
– Она тебе не нравится? – интересуюсь я, не зная, как интерпретировать подобную реакцию.
– Она меня пугает.
– Почему же?
– Иногда я чувствую себя точно так же, как Миранда, словно я заперта в подвале, и для этого мне совсем не нужен Калибан.
– А я рядом с тобой чувствую себя как Калибан, словно я так низко по сравнению с тобой, что смотри ты вечно себе под ноги, а меня всё равно не заметишь.
– Это далеко не так, – протестуешь ты.
– А как же?
– Я вижу в тебе современного Гамлета.
Я фыркаю.
– Опять ты за своё?
– Не жалеешь, что ты сейчас здесь, а не на пробах?
– Нет. Да и если уж на то пошло, то из нас двоих ты куда больший Гамлет…
Я не успеваю договорить, потому что Молли выходит из раздевалки в ярком розово-фиолетовом платье. Ты подходишь к ней, чтобы помочь застегнуть молнию на спине.
– Как тебе? – спрашиваешь ты, поворачивая её к зеркалу.
– Будто на меня Барби вытошнило, – отвечает она, понуро глядя на себя.
Мы оба усмехаемся.
– Со всей этой пьесой я совсем забыл спросить, как тебе живется в совете, – говорю я, когда Молли скрывается в примерочной.
Ты тяжело вздыхаешь.
– Всё так плохо?
– Ты же знаешь о результатах, зачем спрашиваешь?
Естественно, я в курсе. Обо всех изменениях в Уставе мы узнаем посредством объявлений директрисой и распечаток на информационной доске. Но штраф за хождение по газонам и прочие мелочи – это не то, что меня волнует, и ты это знаешь.
– Что ты предлагала?
Ты понимаешь, что проиграла. Мы оба это понимаем. Поэтому ты мешкаешь с ответом.
– Отменить запрет на цвета. И на всё, что касается одежды.
– Уж и не помню, когда в последний раз одевался не по Уставу, – признаюсь я с горькой усмешкой, – но… всё же почему это для тебя так важно?
– Цвет одежды?
– Дело в нём?
– Да нет, конечно, – признаёшься ты, словно отмахиваешься от мухи, – одежда – только начало. Сперва ограничили цвета и ткани, потом заставят нашивать на всё герб школы или придумают другие отличительные знаки. Вне Корка подобному не придаёшь значения. Вне Корка это совсем неважно. Но тут… тут дьявол кроется в деталях. Они контролируют наш внешний вид, говорят, что мы должны делать, а в итоге – что думать. Поэтому я и пытаюсь начать с мелочей. Отмена базовых цветов – это первый шаг к глобальным изменениям.
Молли выходит снова и снова в зелёных, розовых и голубых платьях, но ей ничего не нравится, а ведь магазин не резиновый, и вскоре тут не останется вещей, которые бы она ни померила.
– Допустим, ты права, – спокойно заключаю я, из-за чего ты укоризненно смотришь на меня, – но если ты хочешь добиться изменений, то надо, чтобы к тебе прислушивались в совете, а это значит найти союзников.
– Это вряд ли, – хмыкаешь ты, качая головой. – Они слишком ограничены средневековыми правилами Корка. К тому же зациклены на Реднере, а он меня ненавидит.
– Я не думаю, что он тебя ненавидит.
Снова осуждающий взгляд твоих прекрасных (на этот раз жёлто-серо-зелёных) глаз.
– Мне казалось, что если я покажу им свои знания, то это впечатлит их, заставит прислушиваться к моему мнению, брать в расчёт мои аргументы, которые, к слову, не лишены логики, – объясняешь ты, будто пытаясь защититься и одновременно оправдаться, – но, как бы ни тяжело мне было это признать, я ошиблась.
Я снисходительно смотрю на тебя.
– И что теперь? Сдашься?
– Нет. Приступлю к плану «Б».
– У нас есть план «Б»?
– У меня есть план «Б».
– Фло! – зовёт Пупс, прерывая наш разговор.
На этот раз она выходит из примерочной в светло-жёлтом платье простого покроя, которое, по моему мнению, ей идёт.
– Очень красиво, Пупс, – говоришь ты, с улыбкой глядя на неё.
– Да… – отвечает она, видя свое отражение. – Сид?
– Не то чтобы я в этом много понимал… – начинаю я, но ты тут же кидаешь на меня укоризненный взгляд. – Здорово, я считаю, – тут же поправляюсь я.
Мы все сходимся на том, что это самый лучший вариант. Но платье вы так и не покупаете.
– Она знает, что мы не можем себе этого позволить, – объясняешь ты, пока Молли переодевается в примерочной.
– Тогда почему мы здесь?
– Ей нравится ходить по магазинам, всё мерить и щеголять перед зеркалами. Она потом рисует себя в этих платьях, но мы редко что-то покупаем. У нас не слишком много денег, тем более на новые вещи.
– Но Молли всего шесть. Она это понимает?
– Она понимает, – говоришь ты горестно, почти со слезами на глазах, – поверь мне, она понимает.
Вместе мы молча выходим из магазина. На душе у меня неприятно ноет. Я не говорю ничего почти всю дорогу в кафе. Кафе, кстати, называется «Пирожки», хотя пирожков там никогда не продавали.
Когда мы добираемся и усаживаемся за столиком у окна, ты даёшь Молли деньги и сразу же предупреждаешь, что на этой неделе мороженого больше не будет. Она идёт к витринам выбирать, как она говорит, самое вкусное, потому что сегодня только среда и надо продержаться до следующей недели.
Ваша по-детски глупая, но милая беседа меня забавляет. И в то же время у меня сжимается сердце от осознания того, насколько паршиво ваше материальное положение.
– Я чувствую себя неправильно, – говоришь ты, когда Молли уходит, – мы продержали тебя весь вечер в магазине, а ты даже не позволил мне купить тебе кофе.
– Я сам напросился, – отзываюсь я, понимая, что мне стало бы ещё хуже, если бы ты потратила на меня хоть цент.
– Зачем?
– Ты знаешь зачем.
Ты тяжело вздыхаешь
– Сид, ну почему ты такой упрямый? Я тебе уже говорила…
– Да-да, я помню что-то про ужасного человека.
– Ты ничего не знаешь, – начинаешь ты, – я сумасшедшая. Чем дальше от меня, тем лучше для тебя.