– Дело в том, что я не хочу нравиться всем… я хочу нравиться тебе.
– Может, сначала мы немного не с того начали, и порой я тебя подкалывала. Но на самом деле ты мне нравишься, – признаёшься ты просто, будто это ничего не значит.
Я качаю головой. Это не то, что я хочу услышать. Ты говоришь это таким тоном, словно признаёшься в том, что любишь мороженое.
– В таком случае не отталкивай меня.
Ты молчишь, не в силах мне что-либо пообещать.
– Флоренс…
– Я не знаю, поймёшь ли ты, но у меня огромные проблемы с доверием, – ты тяжело вздыхаешь. Признаваться даже в этом тебе невероятно трудно. – Можешь не верить, но я открывалась людям достаточно долго. Я напризнавалась. И я не знаю, смогу ли снова отрыться кому-то, потому что, когда меня предавали, было слишком больно. Чересчур. Я не хочу чувствовать это снова. Я боюсь, что если это опять случится, то я больше не переживу.
– Ты даёшь окружающим мудрые советы. Так почему себе не можешь? Никто не хочет испытывать боль. Все боятся, но такова жизнь. Счастья не бывает без боли.
Ты горько усмехаешься, по-доброму глядя на меня.
– Я надеюсь, что я правильно сейчас что-то сказал, – неловко бурчу я. Философия не мой конек.
– Когда-нибудь, возможно, я расскажу тебе чуть больше, чем остальным, – обещаешь ты, отчего у меня становится необъяснимо тепло на душе.
– Но не сегодня.
– Нет.
– Но согласиться быть моим другом ты можешь уже сейчас. Тебе всё равно нужно жить здесь почти год. Проживи его со мной. А потом, если ты так же будешь хотеть от меня избавиться, я тебя оставлю. Клянусь. Наступит весна, придёт твое письмо из Гарварда, и если ничто в тебе не дрогнет, и ты захочешь уехать и больше никогда меня не видеть – я отпущу тебя. Я не скажу тебе ни слова. Я позволю тебе оставить меня.
Говорю и сам в это не верю. Ведь я знаю, что моё сердце разорвётся от боли, если ты так просто покинешь меня.
– Соглашайся, Вёрстайл. В этом нет ничего страшного. Я просто буду твоим другом. Я хороший друг?
– Пожалуй… – непонятно соглашаешься ты.
Ты мешкаешь, потому что ты умная и знаешь, что я не хочу быть только другом.
– Хорошо, – киваешь ты осторожно, – но только другом, Сид. Слышишь? – ты грозишь мне пальцем. – Если полезешь целоваться, то я тебя ударю. И больно. Понял?
Я киваю и улыбаюсь.
– Если я это сделаю, можешь расцарапать мне глаза, – говорю я, празднуя свою первую большую победу. А в глубине душе надеюсь, что когда-нибудь ты поцелуешь меня первой.
На большой перемене мы не идём в столовую, где придётся расстаться, ведь она делится на мужской и женский залы. Мы устраиваемся прямо на полу у шкафчиков, напротив кабинета литературы.
– Как думаешь, кто будет Гамлетом? – интересуешься ты, пытаясь доесть один несчастный сэндвич.
Обычно списки вывешивают через несколько дней после прослушивания прямо на двери кабинета литературы или актового зала.
– Брэндон? – предполагаю я неуверенно. – Похоже, он во всём первый в этой жизни.
Ты усмехаешься.
– А зря ты всё-таки не пошел, – добавляешь уже серьезно.
– Ну не начинай, – умоляю я.
– Правда же. Я хочу послушать, что бы ты показал Прикли на прослушивании.
– Я и не готовился.
– Арго, ну давай. Живее! Дама ждёт, – ты усаживаешься поудобнее, сгибая ноги в коленях, и театрально задираешь подбородок так высоко, что, кажется, действительно становишься важной особой.
– Дама… – бурчу я недовольно, становясь перед тобой, будто выхожу на сцену, – я не буду слишком оригинален, – предупреждаю я и прочищаю горло.
Ты молчишь, но выжидающе смотришь на меня снизу вверх.
– Быть или не быть, вот в чём вопрос.
Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.
Я вижу, что ты не смеёшься, даже не улыбаешься, хотя ждал именно такой реакции. Напротив, ты слушаешь внимательно, внимая каждому моему слову.
– Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чём разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
Ты чуть подаёшься вперед, на секунду переводя взгляд на что-то позади меня, но потом снова возвращаешься на прежнее место.
– А то кто снёс бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,
Когда бы неизвестность после смерти,
Боязнь страны, откуда ни один
Не возвращался, не склоняла воли
Мириться лучше со знакомым злом,
Чем бегством к незнакомому стремиться!
Так всех нас в трусов превращает мысль,
И вянет, как цветок, решимость наша
В бесплодье умственного тупика,
Так погибают замыслы с размахом,
Вначале обещавшие успех,
От долгих отлагательств. Но довольно!
Офелия! О радость! Помяни
Мои грехи в своих молитвах, нимфа[21].
– Арго, – зовёт Прикли, стоящий в проходе кабинета литературы и серьёзно глядящий на меня, – на минутку, – просит он, кивая мне.
– Мистер Прикли, я… – мне почему-то хочется оправдаться, но он не даёт этого сделать.
– Всего минута.
Я захожу в кабинет, закрывая за собой двери. Ты непонятно смотришь нам вслед. А в конце и вовсе хитро улыбаешься.
– Что нового, мой принц? – издеваешься ты, когда мы встречаемся на следующей перемене в коридоре у шкафчиков.
Я ничего не отвечаю, пытаясь обдумать произошедшее в кабинете Прикли.
– Мой милый Гамлет, сбрось свой чёрный цвет,
Взгляни как друг на датского владыку[22].
– Это ты, что ли, датский владыка? – ворчу я мрачно, кладя учебник на полку.
Ты довольно усмехаешься. Я же остаюсь серьёзен.
– Ты знала, что Прикли был в кабинете?
– Конечно, – отзываешься ты как ни в чём не бывало.
– И что он наверняка услышит меня?
– Пожалуй, – хмыкаешь ты в ответ.
– И ты видела его за моей спиной, пока я говорил?
– Очевидно, что так, – ты закрываешь шкафчик, взяв всё необходимое. – И только попробуй сказать, что я была не права.
Я морщусь от недовольства.
– Так он предложил тебе роль?
Снова морщусь, только теперь от нежелания признавать твою правоту.
– Да, – отвечаю я смущённо и в то же время неохотно.
– И ты согласился?
– Я сказал, что подумаю, но не то чтобы у меня есть выбор.
– Да брось, Арго, я же знаю, что в душе ты ликуешь. Ну признайся!
Я молчу. Потому что, с одной стороны, я чертовски рад и доволен сам собой. Но с другой – меня бросает в жар, как только представляю полный зрительный зал и себя на сцене.
– Мы сегодня будем работать над проектом? – интересуюсь я, желая отложить мысли о пьесе до лучшего времени.
– Не переводи тему. Мы не договорили. Ты откажешься от роли? – озабоченно спрашиваешь ты.
– Да что ты так прицепилась к этой роли?
– Потому что я хочу знать!
– А я хочу миллиард долларов на свой счёт, – говорю саркастично, но, видя твоё недовольство, добавляю: – но не все получают желаемое. Жизнь очень редко похожа на канун Рождества.
– А я-то думала, что всегда – на коробку конфет[23], – скептически бормочешь ты.
На минуту повисает неловкая пауза, которую прерываешь ты:
– Может, ты и не веришь мне, но ты здо́рово произнёс тот монолог, словно действительно чувствовал всё то, о чём говорил. И ты будешь круглым дураком, если упустишь такую возможность самовыразиться.
Я верю тебе. Правда. Но меня это не успокаивает.
– Тогда я говорил это только тебе. Мне было спокойно, я был уверен в себе. На сцене я так не смогу.
– Чего ты боишься?
– Что провалюсь, что подвергнусь критике. Вероятно, так, – отвечаю я неуверенно, но предельно честно.
– Не критикуют только тех, кто ничего не говорит, не делает и никем не является, – ты чуть подаёшься вперёд. – Ты же не хочешь быть никем?
Я молчу, некоторое время обдумывая сказанное.
– Я не откажусь от роли. Ладно? И давай больше не будем об этом, хотя бы сегодня. Мне нужно переварить эту мысль.
– Хорошо, мой принц.
Я качаю головой, но ничего на это не отвечаю.
– Я тут подумала, – начинаешь ты, прерывая паузу, – продолжить работу над проектом у тебя.
– Это ещё зачем?
Но ты не успеваешь ответить.
– Сид! – слышится до боли знакомый голос чуть позади.
Я тут же оборачиваюсь и вижу перед собой Синтию Милитант. Она, словно в кокон, запрятана в свою одежду: ни одного голого кусочка кожи, не учитывая, конечно, лица. Последние несколько лет она выглядит именно так.
Ты разительно от неё отличаешься. Хотя, если не вдаваться в детали, у вас многого общего: у обеих светлые волосы, большие глаза и очень светлая кожа.
– Я только узнала, что ты получил роль. Как ты это сделал? Ты ведь не проходил прослушивание.
– Откуда ты знаешь, что я её получил? – отвечаю я удивленно.
– Список висит на дверях актового зала.
Я киваю, опираясь на шкафчики. И как так могло выйти? Я не давал согласия.
– Добро пожаловать в труппу, – поздравляет Милитант, хотя мы с ней давно не друзья